У нас практически нет данных о впечатлении, которое производили на варваров собственно греческие миссионеры, но можно предполагать, что агванский епископ Израиль пользовался при общении с гуннами общеупотребительным набором клише: к примеру, его ссылка на ангела, который служил императору Константину, весьма сходна с речами, которые рекомендует говорить варварским послам Константин Багрянородный (см. выше, с. 208). Итак, христианство рекламировало себя не только как религия, совершавшая чудеса, одолевавшая болезни и приносившая блага цивилизации, но и как религия военной победы.

VII

Когда благосклонное внимание варваров было завоевано, миссионер мог приступать собственно к своей религиозной задаче. Важную роль в его деятельности играло разрушение языческих капищ и статуй богов. Вот как описано уничтожение истукана в сказочном Житии Панкратия (см. выше, с. 117): «Блаженный Панкратий, взяв честной и животворящий крест и святые евангелия и икону Господа нашего Иисуса Христа, и икону святого апостола Петра, и его два кафолические послания, и изображение вочеловечения Господа нашего Иисуса Христа, которые он сделал на пергаменных листах (έν πίναξι χαρτώοις) вместе с иконой апостола, и, предержа те две иконы вместе с крестом, приблизился к [истукану] Фалкону и, подойдя к статуе и ударив ее рукой…»[1025]. Именно так действовал, кстати, и Израиль у гуннов, и Константин Философ у фуллитов (см. с. 151).

А вот как Житие Панкратия описывает проповедь язычнику: «Призвав меня, блаженный [Панкратий] сказал мне: «Сыне Евагрие, принеси мне Евангелие и [свитки] пергамена с изображениями и иконы“, каковые он [Панкратий] ставил перед нами, когда мы отправляли всенощную; и, сделав нужный поклон, поднялся[1026] и, развернув[1027] святое евангелие от Матфея, говорит мне: «Читай нам [это] место, сыне“; а сам блаженный удержал при себе то, что было на картинках. Когда я начал читать, он толковал и показывал им [язычникам Вонифатию и Ликаониду] всяческие образы (υπεδεικνυεν αύτοις απασαν εικόνα) воплощения Бога Слова так, как это передал ему блаженный апостол Петр. Он демонстрировал[1028] все с самого начала согласно с чтением (απ’ αρχής απαντα κατα τήν άνάγνωσιν).

Святого евангелия, от пришествия ангела к Деве и от времени Его рождения, и как он был крещен, и как был распят, и про все, включая чудеса, и про Воскресение. Все это, как было выше сказано, он показывал им ради вящего просвещения: Благовещение, Рождество, волхвов, вероломство Ирода, пастухов, ясли, пещеру, убиенных младенцев, Предтечу, Иордан, Господа, сошедшего в воды, Святого Духа, снисходящего к нему, то, что последовало за этим, апостолов, исцеления. Толкуя все притчи, он объяснял все, находящееся в евангелии, малое и великое, лучше же сказать, все великое в нем и ничего низкого и низменного (έσαφήνιζεν πάντα τά έν τω εύαγγελίω μικρά τε καί μεγάλα έγκείμενα, μάλλον δε πάντα μεγάλα έν αύτω, καί ούδέν ταπεινόν ή χαμερπές) — все это он показывал на картинках, а притчи истолковывал им (τά μέν έν τοίς πίναξι υπέδειξε, τάς δε παραβολάς διερμήνευσεν αύτοίς), говоря: «Любимые мои чада во Иисусе Христе, все это наш Господь… сотворил, появившись на земле и пребывая среди людей». Подошел блаженный [Панкратий] и показал им страсти, крест, погребение, Воскресение и [все] до [того] времени, когда Он вознесся на небеса с Горы Елеонской. И окончив все, [Панкратий] сел, приказав Вонифатию и Ликаониду тоже сесть, ибо доселе, пока не показал им все, он стоял. Блаженный сказал мне (т. е. Евагрию): «Чадо, свернув святое евангелие, положи его в ковчежец»[1029].

За безыскусность проповеди варварам на заре миссионерства высказывался Иоанн Златоуст, в средневизантийское время — Климент Охридский, а на самом закате Византии — Геннадий Схоларий. Несмотря на эти призывы, основной массив проповеднических текстов был чрезвычайно тяжел для варварского восприятия. Мы уже рассказывали и о чудовищно риторизованном послании Фотия Борису Болгарскому (см. с. 165) и о невероятно перегруженной сложными деталями «Речи философа» к Владимиру (см. с. 215). Можно предположить, что общая установка Константинополя была на то, чтобы ничего не упрощать в угоду варварской простоватости[1030]. За подобной установкой стояла уверенность, что в конце концов варварская паства присоединится к числу импер, ских подданных — а им‑то уже не дозволялось отговариваться своим неофитством. Однако практические миссионеры в своей повседневной работе неизбежно адаптировали преподаваемый варварам материал к их пониманию.

VIII

О том, какие именно тексты должны были переводиться для варваров в первую очередь, мы узнаем опять из Жития Панкратия: «Блаженный [Панкратий] мне [сказал]: «Берите, сыне, вместе с Ксантиппом… и пишите им (т. е. язычникам) книги таинств и разные чтения на важные праздники и [чтения] апостола и пророков, которые мы читаем во время великих праздников (λάβε., καί γράψατε αύτοΤς των μυστηρίων τούς τόμους καί τας διαφόρους των επισήμων εορτών αναγνώσεις καί του αποστόλου καί τών προφητών, απερ άναγινώσκομεν τας έορτας τας μεγάλας)“. Итак, каждый из нас, взяв свою книгу и свой пергамен (τον ίδιον τόμον καί τούς ίδιους χάρτας), сел и начал мгновенно писать. Ибо все (из окружения Панкратия?) были весьма искусны во всякой мудрости»[1031]. Константин Философ, придя в Моравию, «вскоре перевел весь церковный чин и научил их и утрене, и часам, и обедне. И повечерию, и тайной молитве»[1032]. Тогда же были переложены на славянский «Псалтырь и Евангелие с Апостолом и избранными службами церковными»[1033]. После же смерти Константина его брат Мефодий с помощниками «перевел быстро и полностью все книги [библейские] кроме Маккавеев… и номоканон, что значит правило закона, и книги отцов».[1034]

Принято считать, что Византия приветствовала богослужение на варварских языках. Действительно, Златоуст поощрял готскую литургию. Константин Философ во время спора о правомерности славянской литургии говорил: «Мы знаем многие народы, что владеют искусством письма и воздают хвалу Богу каждый на своем языке. Известно, что таковы: ар' мяне, персы, абхазы, грузины, согдийцы, готы, авары, турки, хазары, арабы, египтяне, сирийцы и иные многие»[1035]. Феофилакт Охридский хвалит своего предшественника Климента за то, что тот писал церковные гимны по–славянски (см. выше, с. 243) и гордится, что его собственный клир «научен Божьему слову на болгарском языке»[1036]. Филофей Коккин в XIV в. радуется, что «и римляне, и скифы, и персы, и савроматы, и готы, и инды, и эфиопы, и британы, и испанцы, и германцы, и галаты, и племена тысяч народов (μυρίων εθνών φύλα) воспевают Христа на своих языках»[1037]. И все‑таки в целом греки подозрительно относились к варварскому богослужению[1038], особенно после того, как от Империи отпали области, говорившие не по–гречески, и тем самым эллинство стало отождествляться с православием, а иноязычие — с ересью[1039].

В идеале византийцы хотели бы, чтобы обращение варвара сопровождалось его немедленным чудесным переходом на греческий язык. Так происходит с «аварами» в Житии Панкратия (см. выше, с. 118). О том, что переход в христианство «снимает» проблему языкового барьера, свидетельствует и сочинение Григория Декаполита, в котором фигурирует араб, вступающий в контакт со священником: пока варвар еще остается иноверцем, автор постоянно подчеркивает, что тот говорит «арабским языком»[1040]. Но стоит этому мусульманину обратиться, как упоминания о его языковой принадлежности разом из текста исчезают, и он в дальнейшем фигурирует как «бывший сарацин»[1041]. Тем самым вместе с религиозной чуждостью исчезает и этнолингвистическая.

Можно заметить, что между эллинистическим духом имперского ренессанса, утвердившимся в Византии при Василии Македонянине, и миссионерским духом, охватившим тогда же имперскую церковь, имело место противоречие. В этой связи эксперимент Константина–Кирилла предстает как невероятно смелый и в каком‑то смысле идущий против основной тенденции, господствовавшей в Византии в IX в.[1042] Особенно странно выглядело создание нового алфавита, глаголицы — потому‑то, кстати говоря, она и была вытеснена в православном ареале кириллицей, т. е. чуть модифицированным греческим алфавитом. В целом, нормальным языком православия византийцы считали только греческий. Лаоник Халкокондил с изумлением пишет об аланах: «Они бытийствуют (πολιτεύονται) в соответствии с верой Господа нашего Иисуса Христа, но языком пользуются совершенно особым»[1043].

IX

За агитацией варваров следовало их оглашение — ритуал, который в самой Империи постепенно сошел на нет уже к VI в. благодаря тому, что людей начали крестить при рождении[1044]. В распоряжении исследователя находится несколько византийских текстов, которые полагалось произносить при крещении разных групп людей. В греческих евхологиях имелись многочисленные формулы отречения от ересей — они велики по размеру и разнообразны по видам ересей, при этом в отношении многих возникают обоснованные сомнения в том, что те вообще продолжали существовать к моменту составления евхологиев. В сравнении с этими давно утратившими актуальность клише формула христианизации реальных варваров, применявшаяся на практике, выглядит чрезвычайно скромно. Если молитва над крещаемым манихеем составляет 350 строк, а над евреем — 54, то над варваром — всего 29[1045]. Вот этот текст: «Молитва на произведение язычника (έθνικόν) в оглашенного; заставив его преклонить колена перед [царскими] вратами, [священник] крестит его трижды и произносит: «Благословен еси, Господи, Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, из всех язычников (των έθνών) избравший себе «народ особенный, ревностный к добрым делам«[Тит 2. 14], Ты [и] этого присутствующего и пришедшего к святой Твоей церкви раба Твоего — благослови! Отвори глаза его для лицезрения чудес Твоих, открой уши его для внимания Божественных слов Твоих, присоедини его к оглашенным народа (λαοιυ) Твоего, дабы в благоустановленное время удостоился он купели повторного рождения, одежды нетления». Затем, вновь трижды перекрестив его, [священник] вписывает его имя среди оглашенных. «Ты, Спасителю, прислал во спасение миру святое Твое слово, дабы все преисполнилось Твоим богопознанием, Ты избавь душу раба Твоего от лукавого, Ты и просвети ее, и препроводи к освящению Христа Твоего, и не попусти лукавому духу отныне иметь место подле него. Ведь Ты еси единственный искупитель рода нашего. И Тебе мы приносим славу и благодарение, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков“»[1046]. Интересно отметить, что в случае с крещением, скажем, мусульманина формула для него выглядит иначе: во–первых, неофит обязан произносить довольно длинный текст, во–вторых, предусмотрен случай, что он может не знать греческого языка: «Эти слова он произносит либо сам, либо через переводчика, если он сам не говорит погречески, либо через своего восприемника, если это ребенок»[1047]. Сравнение обеих формул выпукло демонстрирует, что язычник воспринимается как лицо абсолютно пассивное: в течение всего обряда он не должен говорить ни слова, и даже непонятно, предполагается ли, что он понимает речь священника. Формула для крещения взрослых язычников похожа не на формулу для мусульман, а на формулу для младенцев[1048]. Видимо, варвар и мыслился как взрослый младенец!

X