Определение александрийскаго собора ο Св. Духе, прошедшее также не безъ споровъ, составлено подъ непосредственнымъ влияниемъ Афанасия. Оно слагается изъ двухъ половинъ: отрицательной и положительной: 1) прежде всего отъ желающихъ присоединиться требовалась анафема на утверждающихъ, что Духъ Св. есть тварь и 2) затемъ признание, что «Духъ Св. не отделенъ отъ сущности Христовой (§ 3)», «Духа—не чуждаго, но собственнаго сущности Сына и Отца и нераздельнаго съ Ними (§ 5)». Послание свидетельствуетъ, что присутствовавшие на соборе защитники «трехъ ипостасей» исполнили эти требования; однако то, что говорилось въ Александрии, вовсе не было обязательнымъ для всего Востока. Факты дальнейшей истории показываютъ, что даже основное требование о предании анафеме учения ο тварноети Духа на практике не было исполняемо. Такъ мы увидимъ ниже, что послы лампсакскаго собора, пожелавшие войти въ общение съ папой Либериемъ, были приняты имъ лишь подъ условиемъ исповедания никейскаго символа; ο Духе же Св. не заходило и речи. Точно также и Василий Великий уже въ 375 году формулируетъ постановление александрийскаго собора въ такомъ виде: «если кто захочеть обратиться изъ арианской ереси, исповедуя веру, изложенную въ Никее, такового принимать безъ всякаго ο немъ сомненияъ, ссылаясь притомъ на письмо самого Афанасия. Темъ менее авторитета могла иметь въ восточныхъ областяхъ положительная часть александрийскаго постановления. Вопросъ ο Духе, какъ и вопросъ ο Сыне долженъ былъ еще стать предметомъ общецерковнаго обсуждения прежде, чемъ придти къ окончательному решению.

Разсматриваемый въ общемъ александрийский соборъ 362 г. долженъ быть отнесенъ къ числу крупнейшихъ фактовъ догматической истории IV–го века. Своимъ возстановлениемъ авторитета никейскаго собора и провозглашениемъ его символа неизменнымъ образцомъ веры онъ оживилъ начавшую было тускнеть память ο никейскомъ деле и заставилъ многихъ глубже вдуматься въ него. Α своимъ истинно христианскимъ отношениемъ къ приходящимъ изъ ереси и особенно оффициальнымъ признаниемъ трехъ ипостасей онъ устранилъ важнейшее теоретическое препятствие къ примирению, открывъ свободную дверь для всехъ желающихъ возвратиться подъ знамя 318–ти отцовъ. Догматический вопросъ онъ упростилъ до последней степени: онъ свелъ его къ двумъ пунктамъ—къ признанию никейскаго символа (т. — е. Божества Сына) и къ отрицанию тварности Духа, облегчивши и отчасти преднаметивъ дальнейший ходъ богословской мысли. Къ несчастию, первая же попытка собора применить эти прекрасныя правила къ делу окончилась полной неудачей и повлекла за собой неисчислимыя последствия, сказавшияся на всемъ протяжении второй половины IV века. To былъ «антиохийский вопросъ», волновавший собой весь Востокъ.

3. Мы должны возвратиться несколько назадъ. 27 января 360 г., известный намъ Евдоксий, епископъ антиохийский, съ кружкомъ омиевъ во главе съ Акакиемъ, рас–поряжавшимся тогда судьбами восточныхъ церквей, былъ приглашенъ въ Константинополь и торжественно интронизированъ на столичной каеедре, освободившейся после низложения Македония. Оказалась, такимъ образомъ, вакантной одна изъ важнейшихъ епископий Востока, пользовавшаяся особыми преимуществами, оффициально подтвержденными первымъ вселенскимъ соборомъ. Эти привилегии, соединенныя съ антиохийской кафедрой, влияние, какое оказывали совершавшияся въ ней события на весь восточный округъ, естественно, должны были вызвать у всехъ существовавшихъ тогда партий страстный вопросъ ο томъ, на какое лицо падетъ честь занять столь видное место, а потому и выборы получили необычно торжественную обстановку. Самъ императоръ присутствовалъ на нихъ; съехалось много епископовъ, главнымъ образомъ, изъ партии омиевъ: решено было устроить публичный диспутъ между соискателями на тему изъ Притч. 8, 22: «Господь сделалъ меня началомъ пути Своего», самую жгучую тему, на которой каждый богословъ того времени могъ показать силу своего таланта и свое догматическое направление. Первый говорилъ Георгий, представитель крайняго арианства (евномианства), вторымъ самъ Акакий, изложивший омийское учение, третьимъ выступилъ Meлетий, бывший еп. Севастии; речь последняго встречена была продолжительными рукоплесканиями всего народа, и антиохийская кафедра осталась за нимъ; но спустя месяцъ новый антиохийский епископъ долженъ былъ удалиться съ своей кафедры и его место занялъ Евзой, товарищъ Ария.

Причину столь неожиданнаго и быстраго изгнания Мелетия церковные историки V века единогласно указываютъ въ его учении объ единосущии, при чемъ Феодоритъ точно отмечаетъ, что поводомъ къ этому обвинению послужила его речь, но въ такомъ случае становится совершенно непонятнымъ, почему Мелетий все–таки былъ избранъ на кафедру Антиохии и по крайней мере въ течение месяца оставался епископомъ ея? Более точныя сведения, заимствованныя изъ современныхъ делу документовъ, позволяютъ разъяснить эту задачу. Человекъ знатнаго происхождения, обладавший родовымъ имениемъ «Гитасы» около Мелитены и отличавшийся широкимъ светскимъ и богословскимъ образованиемъ, Мелетий въ первый разъ появляется въ истории около 359 года въ недостаточно определенныхъ известияхъ Епифания рядомъ съ Акакиемъ и съ техъ поръ всегда действуетъ въ кругу омиевъ. После низложения Евстафия севастийскаго на мелитенскомъ соборе, онъ занялъ кафедру севастийскую, но вследствие необузданности своихъ пасомыхъ удалился на покой и жилъ около Берии. Но это не помешало ему принимать живое участие въ обще–церковныхъ событияхъ того времени; онъ присутствовалъ на соборе въ Селевкии, и подписалъ исповедание, предложенное Акакиемъ; вместе съ Акакиемъ въ известную ночь 1–го января 360 года онъ принялъ знаменитую никскую формулу и былъ въ составе февральскаго заседания при низложении омиусианъ. Но самое главное, мы и теперь еще имеемъ возможность читать его проповедь, произнесенную на антиохийскомъ диспуте и по ней судить ο догматическихъ воззренияхъ Мелетия въ самый моментъ избрания ею на антиохийскую кафедру. Проповедь проникнута строго консервативнымъ характеромъ и отвечаетъ господствующему направлению времени. Проповедникъ не хочетъ обсуждать ничего спорнаго, началомъ и концомъ своей речи онъ ставитъ миръ и существующий соблазнъ относитъ на сторону техъ, которые ненавидятъ миръ. Онъ предлагаетъ держаться того, что получено отъ предковъ и оставить разсуждения ο предметахъ, стоящихъ выше человеческаго разума. Но этими дипломатическими разсуждениями проповедникъ не ограничивается: прямая задача его речи и его собственныя убеждения заставляютъ его точнее высказать свой взглядъ на природу Сына Божия. И здесь онъ очень остороженъ. Крайнее арианство онъ ясно отрицаетъ. Онъ называетъ Сына «рождениемъ совершенвымъ и пребывающимъ отъ совершеннаго и пребывающаго въ тожественвюсти, не истекшее отъ Отца…, но безстрастно и цельно происшедшее отъ Heгo», ипостастнымъ и вечнымъ Сыномъ». Но онъ не употребляетъ ни слова : όμοούσιος, ни термина: όμοιούσιος, подъ этими категориями онъ не хочетъ подписываться; свою догматическую позицию онъ выражаетъ въ двухъ местахъ, называя Сына рождениемъ, «подобнымъ (ομοιον) Отцу и точнымъ образомъ Отца» и даже просто «подобнымъ Отцу». He трудно видеть, что здесь нетъ ни одной фразы, подъ которой не подписались бы омии и Акакий. Но если возведение Мелетия на антиохийскую кафедру со стороны Констанция и омиевъ вполне понятно, то не такъ легко объяснить причины удаления его. Несомненно, что этой причиной никоимъ образомъ не могла служить его проповедь. Повидимому наиболее верную традицию ο пово–дахъ къ изгнанию Мелетия передаеть Златоустъ, упоминающий ο многихъ экскоммуникацияхъ, произведенныхъ имъ въ Антиохии. Первоначально омий по убеждению, но съ некоторою наклонностью къ омиусианству, Мелетий подъ влияниемъ обстоятельствъ времени и благодаря воздействию своей паствы, значительная часть которой держалась никейскаго образа мыслей, скоро и самъ склонился на сторону единосущия. Сократъ и Созоменъ одинаково замечаютъ, что сначала Мелетий воздерживался отъ разсуждений ο догматике веры и предлагалъ слушателямъ только нравственное учение, впоследствии же сталъ предлагать исповедание никейское и проповедывать единосущие. Эти слова обоихъ историковъ (или точнее ихъ источника Сабина) и нельзя истолковывать иначе, какъ только въ томъ смысле, что первую беседу Мелетия они зачисляютъ въ область нравственныхъ поучений, проповеди же съ никейскимъ содержаниемъ относятъ къ несколько позднейшему времени. Въ свою очередь Иеронимъ подтверждаетъ, что поводомъ, послужившимъ къ изгнанию Мелетия, была внезапная перемена веры. To же усматриваеися и изъ послания Афанасия александрийскаго къ антиохийцамъ. Соборъ 362 г. ни въ какомъ случае не могъ бы трактовать общину Мелетия, какъ вполне правоверующую, если бы предстоятель ея не выразилъ определенно своихъ отношений къ никейскому символу. Но рядомъ съ догматическими мотивами стояли и каноническия причины. Златоустъ, Иеронимъ и Епифаний упоминаютъ ο разныхъ обидахъ, причиненныхъ Мелетиемъ своему клиру, хотя сущность этихъ обидъ установить трудно. По совершенно ясному сообщению Епифания многие изъ арианъ (т. — е. омиевъ) жалобами своими возстановили противъ Мелетия императора и «ночью», вероятно, во избежание волнений изгнали его изъ Антиохии. Это случилось, какъ мы видели, месяцъ спустя после избрания его. — Нестроения антиохийской церкви не ограничивались только этимъ. Рядомъ съ приверженцами удалившагося въ ссылку Мелетия и назначеннаго на его место Евзоя тамъ существовала еще одна, хотя и небольшая, партия такъ называемыхъ Евстафианъ. После осуждения Евстафия антиохийскаго въ 330 году большая часть его паствы при–соединилась къ поставленнымъ взаменъ его епископамъ, некоторые же члены ея отделились отъ большинства и составили отдельную общину, во главе которой ко времени алексайдрийскаго собора стоялъ пресвитеръ Павлинъ. Эта маленькая группа антиохийскихъ христианъ сумела сохранить себя неприкосноввнной отъ всехъ событий и переворотовъ, совершившихся на ея глазахъ со дней никейскаго собора до царствования Юлиана. Удер–жавъ въ своемъ наименовании имя Евстаеия, перваго защитника никейскаго учения на Востоке, она осталась неподвижной и въ истолковании его въ смысле «одной ипостаси или сущности», какое оно получило въ устахъ старшаго поколения никейцевъ, на Мелетия и его приверженцевъ, учившихъ ο трехъ ишютасяхъ, она искренно смотрела, какъ на тайныхъ арианъ. Но теперь совершившееся на александрийскомъ соборе примирение «трехъ ипостасей» съ одной «сущностью» давало поводъ надеяться, что обе партии антиохийскихъ христианъ ооединятся вместе подъ главенствомъ одного епископа, признавшаго никейский символъ. Одушевленный этой мыслию, Афанасий самъ вместе съ египетскими епископами хотелъ прибыть въ Антиохию, чтобы своимъ личнымъ влияниемъ и убеждениями устранить спорные вопросы и осуществить соглашение, достигнутое на соборе. Но церковныя нужды удержали его въ Александрии, и соборъ посылаетъ теперь въ Антиохию известнаго уже намъ Евсевия верчельскаго и Астерия, епископа Пвтры аравийской, какъ своихъ уполномоченныхъ: они должны были «всехъ желающихъ быть въ мире съ намц, особенно имеющихъ собрания въ старомъ городе (т. — е. мелетианъ), а также отступившихъ отъ ариавть, формально соединить съ находящимися съ Павлиномъ, предложивши той и другой партии выполнить условия, определенныя на александрийскомъ соборе, т. — е. исповедать никейский символъ и отвергнуть тварность Духа. Планъ Афанасия, повидимому, былъ таковъ: разъ мелетиане формально засвидетельствуютъ свою готовность принять никейский символъ, община Павлина должна будетъ признать ихъ епископа Мелетия и составить вместе съ ними одну церковь. Но какая–то злая ирония судьбы помешала осуществлению этого прекрасно выработаннаго плана, и онъ разрушенъ былъ однимъ ударомъ и притомъ со стороны лица, отъ котораго Афанасий всего менее могъ ожидать чего–либо подобнаго… To былъ Люциферъ каларийский, известный противникъ императора Констанция на Медиоланскомъ соборе, находившийся въ ссылке въ верхней Фиваиде. Возвращаясь съ места изгнания на основании эдикта Юлиана, онъ получилъ отъ встретившагося ему Евсевия верчельскаго предложение поспешить въ Александрию для обсуждения церковныхъ нуждъ, но на собор не пошелъ и, пославъ туда въ качестве своихъ легатовъ двухъ диаконовъ, самъ отправился въ Антиохию, находя свое присутствие здесь более необходимымъ. Здесь встретилъ овть, несомненно, никейскую общину, стоявшую подъ управлениемъ Павлина, общину въ старомъ городе и омийскую общину Евзоя; недолго думая, онъ посвятилъ въ епископы пресвитера Павлина. Разсматриваемый съ точки зрения тогдашнихъ отношений, этотъ поступокъ Люцифера отнюдь не предста–влялъ чего–либо страннаго: до Евзоя и его общины ему не было никакого дела; что касается до Мелетия и, его приверженцевъ, то до постановления александрийскаго собора кто могъ знать, что съ ними нужно вести себя иначе, чемъ съ последователями Евзоя. Мы уже видели, что и на соборе въ Александрии выступали люди, требовавшие, чтобы епископы противной партии, несмотря на исполнение всехъ предложенныхъ имъ со стороны никейцевъ условий, лишались своего сана. Но, безъ сомнения, въ этомъ никемъ неожиданномъ и необдуманномъ поступке, разрушившемъ все планы лучшихъ людей того времени, проявилась и оригинальная личность Люцифера. Фанатикъ по характеру, съ ограниченнымъ умомъ, обнаруживавший непреклонную вражду противъ всякаго, думающаго иначе, чемъ онъ, въ своихъ догматическихъ убежденияхъ почти сближавшийся съ савеллианствомъ, Люциферъ оказывался физически неспособенъ къ какой–либо примиряющей политике; въ учении ο трехъ ипостасяхъ онъ могъ видеть только чистое арианство. Павлинъ какъ нельзя более подходилъ подъ его собственную догматику, — и дело было решено безповоротно. Когда Евсевий и Астерий пришли въ Антиохию съ посланииемъ александрийскаго собора, они нашли здесь взаимоотношения партий радикально изменившимися по сравнении съ темъ, какъ это предполагалось на соборе. Низложить Павлина они не могли: онъ рукоположенъ былъ энергичнымъ защитникомъ никейскаго собора и стоялъ въ постоянныхъ близкихъ сношенияхъ съ Афанасиемъ. Оста–валось примириться съ совершившимся фактомъ; не вступая въ общение ни съ той ни съ другой партией, полный стыда и негодования на Люцифера, Евсевий удалился изъ Антиохии, обещая посодействовать созванию новаго ообора въ целяхъ упорядочения делъ къ пользе всехъ. Такъ печально закончилась первая попытка, предпринятая Афанасиемъ, осуществить на практике единение между никейцами и возвращавшимися къ союзу съ ними бывшими ихъ противниками, состоявшееся отчасти на александрийскомъ соборе. Антиохийския несогласия не только не уменьшились, но еще более обострились. Поставление Павлина въ епископы вырыло пропасть между старшимъ и младшимъ поколениемъ никейцевъ, и потребовалось много труда и времени, чтобы сгладить эту пропасть и победить недоразумения, вызванныя этимъ фактомъ.

Едва александрийский соборъ успелъ закончить свои занятия, какъ Афанасий долженъ былъ отправиться въ ссылку, изгнанный Юлианомъ за то, что осмелился обратить въ христианство несколькихъ знатныхъ александрийскихъ дамъ. Но великое дело было совершено, и историческое значение его не зависело отъ личной судьбы Афанасия. Уже на самомъ соборе произошло присоединение некоторыхъ бывшихъ противниковъ никейскаго символа, и, если умиротворение Антиохии не удалось, то успехъ въ другихъ церквахъ вознаграждалъ эту неудачу. Удалившись изъ Антиохии, Евсевий обходилъ восточныя церкви и путемъ убеждения и ознакомления съ постановлениями александрийскаго собора приобрелъ на сторону никейцевъ некоторыя церкви; для Италии и Галлии то же сделалъ Иларий при своемъ возвращении изъ ссылки съ Востока. Папа Ливерий, епископы македонские, ахайские, испанские и галльские повторили александрийское постановление на своихъ соборахъ. Еще нагляднее эти результаты деятельности александрийскаго собора сказались въ следующее царствование.

3. После несчастной гибели Юлиана въ походе противъ персовъ династия Константина прекратилась, и войско,оставшееся безъ главы и вдали отъ империи, согласно прежней практике должно было немедленно избрать себе государя. Сначала престолъ былъ предложенъ пользовавшемуся общимъ уважениемъ префекту Саллюстию, и когда последний, ссылаясь на свою старость, отказался, одинъ— два голоса произнесли имя Иовиана, крикъ былъ подхваченъ и въ одинъ моментъ молодой офицеръ сделался преемникомъ Августа. Заключивши позорный миръ съ персами, онъ поспешилъ въ столицу империи и на пути неожиданно скончался. Его царствование продолжалось несколько месяцевъ (27 июня 363 г. до средины февраля 364 года, но для церкви оно оказалось очень богатымъ событиями. Иовианъ былъ решительнымъ христианиномъ, засвидетельствовавшимъ свою веру еще при Юлиане, хотя его личное поведение и не соответствовало этому званию. Слухъ ο томъ, что императоръ еще предъ выборами заявилъ ο своемъ христианстве, поднялъ на ноги все догматическия партии, потерявшия было всякую надежду на поддержку двора при Юлиане. Афанасий предпринялъ даже далекое путешествие въ Едессу, чтобы привлечь императора на свою сторону и предупредить его отъ внушений противниковъ. Когда Иовианъ прибылъ въ Антиохию, где антиохийцы осмеяли его, онъ буквально былъ осажденъ епископами, явившимися сюда изъ всехъ провинций Востока съ различными догматическими предложениями. Къ Афанасию онъ несомненно благоволилъ, лично беседовалъ съ нимъ въ Антиохии и въ особомъ письме просилъ его написать ему «о вере вселенской», но былъ–ли онъ никейцемъ по своимъ убеждениямъ, сказать трудно; во всякомъ случае за все свое, правда, непродолжительное царствование онъ не принялъ никакихъ меръ, которыя могли бы говорить ο какоий–нибудь определенной церковной политике. Часть омиусианъ, лишившаяся при Констанции своихъ кафедръ, на которыя аномэи въ моментъ ихъ торжества при Юлиане успели поставить своихъ кандидатовъ, обратилась къ Иовиану съ просьбой изгнать исповедниковъ пеподобия и места ихъ отдать; онъ свитокъ ихъ принялъ, но вместо решения посоветовалъ имъ сохранить единомыелие и избегать вражды. Нестесняемыя сверху движения главныхъ догматическихъ партий пошли по тому руслу, къ какому влекли ихъ собственныя ихъ склонности. И прежде всего новое течение, развивавшееся въ кругу восточныхъ епископовъ по направлению къ никейскому символу, нашло себе выражение въ соборе, состоявшемся въ Антиохии изъ 23 епископовъ, съехавшихся изъ разныхъ епархий. Примирение «единой сущности» и «трехъ ипостасей», осуществившееся въ Александрии и подготовленное всеми предшествовавпшми событиями, впервые получило здесь оригинальную формулу, ставшую исходнымъ пунктомъ для образования новоникейской партии на Востоке, обезпечившей окончательную победу единосущия. Никейский символъ принятъ въ полноте, но къ нему присоединено своеобразное предисловие, прекрасно характеризующее «новую веру» этой группы восточныхъ отцовъ: «на никейскомъ соборе слово «единосущный», — заявляетъ послание, — некоторымъ кажущееся страннымъ, получило отъ отцовъ определенное истолкование, по которому оно означаетъ, что Сынъ родился изъ сущности Отца и что Онъ подобенъ Отцу no существу…; да и слово сущность при–нято отцами не потому, что оно встречается у язычниковъ, а для опровержения слова «изъ несущаго», которое нечестиво употреблено ο Христе Ариемъ и которое ко вреду церковнаго единомыслия еще смелее, дерзновеннее и безстыднее употребляютъ явившиеся ныне аномэи». Позиция этой группы восточныхъ епископовъ въ стношении къ никейскому символу радикально изменяется: изъ устъ непримиримыхъ ранее противниковъ его мы слышимъ совершенно новыя слова: никейский соборъ («святой») и изданное имъ изложение веры провозглашаютъ непоколебимымъ авторитетомъ: основные его термины (ομοούσιος и даже εκ ουσίας), возбуждавшие ранее такое органическое отвращение на Востоке, не только безпрекословно принимаются, но и популярныя возражения противъ нихъ формально устраняются. Делается, однако, существенная оговорка: терминъ ομοούσιος объясняется въ смысле «подобия по существу», т. — е., въ чисто омиусианскомъ понимании и при томъ на основании авторитета никейскаго собора, который въ этомъ ничуть неповиненъ. Некоторый темный страхъ предъ возможностью савеллианскаго его истолкования все еще остается, и этотъ страхъ не былъ безоснователенъ. Старыя недоразумения готовы были снова возродиться, несмотря на примирительную миссию александрийскаго собора. Афанасий подметилъ но–вое течение и относся къ нему неодобрительно : въ послании къ императору онъ предупреждаетъ противъ техъ, которые «принимаютъ видъ,что исповедуютъ веру никейскую, въ самой же истине отрицаютъ ее, перетолковывая речение «единосущный» и не обинуясь называетъ ихъ арианами». Требовалось еще много времени, труда, взаимныхъ объяснений прежде, чемъ новое течение, обнаружившееся на Востоке отлилось въ определенныя формы и преобразовалось въ могучую силу, способную создать церковный миръ.

Состояние догматическихъ партий въ правление Валентиниана и Валента

Религиозная толерантность Валентиниана и, какъ прямое следствие ея, возстановление господства никейцевъ на Западе. — Гегемония омиевъ; ея причины и характеръ. — Соборъ омиусиавъ въ Лампсаке, посольство къ папе Ливерию и соборъ въ Тиане. — Распадение омиусианской и омийской партии и поворотъ въ сторону никейскаго свмвола.

1. Иовианъ неожиданно скончался на пути въ Константинополь, въ незначительномъ местечке Дадастане (февр. 364г.), такъ и не увидевъ столицы империи и не насладившись положениемъ всемирнаго владыки, и общее согласие сената и легионовъ возвели на тронъ Валентиниана, стараго генерала, стяжавшаго себе уважение своими военными доблестями и гражданскими заслугами. Месяцъ спустя, новый императоръ вызвалъ къ себе проживавшаго въ неизвестности своего младшаго брата Валента и назначилъ его соправителемъ, отдавъ ему малоазийский востокъ, Египетъ съ Ливией и Фракию. Формальный разделъ государства произошелъ въ Ниссе въ июне месяце того же года. Теперь поделены были не только области империи, что случалось и прежде, но армия и полководцы, и для каждаго правителя решено было создать особую высшую администрацию со своимъ отдельнымъ центромъ во главе—для Запада въ Медиолане, а для Востока въ Константинополе. Совершивши разделъ, братья разстались въ Сирмии, чтобы больше никогда не встречаться, и империя Константина распалась на две половины, имев–шия видъ самостоятельныхъ государствъ, причемъ церковныя дела въ той и другой половине пошли различными путями.

Западный императоръ Валентинианъ, безспорно, принадлежалъ къ числу лучшихъ правителей империи. Человекъ съ твердымъ, мужественнымъ характеромъ, съ неистощимой энергией и редкимъ практическимъ тактомъ, онъ преследовалъ прежде всего государствен–ную пользу, подчиняя ей свои личныя распоряжения, и умелъ держать своихъ подданныхъ въ строгихъ границахъ законности. Ранняя военная служба не дала ему возможности заняться своимъ личнымъ образованиемъ, но онъ обладалъ достаточно широкимъ умственнымъ кругозоромъ, чтобы покровительствовать наукамъ и искусству. По своимъ религиознымъ воззрениямъ онъ былъ убежденный христианинъ и искренность своей веры засвидетельствовалъ отказомъ участвовать въ языческихъ церемонияхъ Юлиана, за что и долженъ былъ покинуть службу. Однако, въ его характере не было и тени какого–либо фанатизма. Въ его правление язычники чувствовали себя такъ же хорошо, какъ и представители различныхъ догматическихъ партий въ христианской церкви. Его религиозная политика отличалась самой широкой толерантностью. Онъ отказался удалить съ места немногихъ несочувствующихъ никейскому символу епископовъ, но всемъ церквамъ предоставилъ право свободно избирать себе никейскихъ предстоятелей. Этого одного было достаточно, чтобы никейское учение, за ничтожными исключениями, восторжествовало на всемъ Западе. Оппозиция никейскому собору не имела здесь подъ собой никакой почвы и была насаждена насильственными мерами Констанция; безпартийная политика Валентиниана, лишивъ ее поддержки двора, отняла у нея ту единственную опору, на какой она держалась, и все, сделанное Констанциемъ для устранения никейскаго символа на Западе, при Валентиниане само собой потеряло силу. Западъ опять сталъ никейскимъ.

Иное течение приняли догматическия движения въ восточной половине империи, доставшейся Валенту. Если на западе при ничтожномъ значении здесь арианства и общей наклонности къ никейскому учению, одинъ уже принципъ невмешательства, строго выдерживаемый Валентинианомъ, необходимо велъ къ полному умиротворению церкви, то на Востоке, центре догматическихъ движений, применение толерантной политики грозило большими затруднениями. Среди всехъ спорившихъ здесь сторонъ не было ни одной, которая по своей численности, внутреннему единству и моральной силе могла бы составить собой естественный оплотъ церковнаго мира. Каждая сторона находила равносильный себе противовесъ въ другой или третьей и, темъ не менее, каждая стремилась къ исключительному преобладанию надъ другими. При полномъ отсутствии государственнаго контроля и руководства такое положение дела легко могло разрешиться въ нескончаемую борьбу всехъ противъ всехъ, одинаково опасную, какъ для церкви, такъ и для государства. Самый ходъ вещей, такимъ образомъ, обязывалъ восточнаго правителя энергично взяться за церковные вопросы и примкнуть къ какой–либо партии, чтобы на ней основать единство церкви и государства.

Выборъ Валента палъ на омиевъ. Отчасти на эту сторону влекли Валента уже его личныя симпатии.