Несмотря на близкие и дружественные отношения, связывавшие Каллиста с Кантакузином, патриарх должен был оставить кафедру вследствие неудовольствия на него этого последнего. Венчавшись сам императорской короной в столице, Кантакузин захотел венчать ею и сына своего Матфея и таким образом окончательно устранить от престола законного наследника византийской короны — Иоанна Палеолога. Но патриарх не рассудил исполнить желание Кантакузина. Император через одного доверенного ему епископа заявил патриарху: «Если ты упорствуешь, то мы выберем другого патриарха».[662] И Каллист был низвержен.[663]

Падение Кантакузина и восшествие на византийский престол Иоанна Палеолога, законного преемника царской власти, благоприятно отозвалось на судьбе Каллиста. Каллист снова возвращается к управлению Константинопольской церковью, но об его управлении Церковью, во второе патриаршество его, мы мало знаем.[664] Каллист скончался, будучи патриархом, в 1362 г.[665]

Патриарх Филофей Коккин, подобно Каллисту, тоже два раза восходил на Византийскую архипастырскую кафедру (1354—1355 1362—1376). Он сначала был афонским монахом, а затем проходил должность митрополита Ираклийского, откуда и взят был да патриаршую кафедру. Он избран был на место Каллиста, отказавшегося короновать Кантакузинова сына, Матфея. Филофей возведен был на высокое место архипастыря столицы под условием, что он сделает для Кантакузина то, чего не хотел сделать Каллист — короновать Матфея. Коронация Матфея и была первым делом в патриаршей практике этого иерарха.[666] Кантакузин, описывая, впрочем кратко, в своей «Истории» личность Филофея, расточает ему всякие хвалы. Он называет его мужем святой жизни и приписывает ему замечательное красноречие и ученость как в светских, так и богословских науках. Он находит, что Филофей своей жизнью и учением светил людям подобно светильнику на свечнике; по словам Кантакузина, Филофей успешно наставлял пасомых в вере и благочестии. Церковью управлял он, по тому же свидетельству, прекрасно. Кантакузин в доказательство пастырской доблести Филофея рассказывает один примечательный случай из жизни архипастыря, впрочем, из того времени, когда он был митрополитом Ираклийским.[667] Первое патриаршество Филофея продолжалось короткое время. В 1355 г. Иоанн Кантакузин пал и должен был уступить престол Иоанну Палеологу. Это событие устрашило Филофея. Он боялся мщения со стороны нового императора, так как полагал, что Иоанн Палеолог не простит ему коронации Матфея. Ввиду этого опасения, Филофей тотчас по восшествии Иоанна Палеолога на престол покинул патриаршую кафедру и скрылся.[668] Но как оказалось впоследствии, Палеолог не имел в виду мстить и наказывать Филофея за его излишнюю угодливость Кантакузину. Это яснее всего открылось из того, что когда скончался Каллист, вторично возведенный в патриархи по случаю произвольного бегства Филофея, император призвал к управлению Церковью этого последнего, вступив с ним в дружественные отношения еще ранее этого события.[669] Из времени второго патриаршествования Филофея заслуживает внимания его деятельность в борьбе с варлаамитами. Как человек более образованный и ученый, он старался действовать на этих отщепенцев силою доводов и убеждения и поэтому в значительной мере умиротворил Византийскую церковь.[670] Филофей известен также тем, что он причислил к лику святых Паламу — митрополита Фессалоникийского, главу паламитов, и сочинил в честь новоканонизированного святого службу.[671] Вот краткие сведения о Филофее, какими располагает церковный историк.[672]

Обозрев группу патриархов от Иоанна Калеки и до Филофея включительно, на основании исторических известий до нас дошедших, в дополнение к этому обзору присоединим некоторые сведения касательно этой же группы патриархов, находимые в собрании документов, известных под именем «Acta patriarchatus Constantinopolitani» (изд. Миклошича и Мюллера). Не считаем нужным долго останавливаться на этом собрании документов, по причинам, о которых нами было уже говорено прежде; извлечем из этого собрания лишь некоторые сведения, которые могут дать возможность судить о характере деятельности вышеуказанных патриархов. Так как сведения, какие мы извлекаем из «Актов Константинопольского патриархата», в существе дела больше характеризуют самое время и дух того времени, чем личности живших тогда патриархов, то мы находим более удобным изложить эти сведения в систематическом, а не хронологическом порядке.

В сословие духовенства Константинопольского патриархата вкралось много недостатков, которые мешали ему благотворно влиять на пасомых; лица духовные принимали участие в драках, смутах, бражничали с мирянами, бродили, где случалось, занимались торговлей к унижению своего достоинства. Поэтому в 1350 г. при патриархе Каллисте найдено было нужным учредить должность экзархов, или благочинных (visitatores), которые высшей духовной властью избирались из священников и которым поручен был надзор за прочим духовенством.[673] В чем именно заключались обязанности этих экзархов, или благочинных, это не раз объясняемо было Константинопольским синодом при посредстве патриарха.[674] Поставляемые в эту должность духовные лица давали собственноручные подписки, что они будут исполнять свои обязанности со всей тщательностью под страхом наказаний. Обращено было внимание на состав духовников для народа. В Греции и до настоящего времени духовниками считаются не все священники, а только те из них, которые своей духовной опытностью и благоповедением выделяются из ряда прочих и которые поэтому духовными властями утверждаются в звании духовников. До времен патриарха Каллиста, как можно догадываться, духовниками назначались лучшие из лиц белого духовенства. Но с течением времени бельцы–священники, проходившие должность духовников, перестали оправдывать те надежды, какие на них возлагало духовное начальство. Названный патриарх Каллист передает должность духовника лицам монашеского чина. Им вменено было в обязанность проходить это Сужение с самоотречением и благоговением, они должны были являться делателями добродетели, быть чуждыми корысти, и вообще они не должны были руководствоваться какими‑либо посторонними соображениями, кроме служения правоте. В случае, если кто из них не оправдает благих ожиданий, такому угрожаемо было лишением церковного погребения.[675] В документе не указано, почему белые священники лишены были прав очищать совесть людскую [676] т. е. в каких отношениях они показали себя недостойными такой чести. Возможно думать, что Каллист распорядился так потому, что сам он вышел из среды монахов, в своей деятельности опирался на это сословие и, естественно, пожелал доставить какие‑либо преимущества чернецам перед бельцами.

Ввиду упадка народной нравственности и распространения суеверий среди общества, духовная власть обращает внимание на нравственные и религиозные потребности общества. Один из патриархов обозреваемой группы, Иоанн Калека, пишет для константинопольского духовенства инструкцию, которой оно должно было пользоваться в борьбе с нравственными беспорядками в народе, причем указывает на борьбу с волшебством и магией, как на одну из необходимейших задач в деятельности духовенства. Патриарх указывает народу, что за его грехи Бог оставит его и предаст в руки врагов. Тот же патриарх от имени Константинопольского собора просил двух видных представителей константинопольской администрации какого‑то царского родственника, Георгия Хумна и великого друнгария Димитрия Торника, содействовать Константинопольскому духовенству при исполнении его задач по части исправления нравов общества.[677] Многие внушительные примеры, занесенные на страницы «Актов Константинопольского патриархата», ясно показывают, что заботы патриархов рассматриваемого времени об исправлении нравов и укреплении религиозности представляли собою насущную потребность. Так, поступки против законов целомудрия встречаем в это время не только между мирянами, но и духовными вождями общества. Лишаемы были должности и сана за нарушение целомудрия епископы (например, митрополит Филиппопольский), иеромонахи и монахи.[678] Что же касается суеверной привязанности к волшебству и магии, то в Константинопольском синоде по этому поводу иногда разбирались очень сложные и соблазнительные процессы.[679] В одном из таких процессов замешаны были монахи и монахини, причем эти лица не стыдились прибегать к магическим средствам для сокрытия последствий незаконных связей между ними.[680]

Видна заботливость патриархов изучаемой нами группы и о сохранении чистоты веры между христианами. В особенности причиняло беспокойство архипастырям распространение в обществе сочинений еретика Варлаама. Иоанн Калека (в начале своего патриаршествования, когда он стоял еще на стороне паламитов) приказал разослать по монастырям окружное послание, которым требовал, чтобы все монашествующие, если они имеют какие‑либо богословские сочинения Варлаама, без промедления представили ИХ самому патриарху, под опасением отлучения за неисполнение распоряжения духовной власти. Такого же рода окружное послание разослано было и мирянам как столицы, так и других городов.[681]

Между прочими многочисленными документами, находящимися в «Актах Константинопольского патриархата», обращают на себя внимание два, из которых в одном выражена чрезвычайно большая заботливость Константинопольского синода об охранении недвижимых имуществ Церкви, а в другом столь же большая заботливость о христианах, делавшихся пленниками магометан–турок. Содержание первого документа таково: в правление патриарха Филофея по поручению императора (Иоанна Палеолога) в синод явился монах Макарий Тарханиот и заявил следующее: «Царь хочет устроить военный лагерь в странах за Константинополем до Силистрии И хочет отдать воинам всю землю, какая здесь находится. Между тем, здесь есть два участка, принадлежащие Великой церкви. Поэтому император просит патриарха уступить эти два участка в казну, причем царь обещает внести в церковь стоимость отчуждаемых от нее владений; если же царю эти участки не понадобятся, то он, при известных условиях, снова возвратит их по принадлежности». Патриарх отказался войти в подобную сделку с царем. Филофей сказал: «Что касается доходов с церковных имуществ, то я полный господин и распорядитель ими, а относительно недвижимых церковных имуществ я только страж, не более». Синод со своей стороны подтвердил, что патриарх прав, когда отказывается уступить царю вышеуказанные участки; если бы он это сделал, то, говорили члены синода, он поступил бы против канонов. Тогда царский уполномоченный, монах Макарий, сделал другое предложение: если не можете уступить царю церковных владений, то отдайте ему их в аренду, подобно тому, как берут в аренду церковные владения другие лица, причем царь, говорил царский посланец, будет взносить десятину произрастаний, получаемых с этой земли (την μόρτην), в пользу Церкви». Но и на это патриарх и синод не согласились. Они говорили, что противно церковным правилам отдавать церковные имущества в пользование кому‑либо из лиц власть имеющих и самому Царю. Патриарх и синод в заключение сказали: «Если же царь захочет взять церковные владения по собственной воле, то пусть возьмет; он даровал их церкви, он же может и снова взять и затем поступить с ними, как ему заблагорассудится».[682] Так ревниво иерар–хи охраняли интересы Церкви, вероятно, в том предположении, что всякие счеты с государством были бы затруднительны и неудобны. В другом из документов находим изложение определения Константинопольского синода по следующему случаю: несколько христиан было взято в плен турками, но пленникам этим удалось бежать. Они достигли одного местечка — Фар (Φάρον) — и искали себе здесь прибежища в храме, который находился в ведении иеромонаха (что в то время нередко случалось). Но жители указанного местечка почему‑то захотели выдать беглецов снова туркам. Иеромонах же не только не удержал пасомых от такого постыдного намерения, но и ревностнее других изгонял несчастных из храма, где они скрылись. Несчастные при виде опасности, так как они хорошо знали, что их, как беглецов, ждет наказание и даже смерть у турок, всячески упрашивали своих собратий отпустить их на свободу. Но их просьбы не были уважены: их предали в руки врагов. Синод Константинопольский, рассмотрев происшествие, подвергнул заслуженному наказанию как иеромонаха, так и жителей Фар. Мирян собор подвергнул епитимье, налагаемой обыкновенно на убийц, а иеромонаха лишил священства.[683] Вышеизложенное разбирательство происходило в правление патриарха Филофея. Соборное определение, нет сомнения, подсказано чувством человеколюбия и заботливостью о благе бедствующих христиан и заслуживает всякого одобрения.

Прочие многочисленные документы, помещенные в рассматриваемых актах, касаются разных вопросов, например, патроната в монастырях, споров из‑за приданого, споров из‑за земельного владения монастырей, разных проступков духовенства и т. д., или же касаются управления Русской церковью в разных отношениях; но содержание первого рода документов не представляет большого интереса, а документы, имеющие значение в истории Русской церкви, излагать в нашем труде было бы неуместно.

Обращаемся к ознакомлению с историей остальных патриархов, правивших Византийской церковью, после патриарха Филофея до падения Константинополя в 1453 г., когда Византия сделалась столицей Турецкой империи.

Византийские историки Никифора Григора и Иоанн Кантакузин в своих исторических трудах остановились на шестидесятых годах XIV столетия; непосредственных продолжателей Григоры и Кантакузина не существует. Следующие византийские историки писали уже по падении Константинополя, взятого турками в середине XIV в. Поэтому описатель судеб Византийской церкви от середины XIV до середины же XV в. чувствует себя чрезвычайно обедневшим историческими материалами. Правда, продолжатели Григоры и Кантакузина, писавшие после падения Константинополя, не совсем оставляют без внимания указанное нами столетие, но их известия очень скудны и малоценны, так как эти историки не были современниками более ранних событий, ими упоминаемых.

Нам остается описать жизнь и деятельность еще десяти патриархов, правивших Византийской церковью до падения Константинополя. Но мы не имеем возможности характеризовать каждого из патриархов рассматриваемого времени, что составляет долг историка, а можем сообщить некоторые известия о них, вроде тех, какие сообщаются беспритязательными летописцами. Сделаем то, что для нас возможно.

Преемником патриарха Филофея был Макарий, но о нем мы ничего не знаем, кроме того, что он избран был из числа монахов (известие это у Купера) и еще того, что он дважды восходил на патриаршую Византийскую кафедру;[684] оба раза он правил Церковью очень короткое время: первый раз года два (1376—1378 гг.), а второй раз ровно год (1390—1391 г.).

Больше можем сообщить сведений о преемнике Макария Ниле (1379—1388 гг.). Нил пользовался большим почтением в Византийской церкви. Имя Нила, по смерти этого патриарха, возносилось с похвалами в известном церковном чине в Неделю Православия. При этом случае возглашалось: «Блаженно скончавшемуся Нилу, святейшему патриарху, ревностно подвизавшемуся за церковь Божию и ее догматы словом, делом и учением, писаниями и добрыми делами — вечная память». Здесь по всей вероятности разумеется борьба его с латинянами и защита учения паламитов.[685]