Снова, как девять месяцев назад, Жанна идет к сиру Роберу Бодрикуру и говорит ему так же смело, как тогда:

— Знайте, мессир, что Господь снова велел мне идти к Дофину, чтобы, взяв у него ратных людей, освободить Орлеан и отвести Дофина в Реймс, на венчание![154]

Сир Робер, выслушав ее на этот раз внимательно, призадумался и уже ничего не сказал о пощечинах, но отослал ее все-таки ни с чем.

В городе заговорили о ней, и кое-кто уже начинал ей верить. Первый поверил один из ратных людей коменданта, молодой лорренский рыцарь Бертран дё Пуленжи, а за ним — Жан дё Метц — тоже молодой рыцарь.[155]

— Как же нам быть, сестрица? — говорит ей дё Метц. — Неужели из Франции изгнан будет король и все мы сделаемся англичанами?

— Я пришла к сиру Роберу, чтоб он отослал меня к Дофину. Но ему до меня и горя мало, — ответила Жанна. — А между тем до Преполовения надо мне у Дофина, потому что спасти Францию не может никто, кроме меня… хотя мне лучше хотелось бы сидеть у бедной матушки моей, за прялкой… Но я должна, должна идти! И пойду, если бы даже пришлось мне на коленях ползти, потому что этого хочет Мессир!

— Кто этот Мессир? — спросил ее дё Метц, так же как Бодрикур.

— Царь Небесный! — ответила Жанна.

— Вот вам слово, что я отведу вас к Дофину! — вдруг воскликнул дё Метц и, подавая ей руку, как бы в знак торжественной клятвы, спросил:

— Когда же в путь?

— Лучше сегодня, чем завтра, а завтра лучше, чем потом!

— Так и пойдете в женском платье?

— Нет, в мужском![156]

XVII

Девять месяцев, от мая 1428 года до февраля 1429 года, длятся переговоры Жанны с Бодрикуром; девять месяцев она «беременна»: «Тяжко мне ждать, как женщине, готовой разрешиться от бремени. Я больше не могу терпеть!»[157]

Сир Робер написал о Жанне Дофину и в ожидании ответа отправил ее в город Нанси к лорренскому герцогу Карлу II, больному и старому, который надеялся, что Жанна, «святая» или «колдунья», его исцелит.[158]

Кажется, больше всего убедило и капитана Бодрикура в «колдовстве» или «святости» Жанны ее исполнившееся предсказание о великом поражении французов в Рувейском бою.[159] Но, чтобы узнать наверное, откуда она, от Бога или от дьявола, сир Робер попросил священника заклясть ее, и тот окропил ее святой водой, говоря: «Если ты — благое, приблизься; если ты — злое, рассыпься!» Жанна не «рассыпалась»: была, значит, «благое».[160]

По возвращении ее от герцога Лорренского получен был ответ Дофина с требованием послать Жанну к нему.

Кое-кто из ее вокулёрских почитателей заказал для нее портному мужское платье — камзол и штаны, а башмачнику — высокие сапоги со шпорами. Сир Робер купил ей коня. Волосы подстригла она в кружок, как у молоденьких мальчиков и у св. Маргариты.[161]

«Как-то вы пройдете такой путь, когда всюду ратные люди?» — остерегали ее, но она отвечала спокойно: «Я ничего не боюсь… Бог строит мне путь, для этого я и пришла!»

«Ну, Жанна, ступай, и будь, что будет!» — сказал ей сир Робер на прощанье, когда в февральское туманное утро выезжала она из Вокулёра через Ворота Франции.[162]