За секретом министра путей сообщения нужно поставить финансовые секреты. Судя по грамотам,[1363] они следовали в таком порядке. Секрет великого сакеллария, называемого также просто сакелларием; лицо, стоявшее во главе этого секрета, имело верховный надзор за всеми финансовыми секретами.[1364] Секрет логофета общих дел, т. е. министра государственных финансов (о yeviKoq, ХоуобЁтгц; о yevixoq, А,оуо6ётт|(; тои yevikoO);[1365] эту должность в середине XI в. занимал Константин Керулларий, племянник патриарха Михаила, состоявший тогда в чине протопроедра.[1366] Секрет военного логофета (тоО странкткоО Хоуобётои), заведовавшего расходами по содержанию армии и флотов. Секрет царской сакеллы, т. е. императорской казны, состоявшей из денег и разного рода ценностей;[1367] Константин Керулларий, до назначения на должность логофета общих дел, состоя еще в чине магистра, заведовал сакеллой и назывался поэтому сакелларием.[1368] Секрет монастырской экономии (хоО опсоуоцюи x&v гЬауш oikcov), имевший отношение к царским монастырям и богоугодным заведениям, управлявшийся экономом.[1369] Удельный секрет, называвшийся секретом частных, приватных дел (t<bv огкекхкюу) и находившийся под управлением министра приватных дел, т. е. императорских имуществ (о iSiKoq, о e7ti t<bv oi.KeictK<Bv).[1370] С этой должностью,[1371] можно думать, соединились обязанности, лежавшие на великом кураторе,[1372] или куропалате, после чего название куропалат из должности превратилось в чин.

Константин Мономах учредил еще секрет, во главе которого поставил министра юстиции (о Ёт x&v кршЕозу). Кто занимал эту должность ?готчас после учреждения секрета, не знаем, но потом был на нее назначен (преподаватель права (номофилакс)[1373] Иоанн Ксифилин.[1374] В этом секрете составлялись судьями образцовые официальные бумаги и хранились копии решений. Способ выражения, употребленный историком в рассказе об учреждении секрета,[1375] заключает в себе намек на то, что нечто подобное существовало и в прежнее время, Мономах же только возобновил прежний порядок вещей. В связи с этим, не лишено значения показание армянского историка, что отец Константина Мономаха, Феодосий, стоял во главе судебной части и что от него получали назначение судьи во всей Империи.[1376] Последние слова сомнительны, потому что назначение областных правителей, или что то же — судей, централизовано было в то время, когда жил Феодосий, в руках императора. Но первая половина свидетельства не заключает ничего несообразного, Феодосий мог стоять во главе учреждения, похожего на то, которое потом было возобновлено его сыном.

Были в Византии и другие секреты, например, то тои ’АупсроттоО оек–Petov,[1377] в который Пселл поместил своего обрученного зятя Елпидия, но для выяснения значения как этого, так и других секретов нет данных.

Независимо от секретов и лиц, ими управлявших, стоял первый министр, не приуроченный ни к какому ведомству, но имевший влияние на все отрасли управления. К нему не прилагается какого–нибудь определенного названия, но разные эпитеты, указывающие на положение его при царе и в управлении, как–то: rcapaSuvaoTEucov, цеоа^юу, цеспт^ eq tov PaoiЫа, ярсотебсоу, та тгрюта фёрсоу та> РааЛеТ (причастный к управлению, посредник, царский посредник, первенствующий, занимающий первое место при царе).

Первому министру присвоены были некоторые внешние отличия[1378] и почетная стража.[1379] Он был душой императора, власть императора служила только для прикрытия действий министра, сообщая ей внешний вид законности. Разумеется, первый министр требовался тогда, когда император лично был не в состоянии или не находил нужным заниматься делами; но он мог взять государственное бремя на себя и совсем не иметь первого министра. Если по той или другой причине император допускал рядом с собой alter ego в лице первого министра, то тем самым делался обыкновенно лишь орудием в руках последнего. В энкомии Константину Лихуду рассказывается, что Лихуд, будучи первым министром Мономаха, вел себя таким образом: он показывал вид, что во всем действует по указанию и воле царя; если о чем его спрашивали, он не тотчас давал ответ, но подходил к царю и, возвратившись, отвечал на вопрос, — все были убеждены, что решение исходит от императора, а император даже не знал, о чем речь; бывало часто и так, что император сидел на троне, а внизу устанавливались те, которые имели нужду к императору и хотели спросить его о чем–нибудь, — на все вопросы давал ответы или первый министр, наклонявший предварительно ухо к императору с таким видом, как будто слушает приказ императора, что ответить, или сам император, которому предварительно первый министр внушал, в каком смысле сказать.[1380] В том же энкомии перечислены предметы, которыми приходилось ведать первому министру: он, по словам энкомиаста, соначальствовал стратигам, подавая им советы, толковал сомнительные законы, писал приказы о назначении на должности,[1381] делал распоряжения насчет государственных податей, по каждому делу полагал решение; ко всему этому на нем лежала обязанность утишать поднимавшиеся волны государственного моря или, говоря менее образным языком, поддерживать внутреннее спокойствие в Империи и предотвращать возможные вспышки со стороны недовольных.[1382] Словом, вся та власть, которая по закону объединялась в лице императора, практически находилась в руках первого императорского министра. Неудивительно после того, что первый министр не знал покоя ни днем, ни ночью. Озабоченный тем, чтобы государственная машина двигалась правильно и безостановочно, он должен был еще исследовать подпольную область, не грозит ли откуда опасность. Иоанн Орфанотроф в глубокую полночь объезжал город и все высматривал, нет ли где чего подозрительного; на пирах, на дружеской попойке его никогда не покидала озабоченность; он замечал все слова и движения собутыльников, делал выводы из услышанного и сообразно с тем принимал потом свои меры.[1383] При такой широте фактической власти нужны были высокие гражданские добродетели, чтобы не злоупотреблять положением, тем более что поводы к злоупотреблениям постоянно представлялись. Пселл имел полное основание удивляться такому феномену, как Лихуд, ни от кого ничего не бравший,[1384] потому что искушения были на каждом шагу, и если еще на злоупотребления других чиновников можно было надеяться найти управу, то на первого министра — никакой, разве только можно было с некоторым успехом апеллировать к собственному мечу.[1385]

Почти все лица, бывшие первыми министрами в наш период, известны по имени. Перед смертью Василия II первым министром был прото–нотарий Иоанн.[1386] Но при Константине VIII он удалился от дел, постригся, и хотя Роман III опять призвал его ко двору,[1387] однако же не видно, чтобы сделал первым министром. При Константине VIII, как показывает история избрания Романа Аргира, пользовался большим влиянием Симеон, друнгарий виглы,[1388] — можно думать, что именно он был первым министром. При Романе III царским доверием овладел препозит Иоанн, который затем принял монашество, из препозита превратился в орфанотрофа и синкелла и оставался первым министром при Михаиле Пафлагоне и в начале царствования Калафата.[1389] После ссылки Иоанна влияние его перешло к новеллисиму Константину.[1390] При Константине Мономахе первым министром сначала был протовестиарий Лихуд,[1391] а когда по проискам врагов он был удален,[1392] на место его был поставлен логофет Иоанн,[1393] человек малоспособный и необразованный. По смерти Мономаха опять приглашали на должность Лихуда, но он отказался и ограничился лишь тем, что, как человек опытный, подавал иногда советы другим, державшим в руках кормило правления.[1394] Только при Исааке Комнине он опять занял место первого министра.[1395] Феодора сделала первым своим министром лицо духовное, синкелла Льва Параспондила, который в звании протосинкел–ла занимал это место и при Стратиотике.[1396] При Константине Дуке не упоминается о первых министрах; Пселл имел, правда, большое влияние, но влияние его не исключало личного, и притом весьма энергичного, участия самого государя в делах. При Диогене место первого министра принадлежало ученому и опытному в государственных делах логофету вод, протовестиарию Василию Малесису.[1397] При Михаиле Парапинаке первым министром сначала был митрополит Сидский, протосинкелл Иоанн, а потом он был вытеснен занявшим его место логофетом дрома Никифорицей.[1398] При Вотаниате опять поступил на место первого министра митрополит Сидский;[1399] занимал также это место какой–то монах Михаил, уроженец Никомидии,' чином ипертим,[1400] — неизвестно только, кто из них следовал за другим, Иоанн за Михаилом или Михаил за Иоанном; с большей вероятностью можно предположить первое, так как Михаил в самом начале царствования Вотаниата умер.

Как на переходную ступень от центрального управления к областному можно смотреть на ведомство эпарха, находившееся в соотношении со старинным административным устройством. Рим и Константинополь были выделены из общего территориального состава Империи и организованы в две самостоятельные префектуры, с префектами во главе. Слово «эпарх» вполне соответствует прежнему «префект»,[1401] по своему положению эпарх напоминает префекта: как в прежнее время префект был отблеском императорской власти, так и теперь власть эпарха напоминала царскую власть, хотя он и не украшался порфирой.[1402] Отличительными знаками достоинства эпарха служили пояс и инсигнии, лишение эпарха должности сопровождалось отнятием этих отличий.[1403] У эпарха находились в распоряжении лица, услугами которых он мог пользоваться при исполнении лежавших на нем обязанностей. По своим обязанностям эпарх был обер–полицмейстер столицы. На нем лежала обязанность наблюдать за общественным спокойствием в столице и охранять жилище императора — дворец; нарушение порядка и общественной безопасности в стенах Византии было знаком недеятельности эпарха.[1404] Эпарх имел полицейскую власть над жителями Византии, надзор за производством торговли и ремесел, и вообще должен был исполнять многое, что и в наше время соединяется с понятием полицейской службы. Так, например, при наружных высочайших выходах делом эпарха было наблюдать за улицами, по которым двигалась процессия,[1405] он же должен был доставлять сенаторам повестки с приглашением на высочайшие выходы, равно какделать оповещения народу,[1406] заключение кого–нибудь под стражу; отправление под караулом в ссылку, пока действие совершалось в стенах столицы, опять вызывали на сцену эпарха, и потому, когда приказано было перевести низвергнутого Калафата из Студийского монастыря в другое место, для исполнения приказа явился не кто иной, как эпарх.[1407] Некоторые из лиц, занимавших должность эпарха, нам известны: был эпархом Роман Аргир,[1408] впоследствии император; при Калафате упоминается эпарх патриций Анастасий,[1409] который во время народного возмущения против Калафата был заменен Кампанаром;[1410] при взятии Византии Алексеем Комнином место эпарха занимал Радин.[1411]

Глава четвертая

Областное управление Византийской империи было организовано по территориальным округам, которые обыкновенно носят название фем, но иногда называются также епархиями.[1412] Образование фем, относящееся ко времени, предшествующему рассматриваемой нами эпохе, было результатом двух течений: с одной стороны — стремления к централизации управления, с другой — находившейся в зависимости от централизаци–онной тенденции и вынужденной вместе с тем обстоятельствами необходимости объединения военной власти с гражданской.

Со времен императора Августа вся Империя была разделена на провинции императорские (пограничные) и сенатские (внутренние)

Что принцип разделения властей отсутствовал в государственном устройстве, видно уже из того, что в стенах Рима префект города был не только администратор и судья, но и предводитель городской милиции (cohortes urbanae), а префект претория не только командовал преторианцами, но, в отсутствие императора, председательствовал в верховном государственном совете, куда поступали arcana imperii и дела по апелляциям. С конца III в. войска стали располагаться безразлично во всех провинциях, но вместе с тем строгим образом проведено начало отделения военной власти от гражданской; для заведования войском были особые предводители (magistri equitum et peditum, duces et comites), которые не имели никакого отношения к управлению, в свою очередь лица, ведавшие гражданским управлением, не касались военного. Мало того, гражданская сфера была разделена; судебно–административная часть и сбор податей, в прежнее время не отделявшиеся, теперь были разделены. Самое деление Империи как территории с установлением в выделенных единицах должностей судебно–административных и финансовых было выполнено по плану градации и соподчинения низших территорий и правящих ими лиц высшим. Таким образом оказалось четыре громадные префектуры,[1413] с префектами претория во главе, в 4–х префектурах 14 диоцезов или епархий, с викариями[1414] во главе, а в 14–и диоцезах 116 провинций, управлявшихся проконсулярами, консулярами, президентами и корректорами. Рядом с этими правителями, имевшими судебно–административную власть, стояли лица, от них независимые, для заведования финансовой частью (comites largitionum, rationales etc.). Они сносились прямо с министром государственных имуществ, тогда как в системе Августа хотя и были прокураторы при легатах императорских провинций и квесторы при проконсулах сенатских провинций, стоявшие до известной степени в непосредственной зависимости (по предмету своего ведения — сбору податей) от императора и сената, однако же этим совершенно не исключалась их зависимость от провинциальных правителей.

Устройство фем было в известной мере шагом назад, возвращением от Диоклетиано–Константиновой системы к системе первых трех веков: градация территориального и судебно–административного деления Империи исчезает, вместо префектур, диоцезов и провинций появляются только фемы, занимающие среднее место между прежними диоцезами (или епархиями) и провинциями, сначала более напоминающие по своим размерам и численности диоцезы, а потом чем дальше вглубь Средних веков, тем более приближающиеся к провинциям; с исчезновением градации исчезает и иерархически–

Это ретроградное движение находилось в связи с успехами, какие делала централизация, все нервы государственного организма стянувшая к личности императора, а также, как выясняет Константин Багрянородный в своем сочинении о фемах,[1415] в связи с военными предприятиями агарян, производивших опустошительные набеги на города и деревни и тем заставивших византийских императоров раздробить прежние большие округи на меньшие и поставить для заведования ими стратигов, которые бы не только управляли населением, но и защищали его от неприятельских нападений. После того как войско осело в округе, начальник войска сделался областным правителем, военный элемент слился с гражданским, — название, прежде прилагавшееся к военному отряду (Эёспс;, 0еца), было приложено к области, к территории, которая стала называться фемой; повторилось явление, некогда имевшее место в Нумидии, которая стала называться легионом от полка (легиона), здесь квартировавшего, или у германцев, у которых деревенские общины назывались сотнями (hund–rede, huntari) от военных отрядов — сотен, на которые делилось народное ополчение.