Индия около 600 г. до н. э.

Постоянный гнет обыденности давит сознание человека; большинство из нас значительную часть своей жизни не могут вырваться из-под ее ига. Чувство обыденности есть величайшая ложь, затмевающая наше сознание. Эта серая отрава искажает подлинную картину мира, пропитанный ею человек утрачивает чувство тайны, чувство чудесного, он перестает ощущать дыхание Вечности, он забывает, что она где-то рядом. Мы так же легко погружаемся в суетный поток обыденности, как забываем, что земля наша есть лишь планета, проносящаяся в ледяной пустоте Вселенной. Кто знает, не явилось ли чувство обыденности как бы защитной реакцией слабеющего духа перед могучим натиском высшей реальности бытия? Быть может, мы уже неспособны постоянно выносить ее свет? И вот наши духовные глаза закрылись, наша интуиция притупилась, исчезли лики и живые духовные силы, серая пелена опустилась на все; воцарилась обыденность… но время от времени дух, просыпаясь, делает отчаянные попытки освободиться от лживой иллюзии обыденности, вернуть себе то утраченное мироощущение, в котором вновь заговорят мертвые вещи, в котором все зазвучит, затрепещет, обретет таинственный и многозначительный смысл. И как вспышки молний эти возвраты духовного видения освещают наш унылый путь. Если бы смерть застала нас в такую минуту, как ничтожна была бы она тогда, как безболезненно было бы ее жало! В минуты духовного просветления мы ее не боимся. Но кто может похвалиться, что это просветление сопутствует ему всегда? Даже величайших святых оно не раз покидало…

И вот во мраке между двумя озарениями неземных светов мы стараемся удержаться от падения, продолжать свой путь, призывая на помощь всю силу разума и воли. Идя в кромешной тьме, мы размышляем о Свете, мы вспоминаем о его блеске и этим воспоминанием поддерживаем себя на трудной дороге. Что такое умозрение философов и богословские построения, как не эти воспоминания об однажды озарившем душу сиянии? Да, они нужны, они необходимы, они ориентируют наш ум и наше сердце в мутном хаосе обыденного. Пусть несовершенны человеческие слова, пусть наши земные понятия неприложимы к бесконечному, мы имеем право говорить о нем. Мы должны говорить.

Так создаются великие философские системы, так смертные решаются говорить о Боге, рассуждать о его свойствах, доходить до последнего порога мысли, до Абсолютного Сверхбытия. Они даже привыкают к этим словам и оперируют ими как прочими словами! Высоко паря на крыльях абстракции, мысль обращается в нечто почти неживое, призрачное. Теоретически мы поднялись на вершину, с которой далеко все видно вокруг, но внезапно ощущаем острую нехватку воздуха, чувствуем себя оторвавшимися от Реальности. Мы отвергли обыденное, но не приобщились к реальности Вечного. А ощутить эту реальность, жить ею так нужно человеку. Ведь он сам не фантом преходящего бытия и не абстрактная схема, он личностная монада, душа живая, ему нужно прикоснуться к ризам живого Бога, услышать голос Его, почувствовать Его в себе и во всем.

* * *

Ответом на этот вопль души, на это стремление к Богу явилось в Индии новое религиозное течение, связанное с именем Кришны Васудевы. Время его жизни относят обычно к VI в. до н. э. [1]. Никаких записей от него не осталось. Памятником учения Кришны является Бхагавад-Гита, т. е. «Песнь Господня» — одно из величайших произведений религиозной поэзии всех времен и народов. Прошел длинный ряд столетий, а эта книга продолжает захватывать и волновать человеческие сердца. Однако если мы спросим, кто ее создатель, когда и при каких обстоятельствах она появилась, то ответа мы, в сущности, не получим. Возникновение Гиты окутано пеленой непроницаемого тумана, как, впрочем, и вся до-буддийская история Индии. Датировка «Песни Господней» колеблется в пределах более чем тысячи лет. Однако по большей части ее возникновение относят ко времени между V и III веками до н. э. [2].

Некоторые исследователи полагают, что Гита является не цельным произведением, а чем-то вроде сборника изречений, принадлежащих различным мудрецам и поэтам. Действительно, есть некоторые основания считать так. Расплывчатость композиции, повторения и известные внутренние противоречия поражают читателя Гиты сразу. Однако весьма сомнительно, имеем ли мы право предъявлять к поэтическому произведению такие требования, которые уместны лишь в отношении к строго философскому трактату.

Что же касается внутренней противоречивости, то она, в сущности, кажущаяся. Лишь поверхностный взгляд может не заметить, насколько Бхагавад-Гита цельна и едина по духу.

И даже если в течение веков над ней поработали интерполяторы и редакторы, то им не удалось нарушить основных контуров религии Кришны, какой она отразилась в поэме.

Бхагавад-Гита есть своеобразное мистическое интермеццо в великом эпосе Махабхарате. Эпос в легендарной форме рассказывает о жестокой междоусобной вражде в племени бхаратов и о кровавой битве на поле Куру между двумя родами — пандавов и кауравов. Историки полагают, что сражение имело место в действительности около 1100 года, в то время, когда произошло окончательное водворение арьев в северной Индии [3].

Но в Махабхарате поэтический вымысел и стремление придать битве характер символа, очевидно, почти совершенно заслонили историческое событие. По ходу действия Гиты выясняется, что враждующие раджи и воины — это боги, духи или персонифицированные абстракции. История, легенда, миф, аллегории, метафизика — все сплетено здесь в единое органическое целое, и распутать этот клубок полностью, по-видимому, никто и никогда не сможет.

* * *