Дай мне ранами упиться,

В крестной муке, опьяниться

Кровью Сына твоего, — этой неимоверной молитвой молится человек в такие минуты.[268]

Слава Тебе, Голова, окровавленная,

Тростью избитая, терном венчанная…

Недостойного не презри,

Не отвергни, Пастырь Добрый…

На руки мне, умирая,

Преклони Твою главу…

Я хочу страдать с Тобою,

Умереть с Тобой хочу![269]

Этого никто, после Павла, не пережил так, как Франциск, за сорок дней поста и молитвы на горе Альверно. Очень вероятно, что уже и в эти дни он чувствовал в ладонях, ступнях, в правом боку и вокруг лба сначала только слабое, а потом все более сильное жжение; и если бы благоговейный врач следил за тем, что происходит в теле его, то, может быть, увидел бы, на этих местах, сначала бледно-розовые, а потом все ярче краснеющие пятна. «Когда я помышлял о Страстях Господних, то чувствовал их в теле моем». В тело его как бы входило тело Распятого, так что два были одно.

В день Воздвижения Креста Господня, 14 сентября, на восходе солнца, вышел Франциск из лиственной хижинки-кельи, на той неприступной скале, и остановился, вглядываясь пристально, долго, широко раскрытыми глазами в утреннюю, на светлеющем небе, звезду, переливавшуюся, как исполинский алмаз, всеми цветами радуги. И вдруг показалось ему, что звезда приближается — прямо на него летит; ближе, все ближе, растет и растет все огромнее. И это уже не звезда, а распятый на кресте Человек, с шестью, как у Серафима, пламенеющими крыльями: два осеняют главу, два распростерты в полете и два покрывают все тело.

«Видя же то, Франциск весьма устрашился… и не мог понять, что значит это видение».[270] — «А между тем от лица того Серафима вся гора сияла, как солнце. И, подойдя ко мне, сказал мне Серафим некое тайное слово, — вспоминает Блаженный. — Слова этого я никому не открыл; но близко время, когда оно будет открыто». — «Чтó сказал ему Серафим, он никому не открывал до самой смерти своей», — подтверждает легенда.[271] «Это святая и страшная, Богу единому ведомая тайна». — «Будем же и мы о ней молчать».[272]

СII

Тайны Серафима Распятого не открывает людям Франциск, вероятно, потому, что не может этого сделать, так же как не мог выразить того, что слышал и чувствовал, когда играл на бесструнной виоле; и еще потому, что тайны этой не велел ему открывать Серафим.

Вы теперь еще не можете вместить. Когда же придет Дух… то откроет нам всю истину (Ио. 16, 12–13).

Тайну эту знал, кроме св. Франциска, только один человек — Иоахим Флорский; он и открывает ее, насколько люди могут ее вместить. Тайна Альвернского видения есть тайна «Вечного Евангелия» — Третий Завет, Третье Царство Духа, — Свобода.