1

В течение XI‑XII вв. продолжалась работа византийских миссионеров в Алании, окончательно принявшей православие в конце X в. (см. с. 190). Аланы часто упоминаются в греческих источниках этого времени, аланские дружины служили по найму в византийских войсках. У нас есть одно любопытное свидетельство того, что конфессиональный фактор не был в этих деловых отношениях вовсе забыт: когда в 1073 г. аланы, не получив обещанной платы, взбунтовались, а полководец Алексей Комнин в районе Амасии заманил их в засаду, «он решил, что неблагочестиво было бы убивать их, раз они христиане (χριστιανούς όντας)»[820]. Однако о внутренней жизни в самом аланском государстве мы, увы, не знаем практически ничего; на том основании, что аристократические осетинские фамилии Царазоновых и Агузовых могут восходить соответственно к титулам цезарь и август[821], быть может, допустимо спекулировать об элементах имперской идеологии, усвоенных Аланией вместе с христианизацией, как это случалось и в других крещенных из Византии странах (ср. с. 81).

Чуть больше нам известно об аланской епархии Константинопольского патриархата. Она начинает фигурировать в списках византийских митрополий с начала XI в., под 1032 г. упоминается рядом с Русью[822]. Между двумя этими кафедрами имеется еще и то сходство, что обе (уникальным образом!) названы без конкретизации города, в котором сидит митрополит. Также без городов фигурируют обе митрополии и в нотации № 12[823]. В нотации № 13 к ним добавляется еще одна митрополия без столицы — «Туркия»[824].

Считается, что столицей Аланской митрополии был город, находившийся в районе современного поселка Нижний Архыз, но мы не знаем даже имени этого города. Между 1084 и 1105 гг. патриарх Николай III соединил Аланию с Сотириуполем[825], городом на юго–восточном побережье Черного моря, неподалеку от Трапезунда[826]. Почему состоялся этот перенос, прямых сведений нет. По печатям нам известны имена следующих митрополитов Алании XI‑XII вв.: Климента (1032 г.), Евсгратия, Иоанна Монастириота (ок. 1105 г.) и Георгия (1170— 1178 гг.)[827], однако никаких сведений о них не сохранилось. Гильом де Рубрук в XIII в. уверенно пишет: «Аланы — христиане греческого обряда, они используют греческий алфавит и имеют греческих священников». Впрочем, он немедленно добавляет: «Но они не схизматики, как греки, и уважают всех христиан»[828].

Как видим, наши знания об Алании носят весьма отрывочный характер. В этих обстоятельствах приходится опираться на косвенные данные археологии и эпиграфики.

Церковная архитектура Алании представлена весьма внушительным числом построек: на сегодняшний день их насчитывается 61, причем лишь ничтожная часть может быть отнесена к периоду ранней миссии[829]. Основное строительство идет в XI‑XII вв. Но есть ли у нас твердые основания считать, что именно византийцы возводили храмы для алан? Некоторые исследователи защищают эту точку зрения и объявляют церкви Алании центрами греческого миссионерства[830]. Косвенным свидетельством в пользу данной гипотезы может служить тот факт, что черкесы называют многочисленные древние храмы в районе реки Зеленчук «эллад–уна», т. е. «дома греков»[831].

Более всего греческих черт обычно усматривают в Зеленчукских, Сентинском и Шоанинском храмах. И все же прямых аналогий между византийской и аланской храмовой архитектурой нет. Типологически верхнекубанские храмы больше всего напоминают абхазские[832]. Вообще, как признает В. А. Кузнецов, в аланской архитектуре «мы не подразумеваем прямого и непосредственного воздействия византийской культуры»[833]. Некогда Ф. Дворник объявил «византийской миссионерской базиликой» (ср. с. 158) церковь, раскопанную в городище Гиляч, и сравнивал в ней некоторые храмы, открытые в Чехии. По уверенному суждению В. А. Кузнецова, на самом деле эта базилика датируется XI в. и не имеет ничего общего с моравскими храмами[834]. Итак, археология не дает нам неоспоримых доказательств активной деятельности в Алании византийских миссионеров. Скорее прослеживается влияние абхазской и грузинской традиций.

3

Более обнадеживающие сведения предоставляет эпиграфика. Греческий язык широко использовался в аланских надписях, ареал которых имеет западной границей долину Большой Лабы, а восточной — район Нальчика[835]. На реке Пшиш над Архызом найден фрагмент надписи со словами «την ψυχήν του δούλου σου» («…душу раба твоего») и «Κύριε βόηθι» («Господи, помоги»)[836]. Очевидно, что это была надгробная надпись, содержавшая молитву о милости к душе усопшего. Около сорока эпиграфических памятников Северного Кавказа собрано И. Ф. Помяловским[837]. Почти все они крайне фрагментарны и лишь немногие поддаются датировке. Нам важно, что в некоторых из них, пусть и гадательно, прочитываются местные имена: Άσμε[838], Ρανυς[839] и др. В поселке Гостагай Анапского района найдена надпись, созданная в XII в. в среде адыгских племен: «έκιμήθι о δούλος του θεου κέ τον τέκνον Όχωρμαζ Γενητζουαθα γινέ Καν.,.ατολ («Усоп раб Божий и младенец Охормаз. Генеджуата, жена Кан[…]атола»[840]·

Многочисленные кресты с греческими надписями встречаются в Прикубанье и Карачае[841].

Интересно отметить, что греческая письменность дала толчок развитию письма на местных языках Так, Этокская надпись XII в., выполнена частично по–гречески, частично по–кабардински[842]. Есть сведения и о попытках писать греческими буквами по–осетински: на реке Зеленчук в Северной Осетии найдена надпись «Ιησούς Χριστός о άγιος Νικόλαος» — и далее следует целый ряд слов на аланском языке, но заканчивается надпись опять по–гречески: «ό Θεός νικα»[843]. Обнаружен и перстень с осетинской надписью греческими буквами[844]. Все это дает основание предполагать, что византийские миссионеры в Алании находились длительное время и что они использовали греческий в качестве литургического языка, но одновременно воспитывали кадры местного духовенства, которое приспосабливало эллинские буквы для собственных наречий. Однако имеющегося материала слишком мало для ответственных выводов.

В языках и верованиях современных народов Северного Кавказа также можно обнаружить реликты византийского православия, правда, подчас в сильно искаженном виде. Например, адыги еще в XIX в. почитали Мерэм–Тхашхуо–Янь «Марию, мать великого бога», причем ее праздник (называвшийся Тхагрепх, «Господня дева») приходился на конец авгу. ста, т. е. восходил к Успению. Она же считалась покровительницей пчел под именем Мерисса — что очень похоже на греческое μέλισσα ‘пчела[845]. А ведь в православной народной мифологии Богородица как раз и связывалась с культом пчел[846]. Если фольклорные представления такого рода были принесены византийцами, то это — уникальное свидетельство «неофициальной» миссии, шедшей бок о бок с официальной. «Память о греко–византийцах сохранилась у адыгов еще в 19 в… — пишет один исследователь. — Существовали предания о пребывании среди адыгов греков«урыма“, принесших им христианство»[847]. К сожалению, он не дает ни одной ссылки и ни одной цитаты.