Положение Дивеевской общины при Е. В. Ладыженской. Слепой иеромонах Антоний. Назначение Е. А. Ушаковой казначеей общины. Обучение сестер живописи в Петербургской Академии. Представление о. Иоасафа Царской Фамилии. Покупка Зевакинской дачи, построение церкви Преображения Господня и вообще дела обители. Ходатайство об учреждении монастыря и ответ преосвященного Иеремии. Прошение петербургских художниц и запрос Синода. Донесение преосвященного Иеремии и распоряжение о возвращении сестер обители из Петербурга. Интрига о. Иоасафа и удаление преосвященного Иеремии на покой. Преосвященный Антоний. Самовольный отъезд сестер-художниц в Петербург. Сетования М. В. Мантурова, сон его и кончина. Письмо о нем Л. А. Михайловского-Данилевского. Дерзкие действия Назимова. Взыскание Е. В. Ладыженской с о. Иоасафа. Отказ Ладыженской от управления обителью. Положение казначеи Ушаковой и ее болезнь. Блаженная Наталья Дмитриева

Пo вступлении в 1850 году в должность настоятельницы Серафимо-Дивеевской общины Екатерины Васильевны Ладыженской всех сестер состояло 39о. Серафимовы сироты снова очутились в неутешном положении, находясь в распоряжении иеромонаха Иоасафа. Казначея Маккавеева отказалась от должности с уходом Ирины Прокофьевны, и Екатерина Васильевна уговаривала вступить на ее место Елисавету нексеевну Ушакову, исполнявшую столько поручений и монастырских послушаний, что она приобрела навык и знания по управлению хозяйственной частью. Но Елисавета Алексеевна, стремившаяся лишь к спасению, а не к управлению делами общины, отнюдь не хотела брать на себя ответственность, тем более что влияние о. Иоасафа на настоятельницу и всю обитель было ей не по духу. Она пришла в общину ради любви к великому старцу и основателю ее, и каково было ей видеть, что все заветы святого старца попираются и поставленные им сестры преследуются. Словом, Елисавета Алексеевна ни за что не соглашалась принять должность казначеи и иметь дело с о. Иоасафом. Между другими послушаниями она посылалась еженедельно на почту в г. Ардатов и однажды, узнав, что в этом городе пребывает теперь у г-жи Лихутиной известный святостью жизни слепой монах Антоний, Елисавета Алексеевна благословилась у Екатерины Васильевны зайти к старцу и получить его наставление.

Но ранее изложения беседы Антония с Елисаветой Алексеевной следует ознакомиться с жизнью этого праведного старца. В нашем распоряжении (монастырский архив, тетрадь № 18) есть краткая биография его, составленная именно г-жей Лихутиной и переданная в Дивеевскую обитель. «Считаю полезным, — пишет г-жа Лихутина, — обнародовать мои воспоминания об одном благочестивом старце, ныне почившем, отце Антонии, встреча с которым составляет одно из счастливейших событий в моей жизни».

Отец Антоний родился в 1762 году в деревне Ващихе Владимирской губернии Муромского уезда. С юных лет он чувствовал наклонность к уединению и благочестивым размышлениям и затем поступил в Саровскую пустынь, где подвизался одновременно с о. Серафимом, пребывая иногда в его пустынке. Но батюшка Серафим, провидя путь Антония, послал его в Воронеж к преосвященному Антонию, который и оставил его у себя в послушании. Прозорливый преосвященный Антоний приказал ему, по внушению свыше, идти в Киев, но не просто странником, а в чугунной шапке Тамбовского Питирима, которая была 17 фунтов веса и внутри обшита бархатными шапочками святителя Митрофания и великомученицы Варвары. Преосвященный приказал послушнику Антонию идти всю дорогу, не снимая шапки. Антоний исполнил это послушание с усердием, но когда вернулся, то преосвященный приказал ему вторично сделать то же путешествие. По совершении этого вторичного подвига у праведного Антония лопнули глаза, но зато он прозрел духовно.

Г-жа Лихутина познакомилась с о. Антонием в г. Муроме, где он 23 года жил в доме одного купца, около мужского монастыря. К нему стекалось много народа со всех сторон, разного сословия, и никто не уходил от него без духовного утешения и доброго совета. Молва о благочестивой жизни о. Антония и о прозорливости его дошла, конечно, и до г. Ардатова Нижегородской губ., местожительства г-жи Лихутиной. Все слышанное про него возбудило в ней пламенное желание увидеть этого старца, и наконец удалось г-же Лихутиной добраться до Мурома, куда она поехала однажды со своей 4-летней дочерью. По приезде в Муром у нее сильно разболелась голова, да, кроме того, вообще г-жа Лихутина страдала женской болезнью. «Эта болезнь мучила меня невыносимо, — пишет она. — Безуспешно испробовав все роды лечения, не исключая магнетизма и электричества, я решилась представить все на волю Божию. Едва я успела войти в келью о. Антония и испросила его благословение, как мне сделалось дурно, я поспешила лечь на скамью, чтобы не упасть. Саша, моя дочь, увидав меня больной, сильно расплакалась. Желая ее утешить, о. Антоний приказал своему послушнику и племяннику Андрею принести ей клюквы с медом. Малютка моя начала кушать и успокоилась. "Сашенька, матушка, возьми на ложечку ягодок", — сказал старец, обращаясь к моей дочери. "Сколько взяла? — спросил он. — Пять?" "Пять, старичок!" — сказала девочка. "Дай-ка их сюда, голубушка!" — сказал о. Антоний и потом, прочитав молитву и перекрестя ложку, добавил: "Ну, теперь подай их своей матери, может быть, милостью Царицы Небесной ей от них полегче станет". Я съела предложенные мне ягоды и тотчас почувствовала облегчение. И не только головная боль моя прошла, но даже спазмы с этих пор прекратились. С того времени усердие мое к о. Антонию увеличилось. В свою очередь, он не оставлял меня своим духовным вниманием и незадолго до своей смерти пожелал приехать умереть ко мне. Я предложила ему выбрать себе комнату в доме моем, но благочестивый старец, по своему смирению, избрал себе в жилище отдельный флигель, где у нас готовилось кушанье».

Теперь г-жа Лихутина имела возможность ближе познакомиться с образом жизни благочестивого старца. По ее словам, о. Антоний большую часть ночи проводил в молитве и постоянно носил вериги. Во время чтения своих дневных правил и земных поклонов он опоясывался колючим поясом из проволоки, вдетой в ремень, в виде щетки, шириной в вершок, а на голову надевал терновый венец и сверх него железную шапку, от которой он ослеп. Конечно, о. Антоний хранил в тайне свои подвиги, и г-жа Лихутина случайно узнала их от послушника. Раз, когда она встала ранее обыкновенного и, торопясь зачем-то видеть старца, пошла к нему, то сотворила молитву, но не дождалась обычного ответа «аминь» и отворила дверь. Отец Антоний молился Богу, стоя на коленях, а вокруг него на полу были следы крови. «Батюшка, что с тобой!» — воскликнула Лихутина испуганно и бросилась к нему. Вместо объяснения о. Антоний сказал ей, чтобы она больше никогда не входила к нему без благословения и ответа на молитву словом «аминь». Он запретил говорить ей виденное при его жизни.

Из случаев прозорливости о. Антония г-жа Лихутина записала следующее. Одна ардатовская купчиха Тихомирова пришла просить благословения купить себе дом. «Не советую тебе это делать», — ответил о. Антоний, но когда она стала усиленно просить благословить покупку, то он сказал: «Ворона не живет в хоромах, а на воле летает и попусту крылья обивает. Если ты купишь, Настасья, то дом твой обратится в угли и ты ничего не получишь, да и прежде этого сойдешь с ума и будешь сидеть на цепи. Зато просишь совета, а его не послушаешь! А когда тебя отпустят с цепи, то тогда жди пожара». Но Тихомирова не послушалась и купила дом, в котором она вскоре сошла с ума и была привязана на цепь, а когда умопомешательство прошло, вскоре сгорел купленный ею дом, и она ничего не получила, кроме углей.

Г-жа Карпицкая, отправляясь в Саровскую пустынь, заехала к о. Антонию просить его благословения. Старец долго беседовал с ней, так как любил ее за ее усердие к Богу и доброту, и наконец перед прощанием сказал ей: «Любовь, ты говей в Сарове, приготовься в путь». «Я давно готова, батюшка, к переселению в вечную жизнь, да только мне жаль троих детей оставить!» — сказала она, показывая, что беременна третьим ребенком. Отец Антоний на это ответил: «Царица Небесная за твою благочестивую жизнь, за терпение, любовь к бедным не оставит их сиротами... После твоей смерти к 40 дням они все трое будут с тобой на лоне Авраамовом, и ты без трепета скажешь Господу: се — аз и дети мои!» Предсказание о. Антония исполнилось, она умерла через месяц после этой беседы, а за нею и все дети. Младший умер через день после рождения и был положен с нею в гроб, другой — к 20-му дню, а третий — накануне 40-го дня.

Пришла к о. Антонию горничная г-жи Лихутиной, Елена, девушка, и стала просить, чтобы старец помолился, дабы ее отпустили на волю. Отец Антоний сказал ей: «Купи, Елена, сорок пар лаптей, подавай каждый день по паре и вели поминать за здоровье твоей барыни; ты выйдешь на волю, и у тебя будет хороший жених!» Пока старец это говорил Елене, вошла г-жа Лихутина и огорчилась словами батюшки, так как эта девушка была нужна и любима. Она даже не скрыла своего неудовольствия. «Вера! — сказал о. Антоний г-же Лихутиной. — Господь повелел мне так сказать; ты не в силах будешь удержать ее у себя! Как она последнюю пару подаст, то и пойдет замуж за жениха нетленного». Действительно, после смерти о. Антония горничная Елена купила 40 пар лаптей и стала их подавать за здоровье своей госпожи. Две пары она куда-то заложила и, таким образом, поехала в Москву с г-жою Лихутиной, которая отправилась определять своих племянниц-сирот в институт. Через месяц они вернулись в Ардатов, и Елена в тот же день отыскала эти две пары лаптей. Одну пару подала в день приезда, а вторую — на другое утро; затем захворала, приобщилась и скончалась, вспоминая предсказание о. Антония.

Сестра Серафимо-Дивеевской общины Мария Васильевна Никашина сообщила следующее воспоминание свое об о. Антонии (тетрадь № 1, рассказ № 7): «Хотя и была я уже в общине, — говорила она, — но много еще женихов сватали меня. Что же, думаю: не лучше ли в самом деле выйти замуж? С этой мыслью и пошла я в г. Ардатов, отстоящий в 23 верстах от Дивеева, навестить там странника старца Антония, слепого, который жил на покое у одной барыни, Веры Михайловны Лихутиной. Вошла я к нему в келью и вижу, что никого нет у него, а сам он лежит на печке... Мне стало совестно, я остановилась да и притаилась у порога; пусть, думаю, дождусь, пока сам слезет за чем-нибудь. А он прямо начал говорить оттуда: "Что там за сватья, какие женихи, что за женихи, к чему это замуж! Не надо, не надо! А отец-то какой у вас в Дивееве, отец-то какой! Ведь Серафим-то к вам в мощах из Сарова в Дивеево почивать придет! Ведь вот какой отец-то у вас, что за женихи, к чему еще замуж!" Уверившись в святости и прозорливости слепого Антония, я изменила совсем свои намерения и вернулась в Дивеево».

Когда вошла к о. Антонию Елисавета Алексеевна Ушакова, то он ей сказал: «А ты матери не слушаешься; она тебе назначает послушание (то есть назначение быть казначеей), а ты отпихиваешься! Тебе не долго быть на этом месте; ты должна быть матерью! Вот тебе мое последнее слово: если не послушаешься, то Божиим велением будешь изгнана из обители и нет тебе спасения!» Более страшного и угрожающего не мог никто сказать Елисавете Алексеевне, которая, конечно, только ради спасения покинула свет и вступила в неустроенную Серафимову обитель.

Пока о. Антоний беседовал с Елисаветой Алексеевной, мимо дома г-жи Лихутиной проехал Н. А. Мотовилов с женой, и, увидя их, хозяйка дома крикнула Николаю Александровичу, что о. Антоний живет у нее. Конечно, было приказано экипажу остановиться, и горячо любящий Господа Николай Александрович поспешил испросить благословение у о. Антония. Он вошел к старцу в ту минуту, как выходила Елисавета Алексеевна, и, вероятно, чтобы и другие знали волю Божию относительно Ушаковой, о. Антоний повторил Мотовиловым все сказанное Елисавете Алексеевне. Затем о. Антоний предсказал Николаю Александровичу многое, касающееся его семейной жизни и предстоящих ему неудач и испытаний.

Отец Антоний, как пишет г-жа Лихутина, просил казначею Ардатовского Покровского женского монастыря, чтобы она взяла его жить к себе в монастырь, в новую келью. «Извольте, — ответила она (казначея Устинья Андреевна, впоследствии игуменья Серафима), — я вам выстрою келью на огороде нашем!» «Не торопись, — сказал ей старец, — я поживу пока у Веры! Когда святые ворота доложат, я тогда перееду к тебе на новоселье, а теперь стучат, а я не люблю стука!» Вскоре после этого разговора пришел к о. Антонию протоиерей Покровского монастыря о. Симеон, чтобы проститься по случаю отъезда на Выксунский завод, по благочинию его. Отец Антоний, обратясь к г-же Лихутиной при этом протоиерее, сказал: «Вера! Когда я умру, похорони меня в монастыре!» Потом он спросил о. Симеона: согласится ли он похоронить его в монастыре? «С удовольствием, — ответил протоиерей. — Если только Вера Михайловна согласится внести 70 рублей серебром в монастырскую церковь!» Лихутина, конечно, с радостью обещала все внести, что необходимо, так как в Ардатове было запрещено хоронить в монастыре и требовалось особое разрешение Святейшего Синода. Слушая этот разговор, о. Антоний молча помотал головой, а когда же отец Симеон ушел и, прощаясь с послушником Андреем, последний ему пожелал прожить еще 20 лет, старец сказал: «После моей смерти он проживет 14 недель и два дня; в день храмового праздника Знамения Пресвятой Богородицы у него в церкви отнимется язык, и он не докончит обедни и будет 7 дней без языка. Он теперь много обещает, матушка Вера, а когда же я умру, первый откажется хоронить меня. Но ты, ангелуша моя, попроси письмом архиерея, он дозволит тебе похоронить меня около церкви монастырской, и ты, матушка, много не трать, у тебя дети». Все эти слова о. Антония сбылись; преосвященный Иеремия разрешил его похоронить, а о. Симеон был лишен языка в церкви, в день праздника Знамения Божией Матери, во время благословения народа чашей Св. Тайн, и семь дней прожил без языка.

Дня за четыре перед смертью и отнятием языка у о. Антония пришла к нему казначея Покровского монастыря и стала просить благословения ехать в Нижний к архиерею, так как преосвященный Иеремия только что прибыл и вступил в управление епархией. «Поезжай с Господом, — ответил о. Антоний, — он примет тебя, как отец. Но помни, матушка, что я к тебе перееду жить без тебя. А к будущей Пасхе к вам привезут в монастырь колокол, который вам ничего не будет стоить. Он дивно будет перевезен через Оку». Слова его исполнились, и колокол был привезен на Страстной неделе, когда уже тронулся лед. За пять дней до своей смерти о. Антоний пожелал собороваться и сам стоял во время таинства на ногах и подпевал клиросным монахиням. На другой день после соборования он приказал разбудить Лихутину рано и сказал ей: «Теперь еще рано, ангелуша моя, я боялся, чтобы ты не скушала что-нибудь сегодня. Ты не кушай, ведь ныне пятница Успения Божией Матери». «Я готова была исполнять его приказание за его молитвы, — пишет г-жа Лихутина, — и проговела. Отец Антоний заставил меня читать акафисты Иисусу, Богородице, великомученице Варваре, Николаю Чудотворцу, "Утолению печали" Божией Матери и кафизму в псалтыре. Потом велел мне перестать читать и стал говорить. Он давал мне духовные советы, предупреждал во всем меня и запретил мне танцевать. (Мне было 25 лет, и я очень любила танцевать.) "Верь! — сказал он мне. — Если ты будешь танцевать, то мы с тобой будем судиться в будущем". Я только спросила его, как же мне не учить танцевать детей? Он мне ответил: "Детей учи, а сама не танцуй!" По окончании нашего разговора о. Антоний призвал к себе моих детей, благословил их, сделал разные предсказания, а старшему сыну Ивану отдал свою железную шапку. Когда дети ушли и он остался со мной наедине, то сказал: "Послушай, последний день я говорю с тобой! Я просил Царицу Небесную, чтобы у меня за три дня до смерти отнялся язык. Теперь я все болтаю, а тогда стану лежать нем, как рыба. В день Успения Божией Матери будет мне решение, и я помру в третий колокол, как ударят ко всенощной в монастыре, и тогда ты вели выставить все рамы, а то тебе душно будет, моя матушка; народу много найдет глядеть на Антония-грошовника, как будет помирать он!" В эту минуту вошла к о. Антонию моя горничная Лукерья просить благословения идти на исповедь. Старец встал за нее на молитву. Тогда я сказала ему: "Вот, батюшка, ты за нее молишься, а я говею и намерена приобщиться в день Успения Божией Матери, а ты хочешь умереть в этот день! Кто же станет молиться за меня грешную?! Ты любишь меня меньше их!" Мне стало грустно, и я заплакала. Отец Антоний взял мою голову, положил к себе на грудь и произнес: "Вера, Вера! Если бы ты могла знать, как я люблю тебя! Теперь я молюсь бренным телом моим, а тогда пойду молиться за тебя ко Господу лицом к лицу!" Затем, обратясь к образу Спасителя, он продолжал: "Господи! Если ей назначена вечная мука, ты пошли меня, Царь Небесный, вместо нее!" Потом стал молиться за весь дом мой. По окончании молитвы он сказал мне: "Когда тебе будет скучно, матушка, то ты уйди в уголок и тяни голосок ко Господу; пой молитву: Молитву пролию ко Господу и Тому возвещу печаль мою и т. д.". Отец Антоний открыл мне, что он тайный схимонах, ему дано имя Арсений, был пострижен Курским преосвященным и отдал мне в руки мантию и схиму. Только он передал мне все это и я успела войти в свой дом, как прибежала за мной девушка Авдотья, которая прислуживала ему, по личному его выбору из всех людей моих, и сообщила, что батюшке дурно, он упал на постель и не может выговорить слова. Я же знала вперед, что будет, так как о. Антоний сам мне сказал. Вхожу к нему и вижу его лежащего безмолвно... Подхожу к нему и говорю: "Батюшка, вставай, помолимся!" Он сейчас же встал, но был бледен. Я его спросила: не послать ли за священником, чтобы его причастить? Он мне ответил на ухо: "Хорошо... скорей!" Так как его духовника не было в городе, ибо он уехал по благочинию, то послала за своим духовником, Иваном Осиповичем Смирновым, который у о. Антония никогда не был, потому что ему не верил. Теперь же, придя по обязанности исповедника, он думал, что ему придется получать вместо ответов знаки, и начал читать молитву пред исповедью, когда же окончил, мы вышли в сени. И что же? Батюшка ему все сказал про его собственную жизнь, болезнь, и что жена его и дети умрут, а дочери будут в монастыре. Он вышел к нам со слезами и после передал весь разговор свой с о. Антонием. Предсказания исполнились, ибо жена умерла, дочери поступили в Ардатовский Покровский монастырь, а сам он болел 8 месяцев ногами».