В самом начале XVI века против симонии и поборов с приходского духовенства очень резко выступил некий Георгий Скрипница, “нищий вдовец, поп града Ростова”. Он обратился к собору 1503 года с посланием в защиту белого приходского духовенства, откровенно и резко обвиняя епископов в ответственности за все грехи русской церкви. “По небрежению епископов, — писал он, — и священники нередко нарушают каноны церкви”[62]. По мнению попа Скрипницы, главная вина епископов заключалась в том, что они совсем не обращали внимания на духовенство и поручали все епархиальные дела своим светским чиновникам и боярам.

Стоглавый собор 1551 года несколько исправил положение в церкви, введя институт духовных старост и десятских, которые, по мнению руководителей собора, должны были стать местной администрацией — своего рода посредниками между епископами и приходским духовенством[63]. Это постановление было далеко не везде проведено в жизнь, а духовные старосты и десятские, большей частью те же протопопы, далеко не всегда могли защитить духовенство oт вымогательств и оскорблений епархиальных чиновников.

Только в середине XVII века, когда боголюбцы получили поддержку при дворе государя, они, как представители приходского духовенства, смогли одержать на соборах 1549 и 1650 года победу над епископатом, да и то эта победа вскоре оказалась пирровой победой. Выступая на соборе 1649 года, Вонифатьев сделал вызов всему епископату и епископской бюрократии, но не сформулировал самой основной мысли своих союзников–боголюбцев. За него это сделал несколько позже сам протопоп Иван Неронов, который уже в 1630–х годах не побоялся потребовать от патриарха реформы церковных нравов. В своих письмах к царю Алексею Михайловичу Неронов настойчиво указывал на необходимость ввести в состав церковных соборов, как высшей инстанции управления русской церковью, представителей белого духовенства и мирян. Его требования не были революционными, но все же были и не вполне обычными для практики русской церкви. Только на четырех русских поместных соборах — XVI и XVII веков — присутствовали представители белого духовенства. Одним из этих четырех соборов и был как раз вышеупомянутый собор 1649 года, на котором и произошло столкновение Вонифатьева с епископатом. Другим собором с участием приходских священников был собор 1553—1554 годов, во времена митрополита Макария и Ивана Грозного. Два следующих собора с участием иереев были уже после упомянутых соборов и были соборами 1653—1654 годов и 1690 года[64]. Интересно, что все эти соборы с участием иереев имели место уже после начала реформационного движения в Западной Европе и, возможно, отражали новые веяния в истории европейского христианства. Те же реформационные и протестантские веяния и примеры могли оказать некоторое влияние и на решимость боголюбцев выступить с критикой епископата.

Другим, более близким и канонически лучше обоснованным примером для русского белого духовенства в его стремлении поставить епископат под контроль соборов с участием белого духовенства и мирян, могла явиться и организация церковного управления в Западной Руси в годы преследования там православия поляками.

Когда епископат русской православной церкви в Польше явно начал склоняться к унии с Римом, а позже, на Брестском соборе, официально признал примат папы римского, то организованные из мирян и приходского духовенства братства приобрели особое значение на соборах и в церковной администрации. Грамота константинопольского патриарха Иеремии от 1586 года разрешила братствам участвовать в церковных соборах, причем голос братств равнялся по значению голосу епископата. Кроме того, братства получили право наблюдать за нравственностью и верностью церкви как мирян, так и духовенства, включая и епископов, и даже право отрешать епископов, заподозренных в измене канонам в управляемых ими епархиях[65]. Эти необычные и исключительные права братств — контролировать действия и жизнь прихожан и иерархии — несколько напоминали права женевского кальвинистского трибунала. Вполне возможно, что прообразом для расширения прав братств послужила организация кальвинистских общин Польши. Влияние братств в церковной жизни православных Западной Руси особенно возросло в 1604—1620 годах, когда большинство православных епископов в Польше приняли унию с Римом. К этому времени верные церкви епископы умерли, и управление таковой фактически перешло в руки братств, среди которых особенно выдвинулось Львовское братство.

Известия о такой радикальной, хотя и временной реформе церковного управления не могли не дойти до сведения церковных деятелей в Москве и, в частности, боголюбцев. В течение всей первой половины XVII века тысячи православных беженцев из Польши почти каждый год переходили в Московскую Русь. Среди них было много монахов, священников, встречались даже и епископы. И конечно, они рассказывали о гонениях на православие и о роли прихожан и священников, организованных в братства, в церковном управлении Киевской митрополии. Вполне вероятно, что сведения о роли братств в Западной Руси повлияли и на мышление вождей боголюбцев. Во всяком случае Вонифатьев не побоялся такого выступления против епископов и патриарха, когда почувствовал, что те недостаточно заботятся о церкви. Кроме того, Неронов писал в письмах к царю о необходимости участия мирян и священников в управлении церковью и, в частности, в церковных соборах. “Изволи быть собору, а не сонмищу иудейскому”, — писал старый вождь царю, подразумевая под “сонмищем” собор епископов: не единым бо быть архиереом, подобает собраться, но и священным архимандритом, и священным игуменом, и протопопом, и священоиноком, и иереом и диаконом, ведущим до конца божественное писание, а также и в мире живущим и житие добродетельное проходящим всякого чина людем* 66. (Здесь и далее выделено автором. — Ред.)

В этом письме, как видно, Неронов уже вполне ясно противопоставляет “сонмищу иудейскому” архиереев, которых он подозревал в недостатке твердости и внимания к делам церкви, простых священников и мирян, которые отличались “ведением до конца божественного писания” и “житием добродетельным”.