10. Однажды сон объял льва; пасущийся осел уходит далеко от него. Проходили некие люди из Аравии с верблюдами и увели его; встает от сна лев, ищет осла и не находит; он возвращается в лавру и приходит к старцу смущенный, опечаленный, унылый, склонив голову к земле.

Итак, будь ты впредь не лев, как возжелал, а вьючный осел, как тот, на которого ты напал». Так сказавши попросту, старец повелевает возложить на льва службу осла, чтобы он, нося на себе сосуды, приносил воду братии. Так и было сделано, и можно было видеть льва, прежде по характеру агнца, потом пса, ныне опять носящим тяжести ослом. Воистину небывалое чудо!

11. Между тем прошло некоторое время, и лев так неленостно исполнял эту службу. Но похитившие осла проходили снова по окрестностям реки Иордана, имея с собою животное, и направлялись к [139] святому граду по какой‑то своей надобности. Случилось, что и зверь был тогда у реки, чтобы принести воды братии. И что происходит? Он видит издали осла, узнает его и тотчас, перестав быть ослом или, лучше, исполнять должность такого животного, снова показывает себя львом и с царственным рыканьем бросается на ведущих осла. Они, увидев его, немедленно обращаются в бегство с большою скоростью и страхом. И он, схватившись за недоуздок, надетый на осла, возвращается с ним к лавре в великом благодушии, прыжками и другими способами выказывая свою радость и представляясь смотрящим на него как бы некиим доблестным воином, возвращающимся с войны с трофеями. Увидел его великий и, благословив, освободил от службы, поручив ослу снова исполнять ее. Кроме того он нарицает этого льва Иорданом, вероятно, я думаю, за то, что это случилось с зверем у реки Иордана. С того времени лев пребывал на свободе, оставаясь в лавре и иногда уходя куда‑нибудь вне ее.

12. Прошло три года, и божественный Герасим переселяется к Богу, Которого возжаждал. И Иордан, находясь или у Иордана, или в другом месте, по устроению Божию не оказался там, когда он был погребен отцами. Спустя немного, он, пришедши, искал старца; и авва Савватий Киликиец, ученик аввы Герасима, увидев его, говорил ему: «Старец наш покинул нас сирыми и переселился к Господу; но возьми, поешь». Лев не захотел есть, но непрестанно обращал свои взоры туда и сюда, желая увидеть старца, громко рыкая и не вынося его отсутствия. Авва Савватий и прочие отцы, гладя его спину, говорили ему поесть и успокоиться; но лев не [140] переставал реветь и рыкать. И чем больше старались успокоить его словами, тем больше он рыкал, издавал более громкий рев и усиливал свою тоску, показывая, какую печаль он имел, не увидев старца. Тогда говорит ему авва Савватий: «Пойдем со мною, так как ты не веришь нам, и я покажу тебе, где погребен старец». И взявши, привел его туда, где они погребли старца; отстояло же (это место) от церкви приблизительно на полмили. Итак, авва Савватий, став на могиле старца, говорит льву: «Вот здесь погребен наш старец». И преклонил колена, творя поклонение на могиле старца. Когда лев увидел его творящим поклонение, и сам сотворил поклонение и, довольное время склоняя свою голову к земле, умер на могиле. Произошло же все это не потому, что лев имел разумную душу, но потому, что Бог восхотел прославить славящих Его не только в сей жизни, но и по смерти, и показать людям, какое имели звери подчинение Адаму до его преступления. Итак, будем подражать и мы, братия, хотя бы благомыслию зверей, которое они показывали к служащим Господу; их же предстательством да будем удостоены части их в день суда. Аминь.

VIII.

Месяца Марта 8–го.

ЖИТИЕ И ДЕЯНИЯ

и частное изложение чудес.

преподобного отца нашего Герасима подвижника,

написанное монахом Космою ритором.

1. Племя Каппадокийцев производит много людей, охотно упражняющихся в добродетели, и как бы из некоего источника по круговым периодам черпаются прозрачнейшие души и делаются изобильным питьем для последующих: они скрывают все мрачное и темное и отвергают всю горечь и гниль неверия; у них сияет кругозор и свет истины, так что благочестивое слово расширяется, а нечестие уничтожается. Такими блестящими светилами воссияли в предшествующей нам жизни, очистив всю вселенную, и разнообразием преемства различными способами привлекли всех к добродетели яркими светочами божественный Василий и умободрствующий Григорий. Других же мы опустим, как находящихся вне предмета повествования.

2. Одним из таких был и предлежащий ныне к (духовному) наслаждению и весьма приятный любодобродетельный божественный Герасим; он родился, как некий высоковершенный добродетелями кипарис, от знатных родом Каппадокийцев (очень почтенны [142] среди других стран Каппадокийцы и чрезвычайно великодушны). Селение, в котором он родился (до его выступления совершенно неизвестное, а после выхода в свет сего мужа даже очень прославленное чрез него), называемое по–местному Дрос (=Роса), породило воистину оросившего души многих, истощенные жаждою бесплодия добродетельной жизни, и вырастило его как некое вечно цветущее древо. Воскормившая его и пострадавшая ради него в родильных муках, именем Мария, после этого сына не вскормила и не повила ни одного другого, но ее утроба как бы отказалась произвести другую подобную отрасль; ибо с того времени она остается невспаханною или (по истине сказать) бесплодною. А отцом его был Иоанн, воздавший Богу много благодарений за то, что удостоился такого сына; ибо с тех пор, как он видел сына преуспевающим и совершенствующимся, он не сдерживал своего удовольствия, но благодарил. Он размышлял о Давиде, Иове и Самуиле и говорил: «Возвеселил мя еси, Господи, в творении Твоем» (Псал. XCI, 5) и «но не сладок ли мне сын паче лучей солнца»? Старцу же нет ничего приятнее этого.

3. Но еще не прошел девятый год, и этот чадолюбивый отец исполняет неизбежное, а мать волновалась надеждами на сына; а сладчайший сын только что расцветал первым пухом бороды, когда матерям бывает несказанное удовольствие и перемена мыслей: ибо они меняются к лучшему. Божественная благодать, посетившая его, всецело отклоняет душу его к назорейству; он воспламеняется душою, стремится к монастырю и замышляет бегство. Не могши видеть горячо капающие слезы матери, но став выше любви [143] к матери, сродникам, друзьям, родине и сверстникам, он позднею ночью бежал в одну из соседних обителей. Благородная мать, узнав об его поступке и хорошо зная, какую страсть прекрасно питал в себе сын и куда он перенес свою любовь, естественно печалилась о потере сына (и как же иначе, если она была не камнем, не железом?), но в то же время благодарила Бога, что сын не отпрянул вне божественной благодати и далеко от Сотворшего, но погрузился в отеческие объятия и согревается в них.

4. Прошло немного времени, и эта чадолюбивая и почтенная мать переселяется в горние обители. Узнав об этом, прекрасный сын воздал Богу великое благодарение за то, что освободился от материнских забот и что отселе ему, оставшемуся в одиночестве, можно будет служить единому Богу. И что же происходит? Он предает всего себя, душу и тело вместе, настоятелю монастыря и падает к ногам его, чего не делая: умоляя пастыря, прося, проливая горячие слезы, чтобы он приобщил его к подвигу монашескому. Сей же вдохновенный муж, провидя бывшею в нем благодатью, каков он будет после сего дара и что он не только себя управит и усовершенствует добродетелью, но и многих подобным образом поощрит к ней и уготовит быть ему соревнователями, повинуется и, прочитав обычные молитвы, постригает в монашеский чин досточтимого и самим ангелам. И он, как было принято в монастыре, по повелению пастыря стал учиться грамоте и был к учению, говоря по пословице, как головня к огню, бритва к точилу, поток по крутому склону. В короткое время, выучив наизусть всю псалтырь Давида и со старанием [144] пройдя все церковные книги, он возбудил всеобщее удивление.