Во главе его стоял игумен с подчиненными ему должностными лицами: доместиком или уставщиком, смотревшим за исправностью богослужебного чина, экономом, ведавшим монастырскую казну, келарем, распоряжавшимся братской трапезой, просфорней и всеми съестными припасами и др. Все монахи разделялись на 4 класса: одни — новопоступившие — ходили в мирской одежде, другие — еще не постриженные — носили монашескую одежду и несли положенное послушание, третьи были пострижены и носили мантию, четвертые же — испытанные — облечены были в великую схиму. Смирение и покорность требовались от всех; все делалось с благословения игумена. Поступая в монастырь, инок должен был отречься от своей собственности. В монастыре все было общее — и одежда, и пища. В кельях запрещалось держать съестное и лишнюю одежду; братия должна была довольствоваться общей трапезой; устав определял и пищу, и порядок трапезования. Монастырские работы братия должна была справлять сама или сообща, или поурочно. Определены были сроки богослужебных собраний и порядок предстояния здесь иноков. Келейные занятия состояли в молитве, чтении, пении псалмов и в рукоделиях. После повечерия, которое совершалось обыкновенно после ужина, строго запрещалось монахам собираться для бесед в кельях.

Сам Феодосии внимательно наблюдал за выполнением этого устава: если находил у инока что–либо из частной собственности, приказывал бросать в огонь, а иноку давал наставление в нестяжательности; если кого–либо заставал беседующим после повечерия, делал наутро выговор и одних прощал, других наказывал епитимией. В поучениях своих часто указывал на обязанности братии и обличал замечаемые в ней недостатки. Старался действовать иногда и своим собственным примером: прежде всех приходил в церковь и н& монастырские работы, часто ходил в пекарню и помогал готовить хлебы рубил дрова, носил воду и т. п.

Заботясь о внутренней организации монастыря, Феодосии старался улучшить и внешнее его положение. В 1073 году он заложил великую каменную церковь близ второй Антониевой пещеры. Но в следующем году он скончался; церковь достраивали его преемники Стефан, Никон и Иоанн, при котором монастырь и был переведен из прежнего места к новоосвященной церкви; пещерный монастырь тогда сделался чем–то вроде кладбища.

Личность Феодосия предстает пред нами как личность в высшей степени энергичная, любвеобильная, кроткая, смиренная и аскетически суровая. Он неусыпно следит за братией, он поучает ее, он сам совершает монастырские работы, молится в церкви и в своей келье не только за себя, но и за всю братию; много раз монастырские будильники заставали его за молитвой перед утреней; заботится и о мирянах, давая им наставления и в церкви, и в келье, и в их собственных домах. Любовь Феодосия простиралась на всех — на братию и на мирян. Если случалось, что какой–

Случаев, где обнаружилось великое смирение преподобного, очень много. Еще в детстве работавший вместе со своими рабами, Феодосии, будучи игуменом в монастыре, отправляет черные работы. Раз келарь сообщает ему, что не приготовлено дров для кухни, и просит приказать какому–либо праздному иноку нарубить дров; преподобный отвечает:«Я празден», велит братии идти за трапезу (обедать), а сам берется за рубку дров. Вот еще случай в другом роде. Феодосии был у великого князя Изяслава; тот приказал одному из своих слуг отвезти преподобного в обитель. Слуга, видя инока в худой одежде, отнесся презрительно к нему и сказал:«Ты, черноризец, всегда празден, а я в постоянных трудах; дай мне отдохнуть в колеснице, а сам сядь на коня». Феодосий беспрекословно уступил и в продолжение почти всего пути то ехал верхом на коне, то шел близ него; по приезде же в обитель накормил и наградил слугу. Подвижничество преподобного Феодосия также замечательна На теле своем он носил очень грубую власяницу, прикрытую сверху рубищем; спал слишком мало и притом не лежа, а сидя; за общей трапезой вкушал лишь сухой хлеб и вареное зелье без масла, пил одну воду; на время Великого поста (до пятка Вербной недели) обыкновенно удалялся в уединенную пещеру и там затворялся для молитвы; бывало, что по ночам он выходил из кельи, раздевался до пояса и отдавал свое тело на пищу комарам и другим насекомым. Неудивительно после всего этого, что личность Феодосия обаятельно действовала на братию; она его любила, его слушала и ему подражала'«черноризцы — его ученики сияли в земле русской, как светила  [323], и монастырь казался подобным небеси» [324], по замечанию современников.

Отсюда и открылось сравнительно высокое значение Киево–Печерского монастыря в тогдашней России. Сюда стекались богомольцы из разных уделов и объединялись здесь, как члены одного русского государства; сюда шли любители строгого подвижничества; отсюда часто выбирались епископы для свободных кафедр (блее 50 епископов вышло в домонгольский период из этого монастыря), отсюда брались настоятели для других монастырей (Варлаам) или сами киево–печерские иноки, выходя отсюда, основывали монастыри (Никон и др.); наряду прочих настоятелей игумен Киево–Печерской обители занимал первое место  [325]; устройству ее старались подражать и другие монастыри; таким образом ими был усвоен Студийский устав. Поэтому–то Киево–Печерский монастырь и считался»старейшим»между всеми монастырями  [326].

§ 29. Киево–Печерская обитель, как видно из ее истории, получила начало от одного святого отшельника, пришедшего к Киеву»без злата и серебра», и постепенно созидалась трудами самих иноков при пособии мирских добровольных приношений. Такое явление было исключительным для того времени: обыкновенно монастыри строились на наличные деньги и потому работы по их сооружению кончались сравнительно скоро. Большинство монастырей было построено князьями; некоторые получили начало от княгинь и княжен (таковы, например, монастыри Спасский (женский) и Богородицкий (мужской), основанные полоцкой княжной Евфросиньей, дочерью Святослава Всеславича (XII в.), и Успенский, построенный женой Всеволода Юрьевича Марией во Владимире–Кляземском (XIII в.)); иные (особенно в Новгороде) — от богатых бояр; некоторые, наконец — от монахов, но имевших у себя в распоряжении достаточную сумму денег. Таков, например, монастырь Антония Римлянина (в Новгороде), построенный и снабженный недвижимой собственностью на деньги самого основателя. Монастыри ставились обыкновенно или в городах, или поблизости их, но отнюдь не в глухих местах. Отсюда вытекала большая готовность этих монастырей принимать общежительный устав, так как общинная жизнь в городах дает себя знать значительно сильнее. Если верить свидетельству первоначальной летописи, все монастыри ввели у себя общежитие по уставу Феодора Студита  [327]; но только этот устав не везде так строго выполнялся, как в Киево–Печерском монастыре при преподобном Феодосии. Впрочем, в существенных чертах он всюду сохранялся, и поэтому внутренняя жизнь монастырей носила однообразный характер. По каноническим правилам, монастыри подлежали ведению местных епископов; во главе монастыря стоял обыкновенно игумен или архимандрит (первый архимандрит в половине XII века в Киево–Печерском монастыре); он выбирался или основателем монастыря (или иноком, или князем, или боярами), или же коллективно — монахами; смещать его также могли сами монахи с согласия епископа и иногда князя. В женских монастырях управляла игуменья и редко игумен  [328]. Помощниками у них были те же начальственные лица, какие и в Печерском монастыре.

Общежительный устав, введенный в монастырях и придававший им однообразие, не исключал возможности отступлений от него для тех, кто желал наложить на себя более суровые подвиги. Более выдающиеся из них можно свести в следующие виды подвижничества: пещерничество, затворничество столпничество, постничество и юродство. Представителем первого является Антоний, который не хочет оставить жизни в пещере даже тогда, когда близ нее построились более удобные помещения — кельи. Замечательными затворниками были Исаакий Печерский и Иоанн Многострадальный. Первый был совЛ менником преподобного Антония; в пещере, простиравшейся едва на 4 локтя, провел он безвыходно 7 лет, подвизаясь в посте, бдении и молитве, не имея возможности лечь, вкушая лишь одну просфору, чрез день подаваемую ему Антонием в оконце; оставив пещеру по случаю страшной болезни, он несколько времени пробыл в келье преподобного Феодосия и в монастыре, а затем опять затворился в прежней пещере; только за 8 дней до смерти перенесли ев совершенно больного в монастырь, где он и скончался  [329]. Преподобный Иоанн долго и напрасно боролся с плотской страстью; пришел в пещеру преподобного Антония и перед его гробницей день и ночь просил у него помощи; наконец услышал голос:«Иоанн! Тебе надобно затвориться здесь… Господь поможет тебе молитвами своих преподобных». Иоанн так и сделал: 30 лет прожил он в затворе. Бывали минуты, когда страсть чувствовалась особенно сильно, и он думал бежать, но он боролся; наложил на себя вериги и в заключение при наступлении Великого поста влез в нарочно выкопанную яму и засыпал себя землей, оставив свободными лишь руки и голову. Так стоит он весь Великий пост; ноги горят в огне, жилы корчатся, кости трещат, жар распространился по всему телу; но подвижник радуется духом, замечая ослабление страсти; наконец Господь услышал молитвы страдальца и даровал ему победу и душевный покой. Скончался он в той пещере, где подвизался  [330]. Столпничество есть не что иное, как видоизменение затвора — это затвор в столпе. Такими подвижниками были Кирилл Туровский, Никита Переяславский (XII в.). Первый раньше занятия епископской кафедры в Турове подвизался в одном монастыре и, желая больших подвигов, затворился на некоторое время в столпе,«постом и молитвою тружаяся»и занимаясь литературными работами  [331]. Второй был родом из Переяславля Залесского; сделавшись сборщиком податей, сильно притеснял народ. Так прошло много лет. Раз услышал он в церкви слова пророка Исайи:«Изымайтеся и чисти будете, отъимите лукавства от душ ваших… Взыщите суя избавите обидимаго, судите сиру и оправдите вдовицу… Аще же не хочете, ниже послушаете мене, меч вы пояст»(Ис. 1: 16—21); Никита вспомнил свое поведение: сильно возбужденный пришел он домой, но беспокойство не покидало его ни ночью, ни на другой день. Чтобы развлечься, он пригласил к сев на вечер гостей. Жена стала готовить угощение. Куски мяса, обмываемые ей казались членами человеческого тела: пены и крови она никак не могла смыть с них. Испуганная жена позвала мужа. Он увидел то же. Это так повлияло на него, что он ушел в близлежащий монастырь и просил игумена принять его. Тот наложил на него испытание. Никита целый день стоял у монастырских ворот и каялся пред всеми проходившими; затем на другой день, раздевшись, сел в болото и отдал тело свое на растерзание насекомым. Окровавленным нашли его иноки и приняли в монастырь. Здесь он наложил на себя вериги и затворился в столпе  [332]. Представителями постничества являются отчасти преподобный Феодосии и Исаакий Печерский и особенно Прохор Лебедник (XI–XII в.). Уроженец смоленский, он подвизался в Киево–Печерском монастыре. Пищей его служили просфора и лебеда, из которой он приготовлял хлебы. Юродство налагали на себя Исаакий Печерский и Авраамий Смоленский. После первого затвора, оправившись от болезни, Исаакий несколько времени ходил в рубище, в протоптанных черевьях, нарочно досаждал игумену, братии и мирянам, так что получал иногда побои; ходил по миру, притворяясь глупцом; надевал иноческое облачение на детей, приходивших в монастырь, и за это терпел от их родителей и игумена. Авраамий Смоленский юродствовал в дни своей юности, ходя по улицам города, как нищий, в худой одежде  [333].

Содержание монастырей обеспечивалось как трудами самих иноков, и, главным образом, добровольными приношениями мирян. Князья и другие лица наделяли монастыри недвижимыми имениями, например Ярополк Изяславич (XI в.) пожертвовал Киево–Печерскому монастырю три волости — Небльскую, Дерьвскую и Лучскую — и село около Киева  [334]; дочь его — 5 сел с челядью, Ефрем, епископ Суздальский, дал ему подворье в Суздале с селами  [335]; Антоний Римлянин сам наделил основанный им монастырь селом Волховским и тоней в Волхове, купив их на собственные деньги; то же еде Варлаам Хутынский по отношению к своему монастырю. Князья иногда же вовали в пользу монастырей и часть своих княжеских доходов; напри»Юрьеву Новгородскому монастырю Мстислав Владимирович (XII в.) от»вено вотское»(княжеские пошлины с браков в Вотской области) и»осей полюдье»(осенний княжеский сбор с удела). Часты бывали денежные жертвования и доходили иногда до крупных размеров: Глеб Всеславич, пример, дал Киево–Печерскому монастырю 600 гривен серебра и 50 — золота (около 20 тысяч рублей)  [336]; случались и вещественные приношения хлеба, вина и проч.  [337]. Были, наконец, вклады — поминовенные и монашеские. Благодаря всему этому некоторые монастыри, как, например Кие Печерский, сделались очень богатыми.

Отчасти от этого, отчасти же от уважения, которое питали к иночеству миряне, к концу домонгольского периода явились недостатки в монашеской жизни. Миряне, устраивая у себя в домах пиры, приглашали сюда и монахов. Некоторые делали так очень часто. Вот что, например, говорит летопись о Ростиславле Киевском (XII в.): он имел обычай каждую субботу и воскресение Великого поста приглашать к себе и угощать игумена и 12 иноков Киево–Печерского монастыря; в Лазареву же субботу — черноризцев из всех монастырей; а в следующие дни года угощал печерскую братию по средам и пятницам  [338]. Иногда такие пиры устраивались даже в стенах монастыря, и миряне, устраивая пиры, старались превзойти друг друга роскошью стола  [339]. Привыкая к пирам, иноки переставали довольствоваться общей трапезой и с дозволения начальства стали держать по кельям частную пищу и имущественную собственность, распоряжаясь последней по своему желанию, или же — по дать стены монастыря и скитаться по миру. То и другое замечается даже в Киево–Печерском монастыре  [340]. Мирской дух, таким образом, вносился в среду монахов. Особенно сильно чувствуется он с XII века, когда князья и богатые люди стали искать схимы и пострижения, как чего–то действенного самого по себе.

Что монахи не разрывали связи с миром, как того требует восточный устав, видно и из того значения, какое имели монастыри в домонгольский период. К игуменам часто обращаются князья, прося у них благословения на какое–либо предприятие, игуменов посылают они, как и епископов, в качестве официальных послов при переговорах друг с другом, от игуменов принимают они советы и ходатайства: монастыри открывают богадельни и частной милостыней помогают бедным (Киево–Печерский монастырь при преподобном Феодосии); монастыри привлекают к себе народ на богомолье; из монастырей выходят миссионеры (Кукша, Никон, Герасим и др.); в монастырях открывают свои беседы с народом учительные монахи и просвещают целые толпы (Авраамий Смоленский и Никита Печерский); монастыри заводят библиотеки и дают своим инокам средства к просвещению. Путем пожертвований и значительных трудов собираются иногда довольно большие библиотеки, как, например в Киево–Печерском монастыре, так что иноки его могут приобретать высокую начитанность и заниматься литературным делом. Пример первого летописца ясно свидетельствует об этом. Из монастырских стен! за домонгольский период вышло сравнительно много произведений  [341].

Период северно–русской митрополии (1237—1588 гг.)

Глава I. Распространение христианской веры[342]

§ 1. Подобно жестокой буре, пронеслись по России полчища татар. Падали города, разграблялись, разрушались и сжигались храмы и монастыри, уничтожались христианские святыни и богослужебные книги, убивались или отводились в плен жители. Вместе с князьями, боярами и простолюдинами гибли епископы, пресвитеры и иноки (Митрофан, епископ Владимирский, Симеон, епископ Переяславский, Порфирий, епископ Черниговский, преподобные Лукиан и Памво Печерские, Пахомий Богородицерождест–венский, архимандрит Феодосии, игумен Спасский и др.). Иногда пленникам предлагали дружбу Батыя при условии отречения их от христианской веры или исполнения языческих обрядов, и когда те отказывались, умерщвляли их  [343]. Но все это не было следствием религиозного фанатизма татар; скорее, это было выражением обычного для восточных кочевников способа ведения войны. Поэтому–то, когда промчалась буря и полчища осели на Волге, Русь снова вздохнула свободно, и как гражданская, так и церковная жизнь в ней пошла по–прежнему. Монгольские ханы предоставили ей свободное течение, только требовали себе дани, вызывали к себе князей и митрополитов и изредка делали набеги на пределы России. По отношению к христианской вере они были терпимы. К этому обязывала их Яса или Книга запретов великого Чингис–хана, которая требовала от всех ханов одинакового уважения к различным религиям и которую клятвенно обещали исполнять все ханы из опасения в противном случае лишиться престола. Поэтому–то монгольские императоры и ханы Золотой Орды никого не принуждали к отступлению от христианской веры или закона [344], на глазах у себя терпели христианское богослужение и перед дворцом своим христианскую часовню, некоторые (Гаюк)даже выдавали содержание христианским священникам, сами соблюдали обряды и присутствовали при богослужении христиан. О Кублае, например, один очевидец рассказывает следующее в праздники Пасхи и Рождеству Христова он приказывал христианам явиться во дворец с Евангелием, окуривал их ладаном и, торжественно поцеловав, принуждал к тому же своих приближенных  [345] Сами относясь терпимо к христианской вере, ханы требовали того же и от всех своих подданных; в своих ярлыках, выдаваемых русским митрополитам, они заявляли Кто будет хулить веру русских, или ругаться над нею, тот ничем не извинится, а умрет злою смертию  [346]. В этих же предоставлялись русскому духовенству и все те привилегии, какими оно пользовалось раньше — свобода от дани, неприкосновенность церковного суда и пр. Такая веротерпимость замечается в монгольских ханах не только тогда, когда они были язычниками, но и тогда, когда они приняли магометанство. Магомета. Магометанин Берге с удовольствием слушал христианские рассказы епископа Ростовского Кирилла, вторично пригласил его к себе для исцеления своего сына и дозволил открыть в своей столице Сарае епископскую кафедру (1261 г.); Узбек, вообще благосклонно относясь к христианству, не возбранил своей сестре Кончаке не только выйти за московского князя Юрия Даниловича, но даже принять крещение (с именем Агафьи); Чанибек же выдал ярлык митрополиту Алексию, обращался к его помощи для исцеления своей жены Тайдулы и вообще, по свидетельству летописи, был добр зело ко христианству и многу льготу сотвори земле русской  [347].