НАЧАЛО ЛАТИНСКОГО БОГОСЛОВИЯ: ТЕРТУЛЛИАН

Тертуллиан как верующий

К концу II века Евангелие обрело прочные позиции в североафриканских землях Римской империи, особенно в Карфагене. Греческий язык знали только образованные люди, да и то не все, на нем также немного говорили в купеческой среде и в христианских общинах, имевших связи с Лионом, Малой Азией и Римом. В ходу еще оставались древнекарфагенское (пуническое) наречие и нумидийские диалекты, которые быстро отмирали. Подавляющее большинство населения считало родным языком латинский. Первые переводы Священного Писания и литургических сборников на латынь появились именно здесь еще в середине II столетия. Однако, кроме древнеиталийской Библии и рассказа о безымянном мученике из Сциллы, образцов христианской литературы на латинском языке, датируемых до Тертуллиана, не сохранилось.

Тертуллиан (160–220 гг.) получил блестящую подготовку в области римской риторики, был хорошо начитан, глубоко разбирался в стоической философии и христианской Библии, излагал свои мысли убедительно и четко. Со времен Иеронима (IV век) принято считать, что Тертуллиан был профессиональным юристом, но надежных доказательств этого нет. В христианство он пришел, по–видимому, уже взрослым. С самого начала его интересовало все, связанное с повседневной жизнью верующих, он много писал по практическим вопросам: о покаянии, молитве, крещении, постах, гонениях за веру. Он оставил даже наставления жене о том, как ей вести себя после его смерти. Тертуллиан требовал полного повиновения воле Божией, которая, по его мнению, заключается в непрерывном и покаянном стремлении к святости. Как и многие из поздних латинян, он говорит о Благой Вести, христианской Библии и христианском вероисповедании как «Законе». Отличить ученика Христа от пленника мира сего возможно только по делам праведности.

В соответствии со своим характером Тертуллиан стал монтанистом. Покинул ли он карфагенскую церковь, примкнул ли к сектантам, увел ли за собой в раскол других верующих, достоверно сказать нельзя. Известно лишь, что в его поздних работах появляется все больше высказываний, восхваляющих «новое пророчество» и критикующих традиционную Церковь. Он называет это борьбой духовных людей с «душевными» (см.: 1 Кор. 2:14). Трудно поверить, что подобные выпады сходили ему с рук, раскол был неизбежен. «Я постепенно отдалился от душевных людей из–за своих речей в защиту Духа Утешителя, Которого познал» («Против Праксия», 1). Он прекрасно разобрался в идеях монтанистов. Ему хотелось, чтобы все споры о поведении христиан решались на совете пророков; для объяснения метафизического вопроса он прибегает к видению пророчицы как главному аргументу («О душе», 9). Основную вину «душевных» он определил как неповиновение Богу и святой Церкви: они порвали с традицией и потакают прелюбодеянию, а также не принимают новой заповеди о том, что даже маленькие девочки должны покрывать голову во время собраний.

В трактате «О скромности» Тертуллиан обрушивается на некоего епископа, отпустившего грехи повинным в прелюбодеянии и блуде. Это мог быть епископ Римский, вмешавшийся в дела африканской церкви, но не исключено, что речь идет о местном, карфагенском епископе, и Тертуллиан именует его «высочайшим понтификом» иронически. Кто бы ни был возмутивший нашего ревностного борца за нравственность, в трактате явно имеет место отход от ранее проповеданных им правил. Став монтанистом, Тертуллиан забыл, что сам призывал прощать любые проступки, даже самые тяжкие, и осуждал братьев, не желавших примириться с покаявшимися грешниками (см.: «О покаянии», 7.9).

Кроме практических работ великий карфагенец написал выдающиеся апологии, где с едким сарказмом высмеивал гонителей, погрязших в разврате, беззакониях и праздности. Он пишет (возможно, преувеличивая) о неисчислимом количестве христиан в Африке («Апология», 37). Здесь же приводится рассказ о молитвенных собраниях и денежных делах общины («Апология», 30–33; 39).

Тертуллиан как член церкви

До обращения к новому пророчеству Тертуллиан был ревностным защитником учения соборной Церкви от ереси. Здесь его мнение совпадало со взглядами Иринея: апостольская Церковь распространилась по всей Земле, из Рима учение апостолов дошло «и до нас [африканцев], и до греческих провинций — оно уже в Коринфе, Филиппах, Эфесе; теперь же власть Рима еще более укрепилась, ибо мы знаем, что там апостол Иоанн терпел муки, а апостолы Петр и Павел погибли от рук гонителей» («Предписание против еретиков», 36). Знал Тертуллиан и «правило веры». В его изложении оно начинается с веры в Бога–Творца, пославшего Слово, Сына Своего, дабы Оно стало Богом Ветхого Завета. Святой Дух нисходит вместе со Словом, и Оно воплощается во чреве Девы Марии. После служения на земле и Голгофы Иисус Христос восходит на небеса, откуда посылает Дух верующим. Сам Он вернется и воскресит мертвых, после чего возьмет святых во славу, а нечестивых приговорит к вечным мукам. «Сие правило… преподано было Христом и не рождает никаких вопросов, кроме тех, что задают еретики, ибо сомнение делает людей еретиками» («Предписание против еретиков», 7). Как и философы, еретики задают вопросы и спорят об основах бытия. Отсюда появилось знаменитое восклицание Тертуллиана: «Что общего у Афин с Иерусалимом? Что общего у Академии с Церковью? Что общего у еретиков с христианами?». Однако не стоит спешить с выводами. Работы этого «антифилософа» полны философскими рассуждениями, многие его аргументы берут начало в стоицизме, он явно преуспел в искусстве убеждения. К сожалению, как свойственно ханжам, он успешно скрывает от самого себя, что пронизан идеями античной философии, и верит, что проповедует чистое Евангелие.

Позиция Тертуллиана становится прозрачной, когда он отказывает еретикам в праве обращаться к Библии за аргументами. Они не христиане, а потому не должны касаться того, что им не принадлежит («Предписание против еретиков», 37). Не имеет значения, что спор был о природе истинного откровения. Карфагенец убежден, что принял от апостолов единственную истину, а все остальное — лишь диавольское заблуждение. Новое всегда еретично, вера и порядок получены Церковью от апостолов, основавших ее («Предписание против еретиков», 21). Парадоксально, но факт: человек, отстаивавший как апостольское наследие мельчайшие детали церковного быта, даже когда о них не было упомянуто в Библии, вдруг становится горячим сторонником нового пророчества. Какую бы точку зрения он ни отстаивал, делает он это искренне и красноречиво, а аргументы оказываются вескими и неоспоримыми.

Тертуллиан как богослов

Наиболее явно влияние античной философии на Тертуллиана проявилось в его концепции Божиего естества как Тела (corpus). У стоиков и Бог (мировая душа), и человеческая душа по сути своей — дух, а дух (в отличие от платонизма) есть огневидное дыхание, осязаемое и подчиненное пространству и времени. Таким образом, слова «Бог есть дух» означают, что Бог материален, то же и душа («О душе», 9).

Сложнейшее учение о Боге и Христе построено Тертуллианом в ответ на идеи некоего еретика Праксия. Не исключено, что имя выдумано богословом, поскольку означает «мошенник». Некоторые подозревают, что книга обращена не к кому иному, как Игнатию, поскольку Тертуллиан пытается обвинить в ереси известного противника монтанистов: «Праксий сотворил в Риме два диавольских дела. Он изгнал пророчество и ввел ересь, изгнал Духа и распял Отца» («Против Праксия», 1). Видимо, Праксий отговорил епископа Римского от признания Монтана и Присциллы пророками, а их общин христианскими церквами, а после этого проповедовал ошибочное учение, сводимое к тому, что на Голгофу взошел Сам Бог Отец.

Остальная часть книги посвящена ереси. Праксий признавал «монархию» (самодержавие) Бога: Бог един, и поэтому Отец, Сын и Дух — «одно и то же». Однако он отрицал диспенсацию (лат. dispensatio; греч. oikonomia — «домоустройство»). Поскольку термин играет важную роль в теории Тертуллиана, его следует рассмотреть подробно. Первоначальный смысл касался управления семейством или слугами. В раннем богословии его использовали для описания этапов истории: сотворения мира и его спасения. У грекоязычных христиан термин использовался для описания дела спасения, совершаемого вочеловечившимся Христом, а иногда он имел значение «Боговоплощение». У современных теологов в ходу термин «тринитарная экономика», под которым имеется в виду учение о том, что Бог троичен в делах, но сущность у Него едина, то есть по отношению к нам Он действует как три Лица, хотя Сам с Собой един и неделим. Это противоречит учению об «тринитарной имманентности», где самая сущность Бога троична. Тертуллиан же употребляет dispensatio (а грекоязычные богословы — oikonomia) в несколько ином значении, хотя трудно определить доподлинно, являлись ли Иустин, Ириней или Тертуллиан «тринитарными экономистами» в современном смысле.