На вершине власти

— Бог весть, — думал Никон, — что я не разорил Церковь роскошными убранствами служителей ее, но обогатил и возвысил. Никогда еще не жаловалось патриаршему престолу столько земельных угодий, промыслов, рыбных ловель и лесов. Чуть не вдвое увеличил я число принадлежащих святой Церкви крестьян. Антихристовы слуги записали в беззаконном своем Уложении, что нельзя–де архиереям и патриарху увеличивать свои земельные имущества, но при мне не только боярские и дворянские роды не осмеливались отказать Церкви в земельных пожертвованиях на помин души — сам царь на всякий большой праздник жаловал земли в нарушение своего Уложения. Деньги и драгоценности текли церковным казначеям и ризничим рекой, всех православных призывал я жертвовать на храмы и монастыри — и небезответны были мои слова.

Правда, архиереи и монастыри сетовали, будто я отнимаю их имущество в пользу патриаршего престола. Но это было лишь справедливо, ибо как в царстве государственные имущества должны много превосходить богатство частных владетелей, так и в Церкви престол крайнего архипастыря обязан стоять на крепком основании. Вдобавок к государственной казне цари московские имеют еще имущества дворцовые, семейные, которыми распоряжаются лично как богатейшие люди в стране. Чуть ли не на пустом месте создал я и подобную основу патриаршего могущества — милые сердцу монастыри Крестный, Иверский и величайший из них — Воскресенский, Новый Иерусалим. Не понимая моих замыслов, вопили архиереи, у коих я отбирал монастыри, вопили священники на большие поборы в мою казну, староверы обзывали меня волком за то, что князей ослезил, монастыри разорил и простых крестьян тяжкими трудами умучил.

Не было так! На пустом каменном острове начал я строить Крестный монастырь на средства государевы, не изнуряя церковных имуществ. В 1656 г. заложил сей беднейший из моих монастырей, а года через четыре к нему было приписано царем крестьян 819 дворов — да больших, северных, в зажиточных селах поморских. Сам, своими трудами собирал я имущества и строил обители мимо патриаршей кафедры, начиная с выбора места и кончая освящением храмов.

Еще Новгородским митрополитом приметил Никон на Московской дороге место не славно и маложительно, именуемое Валдай, близ него и большое озеро Валдайское с островами, прекрасное и рыбой изобильное. Сильно полюбилось ему место то и озеро — возжелал на большом острове устроить монастырь. Приняв патриарший престол, стал Никон просить государя о Валдайском селе и озере, чтобы устроить там обитель пресвятой Богородицы Иверской. Царь немедля все, что пожелал патриарх, пожаловал и своей грамотой с золотой печатью утвердил.

Не теряя времени, Никон послал на Валдай людей, выделил значительные денежные средства, церковную утварь и книги. Строительство монастырской ограды, келий и хозяйственных помещений началось незамедлительно. Деревянные постройки, необходимые для организации монастырской жизни, росли как грибы. Особое значение патриарх придавал соборному храму Иверского монастыря, который был задуман красивее, обширнее и выше Кремлевского Успенского собора. Чтобы не задержать его постройку, Никон нанял более трехсот каменщиков. Строительство собора было связано с налаживанием кирпичного производства — как только собор был завершен, кирпич пошел на огромные кладовые, каменные кельи и новую ограду.

Собор Иверского монастыря недаром был задуман с таким размахом. Обитель должна была стать одним из крупнейших религиозных центров православия. Прежде всего патриарх повелел митрополиту Новгородскому и Великолуцкому Макарию перенести в новый храм мощи святого Иакова Боровицкого. Затем Никон самолично поместил в новый монастырь части мощей наиболее почитаемых московских святителей и чудотворцев митрополитов Петра, Алексия, Ионы и Филиппа. Затем с Афона была доставлена заказанная Никоном копия с чудотворного образа пресвятой Богородицы Иверской, в честь которой был назван новый монастырь. Это центральное сокровище монастыря и собора было оправлено патриархом в осыпанный драгоценными камнями оклад стоимостью в 14 тысяч рублей!

Пышно организованное шествие иконы с Афона на Валдай сопровождалось многочисленными чудесами, прославленными, как и остальные сокровища Иверского монастыря, в новосозданной книге «Рай мысленный». Значение святых реликвий патриаршего монастыря подчеркивалось пышностью убранства собора. Один лишь светильник из желтой меди, величиной с большое дерево, с цветами, птицами и, по словам современника, неописуемыми диковинками, заказанный Никоном в Западной Европе, обошелся в круглую сумму. Патриарх позаботился об утвари, облачениях — о всем необходимом для ослепительно великолепной церковной службы.

Пожертвования царя и бояр, лепты богомольцев, потоками устремившихся в Иверскую обитель, доходы с приписных сел, подарки самого Никона могли поддержать это великолепие, но патриарх считал необходимым добиться полной экономической самостоятельности нового религиозного центра. Он приписывает к обители несколько мелких монастырей с их владениями, правдами и неправдами добивается передачи Иверскому монастырю десятков сел, рыбных и соляных озер, сам покупает для него множество деревень с крестьянами, налаживает сельское хозяйство, промыслы и торговлю. Иверский монастырь и его торговый двор в Москве (подаренный царем) становятся крупными хозяйственными центрами — и все это в считанные годы патриаршества Никона.

Многие ругали патриарха за такую трату сил и времени на неуместное в его сане увлечение хозяйством, называли скопидомом, наживающимся на слезах бедных людей. «Видит Бог, это не так!» — думал Никон. Он всегда требовал, чтобы крестьяне и работники были довольны условиями труда и платой. Еще Иверский монастырь не обжился, а патриарх уже писал строителю: «Я слышал, что крестьяне и работники скорбят — мало платишь; и тебе бы отнюдь не оскорблять наймом никаких наймитов и даром никого работать не принуждать… Бога ради, будь милостив к братии, и к крестьянам, и ко всем, живущим во святой обители».

Никогда Никон и сам не жадничал в оплате труда бедняков. «Наймом бы тебе, Бога ради, работников не оскорблять, — указывал он, например, иверскому настоятелю. — А если денег не хватит — и тебе бы за деньгами прислать к нам к Москве. А рыбные ловли отдать (в аренду. — А. Б.) как можно, чтобы и крестьянам не скорбно было». «А однолично бы вам плотникам давать наем по нашему указу сполна, без убавки, — требовал патриарх в другом послании, — чтобы плотников от дела не отгонять и монастырского строения не остановить». Так же и крестьянам Никон требовал платить за работу по достоинству, в голодные годы приказывал сокращать оброк на тысячу рублей, засчитывать монастырские работы льготно сразу в три тысячи рублей оброка, не брать продовольствия у пострадавших от наводнения и т. п. «А будет, волею Божиею, — завещал патриарх на будущее, — которого года учинится у них, крестьян, хлебный недород или водное потопление — и вам бы по тому ж делать, бояся Бога, по рассмотрению».

Строительство полностью самостоятельного, не подчиняющегося никому, кроме Никона, не приписанного даже к патриаршей кафедре Иверского монастыря завершилось открытием в нем типографии. В противовес монополии государева Печатного двора, Иверская печатня начала большими тиражами издавать церковнослужебную литературу, ориентируясь на читательский спрос, планируя экономический эффект. Даже потеряв московскую патриаршую кафедру, Никон имел возможность издавать здесь книги по своему вкусу и убеждениям, продолжая, несмотря на недовольство столичного правительства, именовать себя в этих книгах святейшим патриархом.

Иверский монастырь был задуман не только как база власти Никона, опора его влияния в стране, но как символ единения русского, украинского и греческого православия. На это указывали собранные в нем святыни, об этом говорил и состав братии, куда Никон пригласил с православного Востока греческих монахов, из Киева — ученых книжников и музыкантов, соединив их с россиянами. Однако это был лишь первый, пробный шаг Московского патриарха. Убедившись в его успешном осуществлении, Никон задумал соорудить в России обитель, которая стала бы мировым центром православия.

Среди сел, купленных патриархом в Иверский монастырь, было и село Воскресенское, расположенное недалеко от Москвы. Никон приобрел его у дворянина Романа Бобарыкина, с которым потом поссорился и отлучил от Церкви. Часто приезжая в Воскресенское наблюдать за хозяйственной деятельностью, патриарх однажды подумал, что там неплохо было бы построить монастырь, чтобы жить в кельях, а не в крестьянских домах. За мыслью вскоре последовало дело: плотники застучали топорами в окрестных лесах, близ реки Истры поднимались к небу маковки монастырской церкви и росли кельи монахов. На освящение храма Никон пригласил богобоязненного царя Алексея Михайловича.