Оба эти философские течения — христианское и новоплатоническое, хотя и боролись между собою, произросли из общего корня. Неслучайно основоположник новоплатонизма Аммоний Сакк (175–242) прежде чем стать языческим философом, был христианином (по крайней мере, был гностиком), а наиболее замечательные его ученики — гениальный Плотин (205–270) и первый систематизатор христианской метафизики Ори ген (ок. 185–255). Ученик Плотина Порфирий (род. в 233 г.) писал против христианства, однако, святые отцы Церкви Василий Великий, Григорий Богослов и Григорий епископ Нисский, формулируя важнейшие догматы христианства, немало позаимствовали из сочинений Оригена и Плотина. На Западе Руфин перевёл на 'Латынь сочинение Оригена (De Principiis), а переведенные Викторином «Эннеады» Плотина утвердили св. Августина в истинности христианских догматов. Новоплатоническое влияние ощутимо в богословии св. Амвросия. Мамерт Клавдиан и комментатор логического трактата Порфирия, автор «De Consolatione philosophiae» и «De Trinitate» Боэций были христиане–новоплатоники. Чем дальше на восток, тем больше все мистическое богословие христианства связано с новоплатонизмом, поскольку величайший его представитель, так называемый Дионисий Ареопагит (V–VI вв.) многое почерпнул из сочинений новоплатоника Прокла.

Вобравший в себя массу христианских идей, новоплатонизм, естественно, оказал большое влияние на христианских богословов. Но, рассматривая это «влияние», нельзя не заметить существа процесса, который мы отчасти характеризовали уже, говоря о том, как христианство «крестило» языческих богов и языческий культ. Христианское учение — истина не человеческая, а Божественная. Однако люди, особенно в определенную историческую эпоху, ищут и находят Божественную истину, а найдя, выражают ее посредством своего человеческого и исторического языка. То, что мы теперь формулируем в терминологии XIX–XX вв., в III–IV веках было сказано по–новоплатонически. Кроме того, человеческий разум и «самостоятельно» усматривает некие лучи Божественной истины, поэтому большая доля истины была и в иудейской вере, и в греческой философии; обе готовили людей к пониманию Христа. Толкуя свое учение, христианство, естественнейшим образом, собирало крупицы истины, где только могло. Так понимали свою задачу едва ли не все христианские богословы, имея к тому серьезные основания. В самом деле, поскольку Бог не ограничивает свободы людей, они свободно ищут и признают проявляющуюся истину Бога, стало быть, — люди сами находят объективно истинное, хотя и Бог говорит им о том. Это никоим образом не противоречит божественной природе истины, поскольку человеческая жизнь — процесс не одного Бога или одного человека, но, по учению Христа, — Богочеловека. Процесс, конечно, очень долгий; в нем лишь постепенно проясняется и обретает истинную форму его смысл, сформулированный христианской догматикой. Не богословское, а чисто историческое изучение истории не позволяет нам вначале почувствовать этот смысл, но мы в состоянии частично, по мере его эмпирического роста, его постичь.

36

Аммоний писаний не оставил, поэтому первый источник новоплатонизма — упомянутые «Эннеады» Плотина. Согласовывая платонизм с аристотелизмом и, по существу, перерабатывая все греческие и гностические системы, величайший философ эллинистической культуры осуществляет здесь поистине колоссальный синтез. Заниматься исключительно философией он не желает, и, по примеру первых греческих «мудрецов» и самого Платона, и даже в большей, чем они, мере, опирается на единство философии и религии. Система Плотина — учение мистической философии. Задача Плотина — методично описать, как все бытие исходит из Бога и возвращается в Него. Вместо гностических мечтаний Плотин создает научный метод.

Как и Платон, Плотин различал мыслимое, или интеллигибильное, и чувственное, или сенсибильное, бытие, соединяя их промежуточным психическим бытием. Ему очевидно, что первая разновидность бытия важнее других, которые должны были из нее проистечь. Уже Аристотель отличал Бога, или чистое мыслящее действие (Νους = Ум = actus purus), от мира. Плотин началом высшего бытия считает Божественный Ум, или Нус. Но что есть Ум? — Ум, согласно Плотину, непременно требует наличия в нем познающего и познаваемого, т. е. субъекта познания (= самопознания) и объекта этого познания (= самопознания). Без такого реального и объективного различия Ум просто не мог бы мыслить, стало быть, его и не было бы. Реально же и объективно различие потому, что речь здесь идет об Уме не индивидуального человека, а совершеннейшего Бога. В самом деле, если сам Ум не различался бы реально и объективно, Λ не могли бы реально и объективно различаться и известные нам вещи, ибо все, даже различие между вещами происходит из Ума.

Поскольку Ум не есть абсолютное единство, и единство — начало множества, а не наоборот, то Божественное начало всего следует искать еще выше. По отношению к Уму это божественное Начало всего можно назвать Одним (Έν) или — для удобства изложения — Единым. Однако Единое пребывает за Умом, по ту сторону (έπέκεινα) Ума, поскольку же Ум определяет все, даже само бытие, — даже по ту сторону бытия и всякого познания; поэтому в действительности Единое и Единым называть нельзя. Будучи началом всех вещей, Единое «есть наисовершеннейшая и первейшая всего сила», или потенция (δύναμις). Но сила всего должна быть всесильна. Невозможно, чтобы она, которую Платон назвал Высшим Благом, была бы бесплодна, тогда как все блага порождают другие, хотя и — непременно — меньшие, чем они сами. Все блага имитируют Высшее Благо. Если все рождает и действует, то и Единое должно действовать и рождать.

Всмотрись в огонь, говорит Плотин. Огонь имеет определенное сущностное свое тело, которое есть внутреннее, не выходящее из огня, собственное его действие, или энергия. Но в то же время огонь действует и вовне, нагревая другие предметы (Василид сказал бы: издалека воспламеняет керосин). Это внешний огонь, нечто совершенно иное, чем сам огонь; стало быть, это не сущностная энергия огня, или не энергия сути огня, а энергия, сущая из сути (по–гречески — ένέργεια ούσίας и ένέργεια έκ ούσίας, по–латыни — energia substantiae и energia ex substantia). Подобным образом, по словам Плотина, и — (говорим не «мыслимое», а: только) — «подразумеваемое» Умом Единое существует само в себе, и тем не менее оно породило Ум, мыслящий вне его. — «Существует Единое (Одно) в себе. А из этого совершенства и из сущностной его энергии вышла рожденная энергия, желая быть и быть сущностной. От великой силы Единого она взяла себе определенное бытие, или ипостась. Единое —потусторонне сути, оно — сила всего, а Второе[5] есть все. Но если Второе есть все, то Единое — по ту сторону всего и по ту сторону сути».

Ум, тем не менее, — не просто все; будучи всем, Ум есть всеединство, или платоновское царство идей и умопостигаемый (κόσμος νοητός). Ум — это и каждая отдельная его идея, и все они. Мысля Единое, но в себе и, поскольку Единое потусторонне, мысля себя самого, Ум становится единым. Возвращаясь к своим идеям, он крошится и дробится. Эта возникшая с делением Ума на субъект и объект множественность есть уже начало чувственного, сенсибильного бытия. Однако в самом Уме не может еще быть этого чувственного мира. Во всем подобный своему Отцу (= Единому), Ум, надо полагать, сам порождает третью и последнюю ипостась Божества, т. е. мировой Дух, или Душу (Ψυχή). Как Ум меньше Отца, так Душа меньше Ума.

Мы видели, что гностики признавали «эманацию» Божества, или материальное Его «истечение» (по–гречески вместо emanatio говорилось о προβολή, т. е. «выбросе») и деление. Один только Василид пытался говорить о совершенно ином акте, совпадающем с созидательным актом Бога или крайне на него похожем. Плотин в своей системе как раз и использует понятие такого подлинно духовного акта, следом за Василидом называя этот акт родами. Однако гностикам и Плотину крайне трудно было избежать пантеизма, поскольку только позднейшие христианские богословы ясно различали рождение Сына (и происхождение Духа) от творения. Плотин все же отличал мир от Бога, признавая Богом только Свет — Отца, Солнце — Ум и Месяц — Душу.

После того как Божество стало Троицей, Божественное излучение, согласно Плотину, завершается в Душе, которая конкретизирует весь мир, творя из материи свое тело. Но откуда же происходит сама материя? Плотин дает ответ. — Нужно, чтобы все слабее излучающийся свет прекратил излучаться, остановленный своим концом, своим пределом, или тенью света (σκιά λόγου). Эта тень света и Ума, согласно Плотину, есть не что иное, как идеальная материя; ибо, пока мир отделен от Божества, чувственная материя лишь отображает материю идеальную.

Мир представлялся Плотину тенью Мира Божества, Умного Мира (κόσμος νοητός). Живущий в этом иллюзорном мире человек, вернее говоря, человеческая душа старается избавиться от этой соблазнительной иллюзии. Отсюда и произошла аскетическая этика Плотина. — Всякая душа существует вначале как идея Ума, однако, с воплощением Души (Духа) нисходит до материи и, следуя за вновь взмывающей ввысь Душой, вновь возвращается в Ум, даже в Единое. Этот путь и есть степени добродетелей. Добродетели — сначала «политические», потом «катарсические», или очищающие человека, и, наконец, экстатическое единение с Богом (εκστασις, άπλωσις) — все больше упрощают и объединяют человека, уравнивая и отожествляя его с Богом.

В своей напоминающей гностическое учение этике новоплатонизм очевидным образом превращается в религию. Уже ученик Плотина Порфирий целью философии признавал спасение души и ждал от философов вероучительной реформы. Умерший около 330 г. Ямвлих развил новоплатонизм в подлинно мистическую и магическую языческую теологию, где нашлось место всем богам, за исключением христианского. Последователь «божественнейшего Ямвлиха» император Юлиан Отступник мечтал объявить новоплатонизм официальной имперской религией, но неожиданная и ранняя смерть унесла с собой его замысел; вернувшийся в положение религиозной секты, новоплатонизм вынужден был изо всех сил обороняться от христианских богословов и императоров. В Италии и Риме, где когда–то учил сам Плотин, новоплатонизм пришел в упадок. Александрийская новоплатоническая школа закрылась в 415 г., и фанатичный народ этого города убил прекрасную и несчастную Ипатию. Лишь в Афинах ненадолго возродилась традиция мистического и магического новоплатонизма. Но и здесь в 527 г. император Юстиниан Великий закрыл основанную Плутархом (ум. в 423 г.) и прославленную Проклом (410–475 гг.) школу.

VI. Историческое значение христианства и христианского богословия

37