Говорим: материальное положение духовенства было поставлено в лучшие условия до двадцатых годов XIV в., т. е. в царствование Михаила Палеолога, и в большую часть пятидесятилетнего правления Андроника Старшего. В этом удостоверяют нас в известной степени следующие факты. Император Михаил, разгневавшись на патриарха Иоанна Векка, пожелал чем‑нибудь досадить ему и не нашел другого средства выполнить это свое намерение, кроме издания новеллы, лишающей Константинопольскую патриархию права ставропигии. Очевидно, император отменой права ставропигии имел в виду пошатнуть материальное благосостояние патриарха. Как мы знаем, право ставропигии не ограничивалось правом власти и влияния, но тесно связано было с вопросом о количестве доходов, шедших в казну константинопольского архипастыря. Что действительно намерение императора состояло в том, чтобы повредить материальному положению патриарха, это видно из мотива, которым царь оправдывал свое распоряжение о ставропигиях, а мотивом было мнимое желание императора охранить «церковные имущества от разграбления» со стороны Константинопольского патриарха.[865] Новелла Михаила скоро, однако же, потеряла силу, если она действительно имела когда‑либо таковую. Другим фактом, свидетельствующим о материальном благосостоянии Константинопольских патриархов данной эпохи, служит история патриаршествования Иоанна Глики. Григора, описывая это патриаршествование, восхваляет Иоанна Глику за бескорыстие и замечает: «С патриаршего престола (когда Глика покинул кафедру) он принес с собой не много денег, потому что не был корыстолюбив, как большая часть других патриархов».[866] Значит, если Иоанн Глика, оставляя Константинопольскую архипастырскую кафедру, имел мало денег, то это случайность. Другой патриарх на его месте накопил бы много денег: подобное явление не было бы чем‑нибудь необычайным. В рассматриваемое время сами цари приходили на помощь высшим иерархам, щедро одаряя их деньгами. Так, Михаил Палеолог заботился о том, чтобы обеспечить материальное положение отставного патриарха Германа III. Пахимер пишет: «Царь заботился о назначении Герману достаточных средств содержания и обещал многое».[867] Тот же император, по словам этого же историка, «пригласил Пинаку, архиепископа Ираклийского, служить литургию во дворцовом храме, и тот отслужил ее за большую награду».[868]

Но относительное благосостояние византийского духовенства быстро начинает клониться к упадку начиная с двадцатых годов XII в. И это происходит почти внезапно. Такой упадок материального благосостояния духовенства стоит в тесной связи с оскудением государственной казны. Уже к концу царствования Андроника Старшего финансы империи пришли в большой беспорядок. После они, кажется, ни разу не поправлялись. Описывая царствование Иоанна Кантакузина, историк Григора остроумно замечает относительно государственной казны того времени: «Кантакузин совершенно опустошил государственные сокровищницы, так что в них ничего не осталось, кроме воздухе, праха, да еще разве, пожалуй, Эпикуровых атомов».[869] Стало весьма сильно беднеть государство, оскудевала и Церковь. Патриархи Константинопольские для улучшения материального положения столичной Церкви начинают прибегать к мерам совершенно экстренным. Очевидно, патриарху перестали доставлять доход и ставропигии, которых у него все же оставалось немало и в XIV в.[870] К каким исключительным мерам стали прибегать патриархи для поправления финансовой части патриархии, это видно из синодского определения, постановленного в правление столичной Церковью Исайи, последнего Константинопольского архипастыря времен Андроника Старшего. Передадим главные черты этого определения. Акт начинается указанием на то, как еще недавно Константинопольская церковь пользовалась материальным благополучием и могла легко оказывать помощь другим Церквам — скудным и бедствующим, но что все это уже миновало. Церковь столичная — слышатся затем жалобы — теперь не только не может помогать другим, но что она не в силах оказывать помощи и членам собственного клира. Ввиду стеснительных обстоятельств синод находит себя вынужденным более Достаточные архиепископии и митрополии Константинопольского патриархата обложить ежегодной данью в пользу патриархии. Вот список митрополий с указанием числа золотых монет (иперпиров),[871] какое должны были они вносить в патриаршую константинопольскую казну: Ираклийская, Кизическая, Фессалоникийская обязаны были вносить по 200 иперпиров, Адрианопольская, Веррийская по 100, Монемвасийская — 800 (почему‑то особенно много), Филиппопольская — 150, Траянопольская — 70, Серрская — 150, Филиппийская — 100, Митиленская и Дидимотихская по 100, Палеопатрская — 40, Лакедемонская — 60, Меленикская — 36, Эносская — 100, Мадитская — 36, Митимнийская — 50, Вризийская — тоже, Российская — 36; затем следуют архиепископии: Визийская — 100, Маронийская — 36, Приконисская — 72, Гареллийская, Деркосская, Аркадиопольская по 24, Лимносская — 50, Лопадийская — 24, Кипсельская — 16, Ксантийская — 36, Мидийская — 50, Драмская — 24, Ганская — 50. Всего — 3348 иперпиров. Мы привели эти цифры, полагая, что они служат свидетельством относительной достаточности той или другой митрополии и архиепископии. Многие митрополии и архиепископии Константинопольского патриархата пропущены в этом списке; знак, что они и сами были бедны и не могли оказывать требуемой помощи. Заканчивая свое определение, собор заявляет, что как скоро дела патриархии поправятся и она будет в состоянии жить собственными средствами, не прибегая к посторонней помощи, тогда перечисленные митрополии и архиепископии опять будут тратить деньги на самих себя и будут освобождены от взносов в пользу Константинопольской церкви.[872] Таким образом, уже в начале XIV в. Константинопольская патриархия поставлена была обстоятельствами в нищенское состояние и принуждена была жить подаяниями, вносимыми — едва ли исправно — в ее казну. На упадок материального благосостояния Константинопольского патриарха не имела ли влияния, между прочим, и новелла Андроника Старшего, изданная в 1294 году, которой запрещалась брать что‑либо за хиротонию, несмотря на то, что обычай и светское законодательство давно санкционировали значительную плату в пользу патриарха и других архиереев за рукоположение? Соблюдать эту новеллу [873] давали обещание многие из последующих патриархов при самом посвящении; [874] но мы всетаки сомневаемся, чтобы требования, выраженные этой новеллой, соблюдались: это шло вразрез с устоявшейся практикой. Общий упадок благосостояния империи и сокращение ее размеров, без сомнения, имели наибольшее влияние на обеднение патриархии. В еще худшем положении находились митрополии и епископии Византийского патриархата в рассматриваемое время. «Акты Константинопольского патриархата» рисуют нам материальное положение этих митрополий и епископий в самых плачевных чертах. Многие митрополии из богатых превратились в бедных или даже совсем закрылись; то же было и со многими епископиями. Говорим о таких епархиях, которые оставались или во владении латинян, или перешли во власть турок. Бедствующим митрополитам и епископам являлся на помощь Константинопольский синод; он делал следующее: соединял две и более епархии соседних в одну и поручал их ведению одного лица, одному архиерею.[875] Происходило, значит, то же, что можно встречать и в практике Русской церкви, где для большего обеспечения священников соединяются иногда два соседних прихода в один. Случалось в то время и так: назначенный в Константинополе епископ, отправившись в свою епархию, совсем не находил ни в городе, куда он назначен, ни в округе города — христиан. Епископу приходилось, нося этот высокий сан, жить без пристанища и скитаться, где попало. Так случалось с епископами, назначенными в города, которые находились во власти турок. Одному из таких епископов патриарх Константинопольский дает из сострадания в управление свой ставропигиальный монастырь.[876] Чем ближе подходит время к концу XIV в., тем материальное положение патриарха Константинопольского, не говоря уже о епископах, становится хуже и хуже! В одной синодальной грамоте, написанной от имени патриарха Нила (в 1381 г.) и подписанной его рукой, говорится: «Ни одна (?) из митрополий не претерпевает такой бедности, в какую впала Великая церковь».[877] Несколько позднее патриарх Матфей, около 1400 г., говорил от лица синода Константинопольского: «Мы бедны и нищи, и живем мы и клир наш милостыней христиан».[878] Нечего говорить о том, как бедственно было в то же изучаемое нами время положение простых священников. В «Актах Константинопольского патриархата» рассказывается, например, такой факт. Один священник обвинялся в святотатстве. Будучи призван на суд патриарха, обвиняемый заявил, что совершенное им преступление произошло вследствие тяжких житейских обстоятельств; он говорил, что в течение трех дней сам он, жена и дети оставались без пищи, и вот он взял из храма драгоценный оклад (φεγγεΓον) с иконы Богородицы, продал его и на вырученные деньги купил пищи себе и присным.[879] Не станем говорить о положении духовенства в Византийской империи в XV в., частью по недостаточности сведений об этом времени, частью же потому, что не было причин, которые могли бы изменить к лучшему указанное нами бедственное материальное положение византийской иерархии. Оно могло быть только хуже. На Флорентийском соборе представители православия духовного чина больше всего вынуждены были дать свое согласие на унию полным отсутствием денег, в которых чувствовалась нужда для самого скромного существования. У одного греческого архиерея того времени ничего не имелось, кроме трех старых одежд. Знаменитый ученый Виссарион, митрополит Никейский, в течение целых двух десятков лет давал уроки юношеству на родине, но мог всего–навсего приобрести лишь сорок золотых флоринов.[880] Дальше этого простираться бедность духовенства, кажется, уж и не могла.

По обозрении Константинопольского патриархата в различных отношениях нам следует сообщить сведения о положении церковных дел в других восточных патриархатах (от конца XI до половины XV в.) — Александрийском, Антиохийском и Иерусалимском. К сожалению, наши сведения по истории этих патриархатов указанного времени очень незначительны. Приходится по необходимости ограничиться вместо описания истории трех прочих восточных патриархов лишь краткими замечаниями о них. Несчастья и беды — вот единственный удел этих патриархатов. Внешняя история их представляет скорбный лист притеснений то от магометан, то от латинян–крестоносцев. Нового, такого, что заслуживало бы особенного внимания в этом отношении, очень мало. Бедствия подобного рода восточные патриархаты терпели уже давно как от арабов, так и турок.[881] Не поставляя себе задачей изображать внешнее состояние этих патриархатов, войдем в некоторое рассмотрение внутреннего их состояния.

Начнем с патриархата Александрийского. Александрийский патриархат не находился во власти латинян–крестоносцев, как это было с другими патриархатами. Так как крестоносцы не принесли и не могли приносить пользы для тех патриархатов, которые были ими захвачены (разумеем: Антиохийское и Иерусалимское патриаршества), то неуспехи крестоносцев в Египте, кажется, нужно считать благоприятным историческим обстоятельством в жизни Александрийского патриархата. Хотя крестоносцы не утверждались в Египте так прочно, как это было в Антиохии, Иерусалиме и Константинополе, тем не менее в продолжение некоторого времени папы назначали латинских номинальных патриархов для Александрии, но это было, конечно, пустой затеей со стороны церковного Запада.[882] Крестоносное нашествие на Востоке не имело влияния на внутреннее положение Александрийского патриархата, но это положение и без этого обстоятельства было очень жалким. В Александрийском патриархате было больше яковитов (монофизитов), чем православных. Можно утверждать, что история яковитских патриархов и вообще монофизитской иерархии в Египте является более жизненной и цветущей, чем иерархии православной здесь ясе. Не случайность, конечно, что рассказы о монофизитской партии в Александрии, в течение изучаемого нами времени, записаны в источниках гораздо полнее и с большей рачительностью, чем рассказы о православной Церкви.[883] Яковиты, или монофизиты, сделались и остаются главными хозяевами патриархата Александрийского. Например, известия о яковитских патриархах в Египте очень разнообразны и не лишены интереса, тогда как по отношению к православным александрийским патриархам историк затрудняется восстановить даже порядок преемства александрийских иерархов. На стороне яковитской иерархии видим людей образованных, писателей, церковных законоведов; почти ничего такого не заметно в среде православной иерархии в Египте. Впрочем, поставляя себе задачей сообщить хоть некоторые сведения лишь о состоянии православной Церкви в Египте, мы оставим без рассмотрения положение здесь монофизитской партии.

Число православных христиан с миллионов, сколько их было здесь в цветущее положение Александрийской церкви, упало в изучаемое нами время до одной сотни тысяч. О числе православных христиан в XIII в. делаются заключения на основании письма александрийского патриарха Николая к папе Гонорию III (в 1223 г.). Первый, между прочим, извещал папу, что каждый православный христианин с четырнадцатилетнего возраста обязывается платить подать иноверному правительству по одному золотому византину (золотая монета) и четырнадцати караббов (мелкая монета); затем корреспондент прибавляет, что православных христиан в Египте столько, что султан имеет от них ежегодного дохода сто тысяч византинов.[884] Так как православные христиане с 14–летнего возраста в это время платили в казну 100 ООО золотых, причем с каждого христианина взималось по одному золотому с лишком, то очевидно, что взрослых христиан в Египте в начале XIII в. было около 90 ООО тысяч, а с присоединением детей до четырнадцатилетнего возраста все православное народонаселение Александрийского патриархата едва ли превышало цифру ста тысяч. Из того же письма Николая к Гонорию видно, что при одном случае, незадолго до времени этого патриарха Александрийского, магометанским правительством разрушено было 115 православных церквей,[885] — возможно, что здесь обозначены все церкви христиан православных. И значит, и православных людей и церквей было немного в изучаемом патриархате уже в XIII в. Вероятно, впоследствии численность православного населения в Египте еще больше упала.

Сообщим некоторые сведения о некоторых патриархах Александрийских. О патриархе Кирилле (XI или XII вв.) сохранилось интересное известие, что он был знатоком медицины и писал в этом роде сочинения, пользуясь Галеном, Ямвлихом, Манефоном.[886] Из XII в. заслуживает упоминания патриарх Марк. О нем известно, что он управлял Александрийской церковью во времена императора Исаака Ангела и Константинопольского патриарха Георгия Ксифилина, т. е. в конце XII в. Марк известен тем, что, встретив в Александрийской церкви много особенностей, он обратился за разрешением своих сомнений в Константинополь к знаменитому тогдашнему канонисту Феодору Вальсамону (из этого факта можно заключить, что сам он не был природным александрийцем, и, по всей вероятности, назначен в патриархи Александрии из Константинополя). Феодор Вальсамон составил ответы на вопросы Марка (те и другие дошли до нашего времени). Первым вопросом, предложенным со стороны Марка, было: «Можно ли употреблять литургии св. Иакова и св. Марка, которые находятся в практике патриархатов Александрийского и Иерусалимского и совершаются здесь в большие праздники? Должна ли принимать их Св. Церковь?». Другие вопросы Марка касались обычая умащать святым миром тела скончавшихся епископов и священников, вливания «теплой» воды в евхаристическую чашу, разных отношений к еретикам, находившимся в Египте — монофизитам (яковитам) и монофелитам (маронитам). Вальсамон, разрешая недоумения Марка, склоняет его держаться обычаев и порядков, утвердившихся в Константинопольской церкви.[887] Вопрос о совершении литургий св. Марка еще раз поднимался по следующему случаю: Александрийский патриарх Марк прибыл в Константинополь, и, намереваясь служить вместе со столичным патриархом и Вальсамоном в Софийском храме, хотел было служить по чину литургии Иакова. Но разрешения на совершение этой литургии не последовало ни со стороны патриарха Константинопольского, ни со стороны Вальсамона, причем Марк дал общение всегда совершать литургию как это принято было в Константинополе.[888]

Больше имеем сведений об Александрийском патриархе XIII в. Афанасии (1276—1308), впрочем, должны сознаться, что эти сведения очень небольшой важности. Они свидетельствуют, что если патриарх Александрийский проживал не в своей патриархии, а в Константинополе (как это случилось с Афанасием), то ему в личных интересах приходилось лавировать между партиями и волейневолей держаться стороны тех, кто представлялся сильнее. Расскажем историю патриарха Афанасия. Афанасий сначала принадлежал к числу монахов горы Синайской, отсюда и был взят в Патриархи Александрийские; посвящение его, по–видимому, совершено было в Константинополе.[889] Недолго пришлось ему оставаться В Александрии. Вероятно, вследствие каких‑либо невзгод он прибыл в Константинополь вскоре после известной Лионской унии (1274 г.) И пробыл здесь весьма долго. Прибытие Афанасия совпало с критическим временем в истории жизни Константинопольской церкви — происходило водворение унии императором Михаилом Палеологом В Константинопольском патриархате. Афанасию нужно было или высказать себя за унию, чтобы приобрести благосклонность императора Михаила, или же стать против унии и тем повредить себе И своим личным интересам. Но патриарх Афанасий не сделал ни Того, ни другого. Оно избирает очень удобный для себя путь, на Котором он любил держаться и впоследствии в критических обстоятельствах. Он делает вид, как будто бы ничего особенного не Случилось в церкви Константинопольской. Искусно хранит молчание, не высказывая себя ни за унию, ни против ее.[890] Михаил Палеолог оценил скромность и молчание Афанасия; для первого было полезно уж и самое молчание патриарха Александрийского. Он вошел с ним в дружбу, брал его с собой, когда отправлялся в Яоенные походы, например, против персов. Он при этом удостаивал Афанасия дружеских бесед, «ища утешения в разговорах» с патриархом.[891] Мало того, Михаил Палеолог дал Афанасию два монастыря, находившиеся в Константинопольском патриархате, утвердив их за Афанасием золотыми буллами (монастырь «Лавры Архистратига» и «Великого Поля»).[892] Разумеется, монастыри эти должны были доставлять материальные средства патриарху.

По смерти Михаила Палеолога царский престол занял сын его Андроник. Нужно было много ловкости и изворотливости патриарху Афанасию, чтобы и при новом царе проводить жизнь спокойно и благополучно. Дело в том, что Андроник был врагом унии и, по–видимому, должен был относиться с нерасположением ко всем лицам, не показавшим ревности при защите православия, а таким был и Афанасий. Но патриарх Александрийский как‑то умел поладить с новым императором и долгое время проживал в Константинополе в полном благополучии. В начале царствования Андроника некоторые лица из членов иерархии, особенно сильно ненавидевшие Михаила Палеолога за унию, предъявили было несколько требований к Афанасию; например, они потребовали от него, чтобы он отрекся от всего, что имело ближайшее отношение к этой унии. В противном случае Афанасию угрожаемо было исключением его имени из церковных диптихов. Афанасий, однако же, отказался исполнить требуемое.[893] Его обыкновенным правилом было: не выражать своих мнений прямо и решительно. Так и на этот раз он отклонил вышеуказанное настойчивое предложение. Вероятно, он мотивировал отказ тем, что как он раньше не изъявлял своего прямого согласия на унию, так теперь ему нет надобности отвергать той самой унии, какой он не принимал. Уклончивость Афанасия и на этот раз сослужила ему хорошую службу. Патриарх продолжал жить в столице без тех печалей, какие обуревали явных друзей и врагов унии. В дальнейшее время Афанасий держался той же политики, уклонился от всяких действий, из которых могли бы проистекать невыгоды для его положения. В патриаршество Григория Кипрского Афанасий на одном соборе против Иоанна Векка выражает свое несогласие с учением и взглядами этого последнего; [894] но когда патриарх Григорий потребовал, чтобы Афанасий подписал определение (томос) против Векка, то Александрийский архипастырь, к явному неудовольствию Константинопольского патриарха, отказался подписать это определение под тем предлогом, что он не принадлежит к Константинопольскому патриархату.[895] Разумеется, это была не больше как уловка, благодаря которой Афанасий своим ловким образом деятельности достиг того, что ему нужно. Император Андроник почитал его очень рассудительным мужем. Он дает ему различные деликатные поручения; так, Афанасий является с разными царскими поручениями то к патриарху Григорию Кипрскому, то к патриарху Иоанну Созопольскому.[896] Не так счастливо пошли дела Афанасия при дальнейшем Константинопольском патриархе, по имени тоже Афанасий. Афанасий Константинопольский, между прочим, поставил себе целью изгнать из столицы всех архиереев, которые проживали здесь под видом каких‑либо дел, но в сущности без всякого дела и повода. Не имея права изгнать из столицы Афанасия Александрийского, Афанасий Константинопольский один из двух монастырей, какие даны были сановному гостю Михаилом Палеологом, отнял у него, другой же монастырь подчинил своей власти,[897] а между тем эти монастыри до сих пор доставляли пришельцу материальные средства. Обескураженный патриарх Александрийский удаляется на остров Родос. Вскоре, впрочем, счастье снова возвращается к патриарху Александрийскому, но ненадолго. Афанасий Константинопольский покидает кафедру, и Афанасий Александрийский, по зову Андроника, опять приходит в столицу. Но по прошествии некоторого времени Афанасий Константинопольский снова делается патриархом столицы и приходит в столкновение с Афанасием Александрийским. Дело кончается тем, что этот последний теряет и расположение императора Андроника и принужден был возвратиться в Александрию, на свою действительную кафедру, которую он столь давно покинул. После некоторых приключений Афанасий прибыл в Александрию.[898] О последующей судьбе его мало известно. Афанасий Александрийский представляет собой оригинальный тип: долгое время он считался патриархом Александрийским, но и знать не знал дел церкви Александрийской. Полагать нужно, что такого рода патриархи нередко восседали на архипастырской кафедре Александрии, ибо проживать в столице, в особенности без всякого дела, очень любили провинциальные архиереи того времени.

В Египте, где в древности так процветало монашество, можно было встретить немало монахов, проводивших подвижническую жизнь и в описываемые нами времена. Вот несколько сведений касательно этого предмета, находимых в «Путешествии св. Саввы, архиеп. Сербского» (1221 —1237 гг.). Он захотел посетить египетских монахов, живших в этой стране, хотя и знал, что они ниже Древних: «Все бо старших лучше новых глаголют быти». Посетил ОН Ливию, Фиваиду, Скит. В некоторых местах монастыри оказались очень малолюдны: монастырь состоял иногда из двух–трех Подвижников. Всем им путешественник раздал подаяния. Тот же СВ. Савва был и на Синае (который в иерархическом отношении зависел то от Иерусалимского патриарха, то от Александрийского).

О Синайском монастыре путешественник делает следующее любопытное замечание: здесь, на том самом месте, где Моисей иззуд сапоги от ног, «и до днес иереи босы служат св. литургию».[899] Мало знаем мы о патриархате Александрийском, но еще меньше о патриархатах Антиохийском и Иерусалимском.

Антиохийский патриархат. Этот патриархат уже с давних пор находился в руках магометан. Но в 1097 году Антиохией овладели латиняне–крестоносцы и держались здесь до 1247 года, когда магометане снова подчинили своей власти Антиохию и ее окрестности. Временное обладание крестоносцев Антиохией повело к тому, что здесь образовался латинский патриархат. Всех латинских патриархов в Антиохии, преемственно правивших Церковью, или точнее — латинскими ее обитателями, насчитывают 13 (последние из них, впрочем, не жили уже в Антиохии, а были лишь титулярными).[900] Антиохийское латинское духовенство, по–видимому, не отличалось особенным фанатизмом в отношении к православным. В доказательство можно сослаться на следующие примеры. Так, первый латинский патриарх в Антиохии был избран не тотчас по завоевании этого города крестоносцами, а несколько позже (в 1100 г.); причиной этого было то, что латиняне, при жизни греческого патриарха, не считали приличным избирать латинского патриарха, чтобы не было в патриархии двух патриархов сразу.[901] Или еще можно указать вот на что. В одном заслуживающем уважения документе замечено: в то время, когда латинские патриархи Антиохии заправляли здесь делами церковными, «православные поставляли своих патриархов отдельно, которые жили в другой части города, нимало не беспокоимые латинянами в вероисповедном отношении».[902] Что касается истории греческих патриархов в Антиохии, то она почти не известна. Кроме имен этих патриархов, мы почти ничего не знаем. Часть Антиохийских патриархов вместо того, чтобы жить в Антиохии, проживала в Константинополе. С течением времени сама Антиохия перестала быть резиденцией патриархов: она перенесена была в более богатый Дамаск. Избрание Антиохийских патриархов происходило большей частью уже в Константинополе, и, конечно, под влиянием не только церковного, но и светского правительства. Когда в царствование Михаила Палеолога умер Антиохийский патриарх Евфимий и епископы в Константинополе решились избрать на его место некоего иеромонаха Феодосия Принкипса, то император не сразу согласился на это. Он наперед пожелал тайно узнать, как относится этот Феодосий к провозглашенной на Востоке унии Лионской, и только когда уверился, что Феодосий «будет слушаться царя», последний выразил свое согласие на избрание его в патриарха Антиохийского.[903]

Из Антиохийских патриархов сколько‑нибудь замечательных дочти нет. Конечно, нельзя не упомянуть патриарха Антиохийского XII века Феодора Вальсамона, но он, кажется, совсем не жил в Антиохии, а пребывал в течение своего патриаршествования в Константинополе.[904] Из позднейших патриархов можно упомянуть Игнатия, XIV века: он жил в Константинополе во времена патриарха Иоанна Калеки, участвовал в соборе, собранном при этом патриархе против паламитов, за что потом подвергся как лишению сана, так и заключению в тюрьму. По его смерти тело его лишено было погребения.[905] Нужно думать, что Игнатий был одной из жертв зависимости антиохийских патриархов от духовного и светского правительства в Византии.

Иерусалимский патриархат. Главнейшим событием в истории Патриархата Иерусалимского было завоевание Св. Города крестоносцами. Иерусалим сделался добычей крестоносцев в 1099 году. Вслед за тем здесь открыт был латинский патриархат. Действительные патриархи Латинской церкви преемственно управляли до 1187 года, когда магометане снова отняли у латинян Св. Город. После этого папы стали назначать номинальных латинских патриархов в Иерусалим. Всех латинских патриархов, действительных И номинальных, насчитывают для Иерусалима 37.[906] Нравственное состояние христиан, подчиненных ведению латинского патриарха, было самое жалкое.[907] Что касается положения православной Церкви в патриархате, то об этом мы знаем очень мало. Патриархи Иерусалимские большей частью были избираемы в Византии и находились под сильным влиянием константинопольских властей. Расскажем историю двух патриархов Иерусалимских (XII и XIV вв.); Из этой истории с одной стороны открывается, что Византия имела большое значение для иерусалимского патриархата, а с другой, Что иерусалимская патриархия по временам находилась в ведении очень достойных и почтенных иерархов. Во второй половине XII века на иерусалимскую кафедру возведен был человек достопочтенный, некто Леонтий. Но недолго пришлось ему править Церковью. Латинский патриарх в Иерусалиме начал делать ему всякие неприятности, дело дошло до того, что к греческому патриарху подослан был вооруженный воин с приказанием убить Леонтия, но этот злой умысел не удался. Особенно прискорбно было Леонтию то, что хотя он и был патриархом Иерусалимским, но латиняне не позволяли ему совершать богослужение при Св. Гробе. Ему не позволено было даже приходить сюда, так что он мог проникать сюда только тайком, смешавшись с толпой прочих поклонников. Леонтий решился покинуть свою кафедру, тем более что император Мануил приглашал его к себе в Византию.[908] Но не на счастье прибыл Леонтий в Византию. Пока жив был Мануил, Леонтий жил спокойно. Но не так пошли дела при преемнике Мануила Андронике Комнине. Андроник, как мы не раз упоминали, домогался совершения одного незаконного брака и в этом смысле требовал разрешения от архиереев. Император домогался такого разрешения и со стороны Леонтия. Но Леонтий не сдавался. Он говорил: «Не преклоню я колена пред Ваалом и земного даря не предпочту Бессмертному». Андроник, со своей стороны, не оставил без внимания сопротивление патриарха: он преследовал Леонтия[909] и тем делал жизнь несчастного изгнанника еще более несчастной. Другой достойный Иерусалимский патриарх Лазарь жил в XIV веке (сделался патриархом около 1334 г.). Его жизнь была преисполнена неприятностей и страданий, но он везде и всегда показывает себя мужественным и твердым. В царствование Андроника Младшего, Лазарь был предызбран в патриархи собором во Св. Граде и затем отправился в Константинополь для посвящения и императорского утверждения в должности. Но лишь только Лазарь был посвящен, как в Константинополь прибыл один иерусалимский монах Герасим с разными обвинениями на Лазаря. Император счел долгом сделать исследование по поводу этих обвинений и для этого отправил посольство в Иерусалим. Пока тянулось это дело, произошли в Византии важные политические перемены. Андроник Младший умер. Именем малолетнего императора Иоанна Палеолога стало управлять регентство, во главе которого стал патриарх Иоанн Калека. Последний, пользуясь своей властью, отстранил Лазаря от патриаршества и посвятил на его место Герасима, обвинителя Лазарева. Лазарь, все еще находившийся в Константинополе, очутился в крайне неприятном положении. И только новая перемена в правительстве улучшила положение Лазаря. На престол Византии вступил Иоанн Кантакузин; он лишил патриаршества Иоанна Калеку и принял сторону Лазаря. Чтобы исправить несправедливость, допущенную Калекой, Кантакузин отослал посольство к султану, имевшему власть над Иерусалимом, и просил его изгнать Герасима из Иерусалимской патриархии и водворить в ней Лазаря. Султан исполнил волю Кантакузина. Великие испытания пришлось перенести Лазарю и в последующее время. Новый султан был враждебен христианству, он пожелал силой обратить Лазаря в магометанство; патриарху пришлось перенести унизительные телесные наказания и тюремное заключение. Выйдя твердым из этого испытания, Лазарь остаток жизни мирно провел на своей Иерусалимской кафедре.[910]

Мы рассказали историю патриархов Леонтия и Лазаря потому, что только о них из числа иерусалимских святителей и сохранились сколько‑нибудь обстоятельные сведения. К нашему утешению, вышеприведенные сведения рисуют этих двух патриархов в самом лучшем виде. Леонтий и Лазар с великим старанием охраняли и свое достоинство, и свою честь, и православную веру.