21–22. Можно назвать эту атрофию индивидуализмом, выражением которого служила и энергичная деятельность императоров. Индивидуализм обогащал человеческую душу, однако самого человека ослаблял. Познать характер этих людей позднего Рима лучше всего позволяет рассмотрение знатной и образованной части общества: магнатов–литераторов. Они хотя и состояли на государственной службе и, стало быть, жили в городах, однако предпочитали свои поместья; вели хозяйство, охотились, интересовались литературой. Литературные интересы объединяли их в кружки 23. Литература и культура в целом, — несомненно, главный интерес магнатов. Однако римская культура была культурой эллинистической, и в культурной сфере римляне были неоригинальны, оставаясь организаторами и подражателями. Они лишь популяризировали эллинистическую культуру, со II века клонившуюся к упадку. 

24. Даже в литературе, еще в V веке переживавшей своеобразный расцвет, оригинальных идей не было, исключительно — реминисценции древности и превосходная техника.

25. Единственно христианская литература отличалась новизной, что выдвигает на первый план проблему истории религии.

V. Языческое общество и христианство

26. Поскольку языческие боги постепенно смешивались с христианскими святыми, а языческие праздники превращались в христианские, языческий народ неприметно христианизировался и крестился, сам о том, можно сказать, не ведая.

27. Труднее было креститься людям образованным. Последние упорствовали в язычестве, верные не столько религиозной, сколько политической и патриотической традиции. Однако римское язычество утратило религиозное и моральное свое значение, и образованные люди обратились к поискам нового мировоззрения. Распространение получили философские системы эпикуреизма, стоицизма, скептицизма и эклектизма. Однако системы эти, хотя и обладали, за исключением разве что эпикуреизма, религиозным смыслом, неспособны все же были удовлетворить просвещенное общество.

28. Языческая знать была, как сказано (§ 27), сторонницей антихристианской политики императоров, стремившихся к возрождению империи (§§ 14–15, 67). Но подлинно религиозного смысла в деятельности магнатов уже не было. Что обнаружила и история алтаря Виктории. Но и крестившиеся магнаты литераторы были скверными христианами. Не слишком ладили с христианством языческие их воззрения и весь их нрав. В их среде родились, тем не менее, и новые люди.

29. Самый индивидуализм побуждал людей к вере, а философов — к созданию новой универсальной системы. Неслучайно в империи процвели мистические восточные культы и, наконец, само христианство, действительно разрешившее проблему эллинистического мировоззрения.

30. Новая мистическая философия нашла свое выражение в так называемом новопифагореизме. В правление Севера интеллигенты новопифагорейцы замахнулись даже реформировать официальную имперскую религию. Однако это чисто интеллигентское движение скоро выродилось в непристойный восточный оргаистический культ. Для возрождения государственной религии нужна была народная вера. Такой верой был, кажется, мифраизм, скоро распространившийся по всей империи. Однако он так и остался солдатской религией, отнюдь не реформировав религиозной жизни в целом.

31. Новое религиозное миропонимание родилось из так называемого синкретизма. Его представителями были евреи диаспоры, прежде всего Филон и так называемые гностики.

32. Уже гностики–офиты ясно определили проблематику гностицизма. Офиты стремились сопрячь пантеизм с морально необходимым им дуализмом; однако заменили идею спасения мира обещанием вызволить из мира одних лишь гностиков; кроме того, многих вопросов они не разъяснили совершенно, оставив эту задачу великим теософам гностицизма.

33. Первый из них, Василид определил понятия абсолютного Божества и миротворения, но не умел согласовать пантеизм с дуализмом. Отсюда и проистекли противоречия изложенной Василидом космогонии. Доказать, что Бог действительно спасет весь мир, Василиду не удалось; кроме того, он слишком строго отличал мир от Бога. К трагедии самого Бога обратился Валентин, преобразовавший космогонический миф офитов (§ 32). Однако и система Валентина, начавшись пантеизмом, завершилась дуализмом, а дуалистически–аскетический ее характер заставлял отрицать действительность Богочеловека. Еще большим дуалистом был еретический последователь апостола Павла, третий великий гностик Марки он, основавший гностическую Церковь.

34. Всех гностиков отличали духовный аристократизм и произвольная фантазия. Они не способны были удовлетворить ни образованного общества, требовавшего более научного метода, ни простых людей, весьма безразличных к глубокой, но темной их метафизике. Нетрудно поэтому понять причину успеха синкретизировавшего гностицизм с маздеизмом манихейства. Как и маркионизм, манихейство образовало собственную Церковь и долгое время боролось с Церковью христианской..

35. Тем временем, как соблазнявшее простолюдинов манихейство боролось с христианством, христианские философы и новоплатоники взялись за создание подлинно научной — не фантастической, как у гностиков, — новой религиозной философии.