Эти колебания очевидны в теории Филона, весьма, правда, путаной, поскольку еврейская философия состояла не в систематизации идей, но в мистической и аллегорической интерпретации текстов Священного Писания. — Бог, согласно Филону, сотворил мир из существующей материи, используя множество «сил» (δυνάμεις), которые Филон называет то — «ангелами» евреев, то — греческими «демонами», то — платоновскими «идеями» и «сперматическими логосами» или «умиками» стоиков (§ 27). Посредничая между Богом и людьми, эти силы сбегаются в Высшую Силу, или Логос, Разум и Слово Божие. Неясно, однако, являются ли посредничающий Логос и Его проявления (т. е. сперматические умики) лишь качествованиями и атрибутами Бога или это нечто иное — и не Бог, и не мир.

В философии Филона борются противоположные тенденции, — иудейский монотеизм, отрицающий материю и мир дуализм, и пантеизм. Но это то и делает Филона характерным представителем новых религиозных и философских течений. Подобными противоречиями изобилуют и так называемые гностики.

Гностики, или «ведущие» (ведение, или «гносис», γνώσις, в данном случае означает мистическое познание), появились еще в I веке, на периферии христианства и иудаизма. Последователь Гераклита и стоиков, противник апостолов Симон Волхв [Симон Маг] развил первую индивидуальную систему гносиса. Апостол Павел не раз критиковал гностиков. Все они — Менандр, Сатурнил, противник Иоанна Евангелиста Керинф, «змеепоклонники», или «офиты» (от греческого слова οφις = змей), гениальные гностики II века Василид, Валентин, Маркион и другие, — стремятся, подобно Филону, согласовать монотеизм, дуализм и пантеизм; всех их занимает спасение души и проблема Спасителя; наконец, все стараются согласовать эллинистическую философию с восточными религиями, иудаизмом и христианством. Характеризуя учение Маркиона, Тертуллиан так формулирует проблему гностицизма: «Откуда зло и почему? Откуда человек и как?.. [Откуда Бог?] — Unde malum et cur? Unde homo et quomodo?.. Unde Deus?»

Невозможно понять гностицизм, считая гностиков чистыми философами. Гностицизм был религией и свою теорию доказывал конкретной жизнью, или действием в не меньшей мере, нежели философией. Философия же гностиков своеобразна. Не умея уже изъяснить свой мистический опыт при помощи философских понятий, они облекли религиозное и нравственное учение в форму фантастических мифов. Правду говоря, поскольку и греческие философы, нередко и сам Платон, философствовали посредством мифов, гностики применяли необходимый метод мистической философии. Кроме того, мифы навязывала им и та народная вера, которой они придерживались. Поскольку гностики писали для избранных, для меньшинства — одному из десятка тысяч, гордо заявляет Василид, — то читатели не слишком их беспокоили. И нам, людям сегодняшнего дня, странно читать их писания и неуютно делается от их философской манеры, сопрягающей смутную мистическую интуицию и хитроумную диалектику с необузданною фантастикою конкретных, даже материалистических, мифов.

Хотя и изложенные позднейшими авторами, системы офитов представляют первую стадию развития гностицизма. Их рассмотрение позволяет в общих чертах охарактеризовать всю проблематику Василида, Валентина и Маркиона.

Первая и важнейшая тема разделившихся на множество групп офитов — вопрос единого Высшего Божества. Божество, по их мнению, есть суть и начало всех духовных, психических, возможно, и материальных вещей; офиты строго различали эти три разновидности бытия. Но если Божество, как полагали офиты, — все, как тогда объяснить несовершенство и относительность мира, прежде всего — людские грехи и страдания? Офиты должны были согласовать интуицию совершеннейшего Бога с пантеизмом и мотивированным аскетическою моралью дуализмом. Вещь это крайне сложная; оттого, видимо, и невозможно было обойтись без мистической и мифической речи.

Поскольку все, по их мнению, исходит из Бога, офиты представляли Божество как силу, или потенцию всех вещей. Вначале, согласно критикуемым бл. Иеронимом «гностикам» — офитам, был Первочеловек, его сын — Второй человек, или Мысль, и их супруга — Первожена, или Матерь всех живущих, иначе именуемая Св. Духом. Она витала над Бездною, или Хаосом. Так что в начале, как можно заключить, была не только божественная троица, или сам себя познающий и сущий Бог, но и злая материя — непознаваемый хаос. С началом объективного существования Бога, или когда Первожена сочеталась браком с мужем и сыном, родился Христос; таким образом все четверо образовали единство, или четверицу (тетрактиду) — Святую Церковь.

Все это — внутреннее развитие самого Божества. Но, рождая Христа, Первожена «налилась» и, словно «светоносная роса», «разлилась влево». Та «светоносная роса» — София Пруникос, нисшедшая во вскипевший из–за ее снисхождения океан Бездны и сотворившая себе из этого океана (= хаоса, = материи) тело. Однако, становясь светлым центром материи, София была ею порабощена. С тех пор она борется с материей, стремясь избавиться от нее и соединиться со Святою Церковью.

Офиты подробно излагали историю Софии, т. е. нашего мира. — Прежде всего, стремясь высвободиться из материи, София породила иудейского бога Ялдабаофа, не дурного, но мстительного. Он презрел свою мать небесную Софию, как самого его презрели некогда его сыновья, особенно злой Офис. Ни Офис, ни другие сыновья Ялдабаофа, ни, наконец, сам Ялдабаоф не могли и не желали спасти Софию; но сотворенный Ялдабаофом человек, имевший образ Софии, т. е. самого Божества, и божественный луч, тотчас принялся славить и почитать Первочеловека. Тщетно искушал человека злой змий (тот же Офис): вкусив запретного Ялдабаофом плода, человек презрел и Ялдабаофа, и Офиса. Напрасно Ялдабаоф сковал человека телом, веля ему плодиться и вечно умирать, оставляя тело лишь для нового воплощения. — София не оставляет борьбы с Ялдабаофом. Когда тот прислал своих пророков и величайшего из них Иоанна Крестителя, София испросила, чтобы воплотился и соединился с человеком Иисусом Христос. Христос же обманул Ялдабаофа, зрящего лишь человека Иисуса, но не Бога Христа, и стал вожделенным Спасителем Софии. Христос открыл людям тайну Бога и мира, учредил гносис, тем самым освободив их из материи. Но хотя человек Иисус страдал и умер на кресте, Христос не мог страдать и умереть, будучи совершеннейшим Богом. Потому, оставив Иисуса, Христос вознесся на небо. Там, восседая одесную Ялдабаофа, он отбирает у умерших светоносные лучи, желая собрать все частицы Софии и, отобрав наконец последнюю у самого Ялдабаофа, вызволить тем самым Божество из рабства материи и усовершить Святую Церковь.

Таким образом, смысл мировой истории составляет не спасение мира, а высвобождение из него Божества, не слитого, но лишь смешанного с миром. Объявляя себя лучами или частицами Божества, гностики, по правде говоря, не стремятся спасать мир, поскольку сами желают избавиться от него, как тогдашние люди стремились отделаться от государства, от социальных и экономических отношений. Но должно же нечто остаться и по возвращении Божества в себя. Тем более, что не все люди гностики: есть среди них «психики», или люди не духовные, а лишь душевные и телесные, есть и «хоики» (= «илики»), — т. е. люди чисто материальные. Кто же они и какова их судьба? И как примирить Божество с миром, обладающим толикою самостоятельного существования, хотя по существу он и являл собою хаос, чистую материю? Как, наконец, примирить совершеннейшее Божество с его историей и, — сами гностики страдали, — со страданием? Эти вопросы стараются разрешить гениальные гностики Василид (ок. 120–140 гг.) и Валентин (ок. 135 г. [135–158 гг.]).

Важнейшее прозрение Василида — Божественное совершенство. Мало кто так ясно и точно формулировал понятие Бога. — Бог совершенно неопределим; поэтому невозможно ни познать, ни назвать Его. Нельзя сказать, что Он есть, поскольку само бытие Его определяло бы. Имея все это в виду, Василид и называет Бога — Богом, которого нет, Не Сущим, Не Существующим Богом (о ούκ ών θεός). Если Бога нет, то больше ничего нет: вне Бога только ничто. На нашем языке: если Бога нет потому, что Он наивеличайший, то всего прочего нет безо всяких «потому».

«Не Существующий Бог из того, чего нет, сотворил не существующий мир. Выпрыснул из Себя семя, в котором таились семена всего мира». Конечно, Бог восхотел сотворить мир, только не было в этом его желании ни размышления, ни чувства, ни воли. Точно выпал из Бога ком всех семян, или «панспермия» [«всесемянность»], которую Василид выразительно сравнивает с павлиньим яйцом: в бесцветном яйце павлина — вся многокрасочность будущего оперения.