История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 2. Магизм и единобожие

43. См.: А. Анисимов. Этапы развития первобытной религии. М. — Л., 1967 с. 28.

44. Эта точка зрения изложена Энгельсом в его книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства». Официально принятая у нас теория первоначального промискуитета, т. е. беспорядочных половых отношений в первобытном обществе, базируется на работах И. Баховена (1861) и особенно Л. Моргана. Однако следует заметить, что маститый автор «Древнего общества» был, к сожалению, склонен к рискованным обобщениям, а за десятилетия, протекшие с выхода его книги (1877), открылись многие новые факты и многое изменилось в методах этнографического исследования. «Это заставляет, — пишет соотечественник Моргана американский этнограф Р. Лоуи, — признать Моргана безнадежно устаревшим. Его труд остается крупным, открывающим новые пути произведением человека, обладающего большим умом и примерным трудолюбием, но черпать оттуда познания о первобытном обществе в наше время — это то же, что изучать биологию по работам какого-нибудь натуралиста додарвинской эпохи» (Р. Lome. Primitive Society, 1925, р. 25).

45. Ч. Маунтфорд. Коричневые люди и красные пески. Путешествие по дикой Австралии. М., 1958, с. 124.

46. А. Коуэлл. В сердце леса. М., 1964, с. 194.

47. «Религии наименее культурных племен». М., 1931, с. 192; о пигмеях см.:

В. Вундт. Элементы психологии народов, СПб., 1913, с. 113. У бушменов, которые не обрабатывают земли, не имеют домашних животных и живут семьями, «общепринята моногамия» (И. Бьерре. Затерянный мир Калахари. М., 1963, с. 129); X. Матей. Пигмеи. Бухарест. 1966, с. 100.

48. А. Коуэлл. Цит. соч., стр. 188.

49. В. Вундт. Элементы психологии народов. СПб., 1913, с. 40.

50. Вяч. Иванов. По звездам. СПб., 1909, с. 383, 412.

Глава вторая

В МИРЕ ДЕМОНОВ И ДУХОВ

Все полно богов.

Фалес Милетский

Богиня-Мать — всеобщая прародительница. Из ее лона вышли растения, животные, люди. Поэтому в мышлении первобытного человека живет чувство родства, которое связывает все живые существа. Для охотников каменного века зубры и медведи, орлы и бобры — это такие же дети природы, как и они сами. Даже опасные звери, даже объекты промысла представлялись им таковыми. Следы этого чувства мы находим у многих примитивных народов.

Когда эвенки охотятся на медведя, они окружают его берлогу, произнося формулы «уговоров», и, когда медведь убит, долго извиняются перед ним и уверяют, что они не виноваты в его гибели [51]. У северных народов есть обычай, по которому после раздела туши тюленя какую-нибудь часть ее бросают в воду со словами: «Тюлень ушел в море!» Черепа убитых зверей приносят в дом и всячески ублажают их, как дорогих «гостей». Охотники танцуют вокруг и поют: «Не мы вас убили, нет, нет! Камни скатились с горы и убили вас» [52].

Идея братства человека и животного нашла свое выражение в широко распространенных мифах, согласно которым предки людей имели смешанные человеко-звериные черты. Индейцы верят, что эти существа могли легко менять свой облик. В подобных легендах прочно установилось понятие «животные-люди» [53].

По верованиям австралийцев, эти получеловеческие предки бродили по всей стране урабунна, совершая священные обряды, а впоследствии некоторые из них превратились в мужчин и женщин.

В этом мифе звучит как бы смутная догадка об общности происхождения животных и людей [54].

Звероподобные духи обитают на земле и поныне. «Старик по имени Покатегемун, — рассказывает один этнограф, — в особом видении встретил своего покровителя. Покровитель имел человеческий образ и дал ему свое благословение. Только уже уходя, это существо вдруг закричало: «Кванк, кванк, кванк!» Тогда Покатегемун заметил, что это, в сущности, утка и что даже тело ее наполовину белое, наполовину черное». Такие превращения весьма часты в рассказах шаманов и духовидцев.

В пещерах — местах обитания первобытных людей — обнаружено много странных рисунков. Они изображают невероятных чудовищ с ногами людей и мордами коз, с оленьими рогами и человеческим туловищем. Некоторые полагали, что это портреты загримированных колдунов. Но даже если согласиться с таким толкованием, то легко догадаться, что сам этот необычный костюм заклинателя ведет свое происхождение от мифа о человекозверях.