После того как Иван Тихонов обещал сделаться змеею и всюду вползти, не могло быть сомнения, что он этого достигнет. Тотчас он написал тайно в Петербург к лицам, относившимся с особой любовью к старцу Серафиму, о положении дел в Дивееве и просил о присоединении девичьей общины к обители матери Александры, под начальством Ирины Прокофьевны, болезненной и слабой начальницы Казанской общинки. Многие из этих лиц, верившие рассказам Ивана Тихонова, имели родных при Высочайшем дворе, и просьбы их увенчались быстрым успехом. 28 июля 1842 года был уже получен указ о соединении обеих Дивеевских общин в одну Серафимо-Дивеевскую с полным, абсолютным подчинением начальнице общины матери Александры.

По этому поводу в кратком официальном описании Дивеевского монастыря, хранящемся в Нижегородской консистории, говорится следующее:

«Горестное, никем не ожиданное событие это, доставя велие ликование Ивану Тихонову с избранницами его, прочих обеих общинок сестер повергло в глубокую скорбь, печаль и сетование. Серафимовы сироты ужасались тому, что заветы великого старца, основателя их, попраны и отданы они в руки страшнейшего врага их. Старицы же матери Александры сокрушались, глядя на нововведения, которыми нарушался их исконно заведенный порядок и принятый устав из Сарова. Но поправить дело было уже немыслимо и поздно. Таким образом прежде царивший мир и покой Божьего Дивеева навсегда уже был нарушен, и только плач и рыдания, попущением Божиим, многие десятки лет раздавались во Святом месте избранного жребия Богоматери».

Хотя Михаил Васильевич Мантуров жил в это время в Дивееве, но он, совершенно нищий и выгнанный от Куприянова управляющий, ничего не мог сделать. Священник о. Василий Садовский и Н. А. Мотовилов в составленном ими жизнеописании Мантурова пишут так: «Видя вполне водворившегося и самовольно всем уже распоряжавшегося в Дивееве Ивана Тихонова и вполне понимая, по нищете своей, невозможность противостоять ему и оградить Серафимову обитель, тихо жил Мантуров, терпя все, ради непоколебимой, твердой веры в Бога, стараясь лишь, где было возможно, встречать Ивана Тихонова и действовать на него хоть словами страха Божия; но все было напрасно, ибо честолюбие заглушило совесть его! И в самом деле, что же мог сделать незаметный бедняга, нищий какой-то Мантуров, прогнанный управляющий генерала Куприянова, против возросшего уже Ивана Тихонова через всевозможные хитросплетения и интриги. Безграничное честолюбие заставляло его вымышлять, что он якобы любимый ученик праведного чудотворца Серафима, и этим он себя всюду прославлял. Кроме того, он, начиная с архиереев, решительно всем выставлял себя за страдальца, который несет страшную Божию кару. Все это зная, Михаил Васильевич молча и терпеливо переносил возводимые на него клеветы и продолжал подвиг верного служения своего обители Богоматери. Он безбоязненно мешал с неудержимой энергией этому "чуждопосетителю" во всех его посягательствах на уничтожение заповеданного Дивееву святым старцем. Вскоре Михаил Васильевич поплатился за это пожаром; его скромный домишко подожгли. С помощью добрых людей Мантуров выстроил себе другой, гораздо лучший, на принадлежащей ему земле, вне общины, против Казанской церкви, в котором и жил до самой своей смерти».

В книге, изданной Иваном Тихоновым в 1849 году, он рассказывает о соединении общин с восторгом и подобающим вымыслом. Он даже утверждает, что «как дивен Бог во святых своих, служит доказательством еще следующее дивное исполнение предсказаний отца Серафима относительно Дивеевской обители». В 1842 году 27 июля получен был в Дивеевской общине указ Святейшего Правительствующего Синода, из Нижегородской духовной консистории, где изъявляется, что по Высочайшему соизволению Государя Императора Николая Павловича и по благословению Св. Правительствующего Синода сия общежительная Дивеевская обитель утверждена, соединена и принята под покровительство духовного и гражданского начальства. На следующий день, 28 июля, указ был прочитан по окончании литургии. И все это совершилось будто бы по особенному промыслу Божию, во исполнение предсказаний о. Серафима! Тут Иван Тихонов безбожно изменяет смысл предсказаний о. Серафима. Он говорит: старец говаривал многим благотворительным особам, что утверждение обители последует именно в 1842 году (?), а сиротам дивеевским часто повторял: «Терпите, терпите, Господа ради, все болезни и скорби; у вас будет такая радость, что среди лета запоете Пасху!» «И вот, — пишет Иван Тихонов, — теперь дивный во святых Своих Господь и Царица Небесная по молитвам праведника внушили Государю Императору сделать это утверждение именно в 1842 году и среди лета, и притом 28 июля, в такой день, когда Церковь Православная совершает празднество в честь Божией Матери Смоленской и св. апостола Прохора, Ангела о. Серафима до вступления его в монашество.

Духа, упились каким-то неизъяснимым утешением (?). После первого момента радости принесено было благодарственное молебствие о здравии Царской Всеавгустейшей Фамилии, о Св. Правительствующем Синоде, о пастырях и вообще о всех благотворительных особах, содействовавших благу обители. Затем, — продолжает свое повествование послушник Иван Тихонов, — все общество сестер, состоявшее из 300 и более, обратилось с чувством благодарности и с поздравлением к настоятельнице своей, так как по этому указу она сделалась единственной начальницей соединившейся обители».

Мало этого было Ивану Тихонову; чтобы доказать необходимость соединения, он прямо свидетельствует, что о. Серафим не давал заповеди о приеме в мельничную обитель одних девиц. Следовательно, он уничтожает основные заветы общины, установленные Самой Царицей Небесной. По этому одному можно судить: был ли он учеником и другом о. Серафима? Так, пишет он (с. 103), что обе общинки «едва не разделились на две самостоятельные обители, тем более что и посторонние лица, вмешиваясь в дела ее (!), желали также этого разделения и хлопотали уже о том, чтобы в одной части обители находились вдовствующие, а в другой — девицы, каждая под управлением особой настоятельницы. Но так как на такое неосновательное разделение не было никакого благословения отца Серафима, то и высшее начальство, по промыслу Божию, не утверждало этого разделения, но нашло полезнейшим и необходимым соединить их под единственной настоятельницей».

Мы видели, как о. Серафим строго наказал священнику о. Василию, Мантурову, Ксении Васильевне и другим сестрам держаться этого разделения и объяснял причину, говоря о различии молитвы и духовного пути женщин с девицами и находя духовный вред в совместном жительстве их в обители. Действительно, о. Серафим предсказывал, что произойдет соединение, несмотря на его завещание, но выяснил, какое будет различие между лаврой, то есть обителью матери Александры, и киновией — своей обителью.

Далее Иван Тихонов описывает (с. 1o8) торжество праздника 28 июля, которое, может быть, и было в его сердце и у «Иоанновых сестер», как называл сторонниц его о. Серафим, но не в обители батюшки Серафима и матери Александры.

«Когда теперь все сестры обратились к начальнице с поздравлением, как к своей матери, она, в сознании своих недостоинств, отнесла всю свою и общую их радость к промыслу Божию и к предстательству Царицы Небесной за молитвы о. Серафима и благословила сестер обратиться с теми же чувствами благодарности и ко мне грешному, как участвующему в устройстве обители, по благословению о. Серафима. Я же, со своей стороны, взаимно поздравлял их с милостью Божией и Царской и напоминал им то, что внушал мне (?) напоминать им великий старец, чтобы с сих пор всегда было у них одно сердце, то есть чтобы между ними царствовали мир, любовь и согласие и прочее, что мне внушил Господь (?). После того начальница в сопровождении всех сестер отправилась в трапезу. Многие из сестер, живших при мельничной обители, вспомнили в это время (?), как старец говорил им, что придет к ним Ирина Прокофьевна и многих приведет с собой. Так называлась теперь начальница, и она действительно вела за собой целое стадо сирот. Во все время трапезы начальница и сестры были в той же, как и прежде, изумительной радости и как бы вне себя от избытка душевного утешения. Они только смотрели друг на друга, плакали и улыбались, а не трапезовали. По окончании трапезы и по молитве, когда стали благодарить начальницу, одна из стариц, уставщица левого клироса (Агафья Егорова), вдруг подошла к ней и начала просить благословения петь Пасху по случаю этого торжества. Но начальница хотя и разделяла ее восторг, однако со смирением отвечала ей, что ведь здесь о. Иоанн (Иван Тихонов) и чтобы она пошла и спросила у меня. Я между тем пришел к концу трапезы, дабы видеть, чем кончится все это радостное событие. Когда она подошла ко мне просить моего согласия на свое желание, я хотя и удивился в начале ее просьбе, но потом нашел, что по случаю такого торжества и радости их по всему было прилично петь Пасху; все, что я видел в них в эти минуты, приводило меня в восторг: я видел в них земных ангелов и отвечал старице: Господь вас благословит. Они тотчас же и запели все: Да воскреснет Бог и расточатся врази Его. Пасха священная нам днесь показася и т. д. И когда начали петь: Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь, я, бывши до сих пор сам в восторге, вдруг вспомнил слова о. Серафима, что будет время, когда сироты от радости среди лета запоют Пасху; и, давши им кончить все песни, подозвал к себе ту старицу, которая испрашивала моего согласия, и спросил у ней: "Кто вразумил тебя петь Пасху?" Она отвечала: "Никто; мне самой пришла эта мысль на сердце". Тогда я снова обратился ко всем сиротам и сказал: "Слышите, сестры, вспомните слова о. Серафима, что он говорил вам: терпите, терпите, Господа ради, все болезни и скорби, у вас будет такая радость, что среди лета запоете Пасху!"»

Как и во всех своих повествованиях, Иван Тихонов, подбирая предсказания о. Серафима к создаваемым им теперь событиям, не чувствовал, до какой степени они неестественны. Мог ли говорить о. Серафим о пении Пасхальных песен дивеевскими сестрами, когда настанет радостное соединение двух обителей в одну? Эту радость, если бы она была действительно и имела бы какой-нибудь смысл, о. Серафим мог доставить дивеевским ежедневно, стало только пожелать и приказать соединить. О каких болезнях и скорбях предсказывал батюшка? До появления Ивана Тихонова попечителем и соединения обителей не было ни скорбей, ни болезней; а когда он стал распоряжаться обителью Царицы Небесной, явились скорби, которые и предвидел о. Серафим. Вот эти скорби и просил великий старец терпеть, Господа ради, обещая в будущем радость такую, что среди лета запоют Пасху. Из показаний многих стариц известно, что о. Серафим предсказывал, что, когда мощи его откроются в Сарове (и при этом он не употреблял слова "мощи", но называл их плотию) и они невидимо перейдут в Дивеево, тогда будет такая радость, что среди лета запоют Пасху! Подобная радость и теперь понятна каждому! Если произойдет такое чудо в наше время, оно обратит к Богу маловерующих и произведет сильнейшее впечатление на всех, а не только на детей, сирот и сестер Серафимовых.

Известно также, что с устройством мельничной обители сестры общины матери Александры жили самостоятельно, батюшка о. Серафим их не наставлял, и они редко посещали Саров. Сестра Ирина Прокофьевна, дочь Ксении Михайловны Кочеуловой, не была особенно близка к о. Серафиму, и поэтому великий старец не мог ей говорить, как будущей настоятельнице обители, что смело уверяет и пишет Иван Тихонов. Так, последний пишет: «Говорил он настоятельнице о ее обязанности, как управлять сестрами, а та объясняла ему свою неопытность. Старец сказал ей: "Матушка! Заботы обременять вас не будут; я оставляю вам по себе о. Иоанна, который о всем отечески попечется и понесет тяготу ближнего, по заповеди Спасителя. Все у вас так устроится, что ты в благодарности будешь только возносить свой ум и сердце к Господу, ручки воздевать на молитву и благословением своим только решать; а способы, чем решать, будут у тебя все готовы" ».

Далее еще встречаем такое изречение Ивана Тихонова: «Батюшка Серафим нередко говорил настоятельнице: вас, матушка, не оставит и Царь земной своим благоволением, и вся Царская фамилия посетит вас своею милостью!» Между тем о, Серафим предсказывал только о посещении обители Царской фамилией, когда он «перенесет плоть свою в Дивеево» и д. Вертьяново будет возведена в город, а монастырь — в лавру. [22]

Иван Тихонов не встретил препятствия к достижению своего злобного плана даже со стороны временного друга своего Николая Александровича Мотовилова, и вот почему. Николай Александрович, как мы упомянули, доверился Ивану Тихонову, потому что в Сарове ему не опровергли рассказов этого лжеучителя и он сам видел, как Иван Тихонов часто посещал великого старца. С другой стороны, Н. А. Мотовилов жил преимущественно в своем Симбирском имении, а после смерти о. Серафима вскоре поехал в Курск за собиранием сведений о батюшке у его родственников и чрез это поплатился жестокой болезнью, которую ему облегчил архиепископ Антоний Воронежский. После первого страдания Николай Александрович захворал опять ногами и пролежал в своем доме в с. Дивееве около года. По выздоровлении, в 1840 году, Н. А. Мотовилов женился на Елене Ивановне Мелюковой и переселился в Симбирское имение. В то время Иван Тихонов ничего еще не разрушал в обители о. Серафима, и Николай Александрович продолжал быть с ним в приятельских отношениях. Когда же в 1842 году произошло соединение общин, Н. А. Мотовилов сразу прозрел насчет Ивана Тихонова, сильно огорчился и даже уверял, что если бы он не женился, то Иван Тихонов не мог бы добиться такого нарушения заветов батюшки Серафима. Так, в своей записке «Достоверные сведения о двух Дивеевских обителях» Н. А. Мотовилов пишет: «И не только при жизни великого старца Серафима обитель его с самого незабвенного дня основания ее 25 ноября 1825 года до дня приснопамятнейшей кончины его 2 января 1833 года. к коему времени в ней было уже 74 сестры, была управляема особой, независимой ни от кого (кроме одного его, великого старца Серафима) начальницей девицей Прасковьей Степановной, но и потом до самого наибедственнейшего дня соединения общин 28 июля 1842 года имела всегда своих полновластных, самостоятельных начальниц, из которых последнею была девица Ксения Ильинична. День соединения двух Дивеевских общин я называю наибедственнейшим, потому что творившееся до того втайне беззаконное извращение смысла, толка и сущности воли Божией Матери и завещаний великого старца в этот день обнаружилось во всей силе своей. Несмотря ни на какие мои глубокоуважительные доводы по закону Божьему и гражданскому, заключающиеся в бумагах моих, сведения о заведении обеих Дивеевских обителей были представлены совершенно превратным образом, а именно, что будто бы в Дивееве никогда не бывало двух самостоятельных и совершенно друг от друга независимых общин, а была одна община в двух отделениях. Поэтому, представив сию святую девическую обитель Божией Матери и великого старца Серафима лишь только младшим, непокорствующим отделением, повелено было начальницу оной Ксению Ильиничну, со всеми сестрами ее, подчинить начальству мнимостаршей начальницы Ирины Прокофьевны Кочеуловой. Но в самом деле, как та, так и другая община через соединение это подведены были лишь под полное владычество канонарха Саровского и мещанина тамбовского Ивана Тихонова. Ирина Прокофьевна всегда подписывала на готовых бумагах, не читавши их, или, того хуже, давала ему бланки, будучи им и сотрудницами его завлечена в деле соединения лестью. Злоба же канонарха сего на обитель сию мельничную девическую предвидена была еще самим великим старцем Серафимом, почему он умолял Господа сотворить чудо о падении древа, чтобы хоть тем уцеломудрить его. Ненависть же раскрылась вполне только тогда, когда приехал Иван Тихонов с иеромонахом Саровским Анастасией в мельничную сию девическую обитель к начальнице Ксении Ильиничне и, пригласив всех старших этой обители, потребовал от них, чтобы они при сем иеромонахе Анастасии подтвердили и сами все его похваления, приписываемые самому себе, как будто бы он первый и любимейший ученик батюшки о. Серафима и единственный над ними им уполномоченный всегдашний попечитель, или в противном случае сказали бы, что же им говорил про него великий старец Серафим. Поставляя выше всего храм Божий и уважение к словам отца своего Серафима, они сперва не исполнили его первого требования, а по второму настоятельному желанию Прасковья Степановна, бывшая начальница, сказала, что батюшка о. Серафим про него говорил, что он, Иван Тихонович, "хоть и вызывается вам послужить, но во всю жизнь свою холоден будет к вам; и хоть начнет хлопотать будто бы из-за вас, но на вас же весь мир воздвигнет, и мирских и духовных, и ничего вам доброго не сделает. Да и то, — прибавил он, — по мне, убогом Серафиме, другого отца уже не будет вам!" И всегда называл он их своими сиротами. Иван Тихонов так на это озлобился, что, выходя из келий и из обители мельничных девиц, поклялся с тех пор и ноги своей не накладывать в оную и не почить до тех пор, пока не истребит ее до конца, не сотрет с лица земли и не уничтожит память о ее существовании. Что и могло бы действительно воспоследовать, может быть, если бы она была основана на песке, а не на камне. Камень же бе воля Божией Матери и святые труды великого старца Серафима, положенные в ее основание. За всеми домогательствами Ивана Тихонова и сотрудниц его обитель сия, однако же, не рушилась, да и самый дух общества сих двух обителей сестер, насильственно смешанных, однако, не только не смешался и не слился в один дух, но что всего удивительнее —