«Господи, уста мои отверзи, и уста мои возвестят хвалу Твою. Мы, собравшиеся здесь, на земле, будем святить имя Твое, как оно святится на небесах как написано у пророков: и взывали они друг ко другу и говорили: свят, свят, свят Господь Саваоф, полны небеса и земля славы Его». Последние слова — гимн серафимов — произносит вслух весь народ.

Наступает время для проповеди-беседы. Ее ведет либо раввин, либо просто член Общины, сведущий в Писании. Он прочитывает отрывок из книги, переводит его на арамейский и дает необходимые пояснения [ср. Лк 4, 16, где сказано, что Господь «вошел по обыкновению Своему в день субботний в синагогу и встал, чтобы читать»]. Такие комментарии назывались таргумами.

Завершается последование возгласом: «Воцарится Господь вовек, Бог твой, Сионе, в род и род. Аллилуйя».

Существовали и другие молитвословия, самым кратким из которых была «малая тефилла», напоминающая мессианский гимн, приводимый св. Лукой:

Твори волю Твою в вышних на небесах, и даруй благоволение боящимся Тебя на земле [4].

Трудно поверить, чтобы Иисус слушал эти выражения искреннего благочестия равнодушно, как посторонний гость. Из Его речей видно, что Он, любил и знал наизусть многие синагогальные молитвы. Только поэтому они могли отобразиться в Евангелии.

Исключительное место Христос отвел пасхальным обрядам в том виде, как они сложились в Общине Второго Храма; и если наше таинство Плоти и Крови проникнуто молитвами ветхозаветного праздника, мы можем быть уверены, что оно восходит к Самому Господу, вложившему в старинное действо новый дух и смысл [5]. Праздник опресноков и агнца был не только днем искупления, но и днем единства верных. Об этом говорит и молитва над хлебом, которую повторяли за Евхаристией первые христиане [6].

В синагогальных текстах часто встречаются слова: «святость», «святить», «святые». Они напоминали о благословении Божием, которое простирается на Его тварь. Вся библейская религия была чаянием «освящения». Человеческое должно стать Господним, тленное — нетленным. В силу этого ни одна из сторон жизни не считалась израильтянами совершенно «мирской»: все может быть освящено, стать собственностью Творца. Отсюда и появление молитв, читаемых перед трапезой, над плодами, над одеждой и над ребенком, молитв, получивших развитие в наших требниках.

Эта идея сакрализации, освящения, стала одной из центральных в Церкви Христовой, члены которой именовали себя «святыми» именно в смысле своей принадлежности Богу.

Когда иудейскому мальчику исполнялось тринадцать лет, его объявляли бар-мицва, «сыном заповеди», то есть членом Церкви, несущим ответственность за свои поступки [7]. Отныне он получал право самостоятельно приносить обеты Богу и читать Тору на молитвенных собраниях. Этот день обычно отмечали как семейный праздник.

Незадолго до совершеннолетия Иисуса родители первый раз взяли Его на Пасху в Иерусалим. Там во время седера Он должен был задать ритуальный вопрос: «Что означает этот день?», а Иосиф как глава семьи ответить: «Рабами были мы у фараона в земле Мицраим, и Господь вывел нас оттуда мощною рукою…» В присутствии Сына Марии эти слова о чуде, спасшем народ Божий, и благодарственная молитва над чашей вина звучали как пророчество…

Путешествие в столицу было для назарян событием, вносившим праздничное оживление в их монотонный быт. Из города выходили с пением гимнов; родственники и соседи держались вместе.

Иерусалим встречал паломников трубными звуками, гомоном толп, теснившихся перед Храмом, великолепием своих чертогов и башен. После торжеств возвращались тоже все вместе, поэтому Иосиф и Мария не сразу заметили исчезновение Иисуса. Убедившись, что Сын не идет с ними, они в тревоге поспешили назад, долго ходили по переполненным улицам, пока наконец не пришли к Храму. Там, в одной из галерей, им открылась картина, которая должна была поразить их: Иешуа сидел у ног почтенных толкователей Закона и задавал им вопросы, когда же они сами спрашивали Назаретского Отрока, то «изумлялись Его разуму и ответам».

Евангелист не говорит, о чем шла беседа, однако, без сомнения, она касалась вопросов веры.