***** Ibid. III, 12.

****** Cod. Theod., lib. XVI, tit. V, cap. I.

******* Евсев. Жизнь Константина, HI, 64–65.

******** Сократ. История. I, 9.

______________________

Действуя подобным образом против еретиков и схизматиков, Константин, однако же, весьма мало делал для того, чтобы сокрушить таких врагов христианской Церкви, какими были язычники. Как и после Миланского эдикта, Константин не обращает общих репрессивных мер на язычников. Известно лишь несколько его частных мер, направленных к устранению наиболее мрачных сторон языческого культа*. Что же касается принятия общих и решительных мер против язычества, то весьма сомнительно, чтобы они предпринимались в его царствование**. Константин хорошо понимал, что"приходить к бессмертию нельзя принуждать силой". Не противореча себе, не противореча таким законодательным актам, как Миланский эдикт и эдикты"К восточным правителям и жителям", изданные в 323–324 (5) годах и провозглашающие веротерпимость в отношении к язычникам, он не мог прилагать репрессивных мер к этим последним. Константин не хотел действовать на язычников грубыми мерами наказаний и стеснений. Он хорошо понимал, что такие меры к цели не приведут. Своей цели, т. е. приведения язычников к христианству, он хотел достигнуть другим путем. Он возвысил христианство до положения государственной религии так, чтобы она своим блеском и величием как бы невольно влекла к себе язычников. Величие притягивает и импонирует. В тех же видах он ведет такую решительную борьбу с еретиками и схизматиками в лоне христианского общества. Константин, конечно, не был таким слепотствующим мыслителем и правителем, чтобы хоть на одну минуту допустить мысль, что еретики и раскольники хуже язычников и заслуживают крутых мер, каких не заслуживали в его глазах последние. Таких превратных воззрений у Константина быть не могло и не было. Константин желал видеть христианскую Церковь великой, сильной, мощной, а для этого желал, чтобы она была единая, неразделяемая спорами и раздорами. Единая Церковь, и только такая, могла быть привлекательна для язычников. Такой он хотел ее видеть, а потому не мог переносить разделений и бурных споров между членами одного и того же христианства. Отсюда его репрессивные меры против еретиков и схизматиков, меры, каких он не употребляет против язычников. Константин говорил:"У нас (христиан) есть святейший храм божественной истины (христианская Церковь). Этого же желаем и им (язычникам), чтобы, приходя к общему единомыслию, и они наслаждались удовольствиями сердца". Здесь выражена та задушевная мысль Константина, что Церковь сама по себе, как величественное здание, самим своим величием должна была привлекать язычников к переходу в нее. Других средств к цели он не знал и знать не хотел. Но чтобы этот ореол Церкви ничего не терял из своего блеска, он употреблял все меры против тех, кто умышленно и неумышленно стремился затмить этот блеск Церкви, каковы всякие еретики и схизматики. Ведь кто же из язычников пойдет в Церковь, полюбит ее сердечно и пленится ей, если нестроения и разделения между членами ее станут предметом публичных шуток, будут осмеиваться с театральных подмостков? Одно есть средство, как казалось Константину, сохранить престиж Церкви — это смирить и укротить возмутителей ее — всяких сектантов. Нужно сознаться, что великая мысль Константина о том, что Церковь должна своим блеском привлекать язычников к приобщению к ней, а не используя какие‑нибудь меры насилия и строгости — эта великая мысль не усвоена была его преемниками на константинопольском престоле. Забыли или не поняли они, чего хотел Константин, а потому от репрессий против еретиков весьма скоро пришли к репрессиям против язычников. Ни одного такого ревнителя Церкви первый христианский император не одобрил бы, ибо он не раз повторял слова:"Пусть никто не беспокоит другого, пусть каждый делает то, чего хочет душа его", разумея здесь под именем"другого"и"каждого"почитателей политеизма.

______________________

* Факты эти известны, и мы не считаем нужным приводить их. См.: Евсев. Жизнь Константина, III, 55, 57, 58 и т. д.

** Издавал ли Константин какой‑либо общий закон против языческих культов — об этом в науке высказываются неодинаковые взгляды: одни думают, что издавал: Zahn. Constantin. S. 23; Gass. Encykl. von Herz., VIII, 204; Проф. Курганов. Указ. соч. С. 24. Другие наоборот: Burckhardt. Op. cit. S. 361; Проф. Кипарисов. О свободе совести. С. 168, и особенно хорошо — проф. Лашкарев. Указ. соч. С. 112–116. Суждения последних исследователей заслуживают предпочтения перед суждениями первых. Нужно сказать, что никакого общего закона Константина против язычества до нас не дошло, а есть только очень неопределенные намеки на него у Евсевия (Жизнь Константина, II, 45) и в одном указе (341 г.) сына Константина Констанция (Cod. Theodos. XVI, 10, cap. 2).

______________________

_____________________

Образ первого христианского императора производит сильное впечатление на исследователя потому в особенности, что этот государь является натурой цельной, не допускающей ни колебаний, ни передержек. С самого начала своей исторической деятельности (с 313 г.) и до конца жизни он одушевлен одним и тем же стремлением дать перевес христианству над язычеством и употребляет одни и те же средства для осуществления цели. В этом отношении очень удачно характеризует Константина немецкий ученый Теодор Кейм, когда говорит:"Константин 313 года, дружественно относящийся к христианскому клиру, открывающий для него государственную казну, дарующий ему права свободной деятельности, столь ревностно старающийся о единении Церкви, — ввиду раздоров в христианском обществе, жертвовавший и своим временем, и своим трудом, и материальными средствами казны, смотревший на задачу христианства как на собственную свою задачу, этот Константин тождественен с тем, каким он был и в позднейшее время (после 323 года). Различие между Константином первой эпохи и Константином второй эпохи лишь то, что позднейший Константин уже вполне созидает, что тот еще начинает, позднейший уже ясно высказывает то, что тот говорит вполголоса, позднейший дает христианству все привилегии, между тем тот просто благоприятствует ему, позднейший во всеуслышание объявляет о своем желании видеть всех сплоченными единством религии, между тем как тому представляется это в виде отдаленной цели"*. Вся деятельность Константина составляет как бы"один факт", добавляет Кейм. И это глубоко справедливое замечание. Уже в 313 году знаменитым Миланским эдиктом он дал христианству большие преимущества, но высказал это осторожно. Язычество уже теряло свое значение, но оно не совсем отвергнуто, не совсем попрано. В Миланском эдикте нет ни одного выражения, которое могло бы быть оскорбительно для язычников. Но зато в частных указах император вскоре после издания Миланского эдикта позволяет себе назвать язычество"суеверием"и"устарелым злоупотреблением". После победы над Лицинием Константин уже в самых важных законодательных актах — двух эдиктах"К Востоку" — позволяет себе наименовать язычество"нечестием"и"семенем нечестивым", и другими именами. Шаг делается вперед. Его суд над язычниками объявлен вслух. В этом смысле можно говорить, что свою реформу относительно религиозного положения государства он совершил не вдруг, а постепенно. Но ни теперь, после победы над Лицинием, ни прежде того, Константин не хотел гнать и преследовать язычников. Он даровал христианской Церкви все, что она могла желать: она стала влиятельна, сильна, она облечена правами государственной религии. Поэтому она сама своим значением и мощью должна была победить язычников и языческий политеизм. Константин помогал ей быть и оставаться единой, крепкой своим единством, и для того объявил себя непримиримым врагом ересей и расколов. Борьба с сектантами поэтому входит в его планы борьбы с язычеством; победительницей над главнейшим врагом своим — язычеством — могла быть лишь Церковь единодушная, проникнутая единством стремлений, не разделяющаяся и не борющаяся сама с собой.

______________________

* Keim. Die rom. Toleranzedicte. S. 249–250.