История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 6. На пороге Нового Завета. От эпохи Александра Македонского до проповеди Иоанна Крестителя

Намеки на возможность возрождения после смерти находили у Осии и Иезекииля. Но, скорее всего, пророки имели в виду новую жизнь народа после времен притеснения и упадка, нежели судьбу личности [5]. Зато в псалмах, где нередко речь идет об отдельных человеческих существах, мы находим иное.

От мысли, что Бог господствует над Шеолом, был всего один шаг до упования, выраженного священным поэтом: Ты не оставишь души моей в преисподней

и не дашь верному Твоему увидеть тление. [6]

Важно отметить, что речь здесь идет не о «естественном» бессмертии духа, а о полном и совершенном освобождении человека из-под ига смерти. Впрочем, псалмопевец еще не имеет твердой уверенности, а лишь обращается к Богу с робкой надеждой и мольбой.

Среди псалмов есть один, который настолько близок по мысли и тональности к Книге Иова, что многие библеисты приписывают его тому же писателю. Мы говорим о псалме 72 [7]. Однако пусть даже принадлежность его автору «Иова» только гипотеза — можно утверждать, что он был написан в ту же эпоху религиозного кризиса. В заголовке стоит имя Асафа, но это имя не самого псалмопевца, а покровителя и родоначальника церковных хоров. Да и по содержанию молитва тесно связана с Храмом.

Неведомый поэт сложил свой псалом, когда после долгих сомнений и душевной смуты в его сердце вернулся свет. Он оглядывается назад, как человек, спасшийся из бурного моря после крушения:

Как благ Бог к праведным, как благ Он к тем, кто чист сердцем! А я? едва не пошатнулись ноги мои, едва не поскользнулись стопы мои, Ибо позавидовал я безумцам, видя благоденствие нечестивых, Ибо нет страданий им до смерти их и крепка сила их [8].

Эти решаим (нечестивые) расхаживают повсюду, совращая народ своими надменными речами. Они презирают добро, глумясь над заповедями Божиими, а толпа рабски повторяет за ними: «Как узнает Бог? Есть ли ведение у Всевышнего?»

Поэт откровенно признается, что и его соблазнили их аргументы. Видя бедствия праведных и пережив на собственном опыте горечь невзгод, он усомнился в ценности добра. Ему показалось, что человеку нет смысла рассчитывать на высшую справедливость и следовать велениям Божиим:

Не напрасно ли очищал я сердце мое, и омывал руки мои в невинности, И причинял себе боль каждый день, и обличал себя по утрам? 13-14

Так продолжалось до тех пор, пока однажды певец не пришел в Храм. Там внезапно с ним совершился переворот: он понял, как был слеп, и воспрянул, вдохнув новый воздух, ощутив близость Предвечного. Все его сетования и недоумения растаяли, как снег под лучами солнца.

Когда кипело сердце мое и терзалась душа моя, Я был в неведении без разумения, как скот я был перед Тобою. 21-22

Теперь все стало по-другому: мир преобразился, озаренный высшим знанием и небесной любовью. Бог не просто ответил, но явил Себя скорбящей душе. Отныне псалмопевец знает: что бы ни случилось — Господь с ним. Пусть бушуют бури, говорит он, —

А я всегда с Тобою; Ты держишь меня за правую руку, Ты руководишь меня советом Твоим и в конце примешь меня в Славу. Кто нужен мне в небе? С Тобой ничего не желаю на земле. Пусть изнемогают плоть и сердце мое: Бог — твердыня сердца моего и удел мой навеки. 23-26