11. Теперь посмотрим и на присущие сему святому точные (правила?) справедливости. Ибо он измерял подобающее каждому, душе уделяя приличествующее невещественному и чистому и равноценное распределение, а телу подобным образом — (приличествующее) земной и плотской природе; и уже не допускал, чтобы одно восставало против другого, как неразделенное и неуправляемое, но, исследуя склонности каждого, издалека различал общения, возмущения и волнения. В этом он выказывал в себе правдолюбие, мысленному уделяя невещественную и невидимую душу, а с прахом смешивая сию персть. Он так хранил в себе правдолюбие, что никогда не видал в сердце своем неправды пред Богом. Главизна всех благ и вершина прочего присущего нам в сей жизни — разум, которым был украшен во истину божественный и дивный Герасим, и который является как бы некиим правилом и неизменным отвесом, прямо служащим искусству к уподоблению, подобно тому, как вещественная соль, как верят, [148] разнообразит нам яства, услаждает аппетит и возбуждает к пище…

12. Сими вооружившись и как бы надев наглавие, шлем и доспех, великий Герасим стал на ристалище пустыни и враждебных демонов одних ранил своими молитвами, а других и совершенно сражал неядением; иногда же и уничтожал их как дым. Ибо сей божественный Герасим, бодрствуя и ослабляя себя постом, не явился ли тотчас орудием божественной благодати? Или кто измеряемый и испытуемый смирением поднят на высоту божественного знания, как сей превеликий? Ибо став в обладания блага, теми трудами, которыми он побеждал и которые полагал в добродетелях, он победил своих предшественников и позднейших и… давая больше трудов, одерживал блестящие победы. Что же возделыватель сих благ и такой победитель? Думал ли он напряжением трудных подвигов, соревнуя, пролететь по воздуху? Нет. Но не причастился ли он просвещения божественного или даже весь сделался полным благодатей? Да, и благодать преизбыточествовала и воссияла и обильно излила на него дары благого духа, откуда и произошло начало благодатей и чудес. Ибо исполнившись, как я сказал, Духа Святого, приняв сердцем божественное внушение и усовершенствовавшись или (воистину сказать) будучи помазан рукою Божиею, он строит святую лавру весьма близко к реке Иордану, веря, что она будет надежным убежищем душ, местом искупления и оставления пороков. Своею добродетелью собрав в лавре многих трудников, он сделался весьма известным, и сбегались к нему с разных сторон, ибо миро благодатей издалека созывало [149]достойных дара; и можно было видеть там согласный лик поющих сладостную песнь непрестанным гласом.

13. Таковы подвиги этого прекрасного сообщества, таковы воинские деяния дивного Герасима против врагов; прочие же чудеса и победы кто расскажет? Я предложу одно из многих, а множество прочих оставлю, избегая пресыщения неумеренностью. У сего блаженного отца был обычай прогуливаться по окрестностям Иордана. Однажды, когда старец проходил со своим учеником и творил по обычаю молитвы около третьего часа, лев, внезапно появившийся откуда‑то из глубины пустыни, страшный видом, страшнейший ужасом, как бы чрезмерно разъяренный и прыгавший от боли, выходит вблизи старца и голосом вызывает его сожаление. Он рыкал и рыканием показывал свое сердечное страдание, указывая с ревом на свою ногу и стараясь склонить святого к состраданию. Ученик его Игнатий (так назывался этот муж), увидев зверя и будучи поражен ужасом при неожиданном зрелище, полумертвым падает пред ногами святого. Старец, взяв его рукою, поднял и укорил за трусость, сказав, что виною ее является только малодушие и душевная слабость, «ибо не напал бы так испуг и несвоевременный страх на тебя, почтенного образом Божиим и удостоенного властвовать над зверями». Это к ученику; а что же ко льву? Старец, видя, что нога зверя очень болит, вся изранена и распухла от вонзившейся занозы, взяв его за ногу, отрезывает сгнившие и опухшие части, вынимает бывшее там острие тростника и очищает ногу. Затем налагает повязку и вместо лекарства прилагает свою молитву; лев мгновенно получает [150] исцеление и становится разумным, как прежде был диким; он постоянно пребывал со святым, дивно следовал за ним, питаясь тем же, чем отшельнически жил старец, т. е. хлебом и немногими овощами, и так пребывал в лавре долгое время, так что забыл свою дикость и сделался сожителем монахов.

14. Засим что происходит? Был осел, служивший для перевозки воды монастырю; он возил ее издалека, из потока Иорданского. Что же настоятель монастыря, божественная душа, истинно божественный Герасим? Он повелевает льву выводить и вводить осла на пастбище и быть надежным его стражем; это он и делал много дней. В один день, отведя осла на обычное пастбище, он отлучился далеко от пасомого осла; так как расстояние было не малое, то один купец из Аравии, следовавший за верблюдами, увидев осла не охраняемым, увел его с собою домой. Затем лев, возвратившись и не увидев осла на обычном его пастбище, печалился, горевал и чуть что не испускал слезы из глаз. Он бежит к великому Герасиму, выказывая унылый вид; великий же, заподозрив, что зверь сел осла, укоряет его, говоря так простыми словами: «Ты, лев, сел осла; ты будешь служить для перевозки воды братии». Так сказал он, и с тех пор лев, нося на себе сосуд для перевозки воды, с трудом приносил воду в лавру. Поэтому однажды некто, случайно посетив досточтимую лавру и увидев зверя переносящим так амфоры — дело достойное удивления, — изумился и тщательно расспросил о причине. Затем, узнав о случившемся и с удивлением пожалев льва, вынул из‑за пазухи три золотых и [151] дал отцам, чтобы купить осла, говоря: «Пожалейте несчастного льва в его беде». Что же Бог дивных? Прошло немного времени, и укравший осла Араб проходил той же дорогой, на которой и совершил кражу; лев, случайно встретив его при проходе и узнав осла, прыгнул на него; когда купец обратился в бегство, испугавшись зверя, лев, подбежавши и ухватившись за узду осла, приводит его в монастырь. Дивный Герасим, увидев его и поняв, что подозрение на льва было ложно, с удовольствием назвал его Иорданом; с ним — о чудо! — лев провел в монастыре очень долгое время.

15. Когда иже во святых Герасим переселился к Желанному, зверь не присутствовал; и это было делом лучшего домостроительства, украшающего дела наши. Ибо когда лев возвратился из отсутствия, он обращал взоры туда и сюда, желая по привычке увидеть святого; когда же не увидел, то предался глубокой печали и рыканьем выказывал свою внутреннюю тоску. Не вынося лишения, он горевал о своем одиночестве и печалился о разлуке. Когда же монахи увидели льва непрерывно страдающим и неудержимым в своих стремлениях, некий монах Савватий, дерзнув больше всех прочих, погладил его голову, говоря: «Удалился старец; он упокоился, о лев, покинув нас, объятых сиротством». Так припевали монахи льву, но у него от этих слов не было никакого успокоения и прекращения рыканий, а напротив, он еще более огорчался и прыжками показывал чрезмерность своего горя, пока вышесказанный Савватий не сказал ему: «Пойдем со мною, и я покажу тебе могилу святого». Лев следовал за ним, пока монах не стал с ним на могиле святого; [152] затем монах, показав ему место упокоения старца, говорит ему: «Вот здесь погребена честная глава досточтимого отца нашего». И вместе со словами монах, преклонив колена, поклонился гробу. Что же лев? Еще не увидев гроба, он тотчас стал непрестанно биться головою об утвержденный на гробе камень, пока не разбил ее и не уничтожил совершенно, и так (увы!) умер от разбития.

16. Так невыразимая любовь привязывала душу зверя к инородному, и во всяком случае удивительно было совершившееся и разнообразно устроение Божие. Если же ты захотел бы правды, кто может высказаться ясно о нетленной жизни в раю и бессмертном рабстве неразумных животных? Итак, одно величайшее чудо, совершенное святым, — вот это; разве несовершивший это столь великое чудо не мог совершить и множества их? Ибо благодать, обильно вселившаяся в душу мужа, соделала бы его творцом не одного или двух чудесных деяний, но бесчисленного множества, если бы не имела противодействия в его чрезвычайном смирении. Так прожив и совершив житие, многим достойное соревнования, но немногим доступное, божественный Герасим в глубокой старости и совершенстве дней переселяется к Желанному. Но, божественный Герасим, не оставь нас, твоих восхвалителей и учеников в подобии образа жизни, но спаси своими благоприемлемыми молитвами и твоего соименника и по желанию повелевшего предать писанию твое житие; подай в день искупления увидеть благостным и приятным вечный свет, живя в Троице, ей же подобает всякая честь и поклонение во веки. Аминь.

IX.

месяца Октября 21–го. МУЧЕНИЧЕСТВО СВЯТЫХ СЛАВНЫХ МУЧЕНИКОВ ХРИСТОВЫХ ШЕСТИДЕСЯТИ ТРЕХ,

во святом граде Иерусалиме схваченных Агарянами и пострадавших во времена царя Льва Исаврянина, написанное Симеоном монахом пресвитером и молчальником святой пещеры Четыредесятницы.

Пер. В. В. Латышева.

1. Жития блаженных мужей, аскетические труды и мученические подвиги, предлагаемые к слушанию боголюбивым ушам, согревают соревнованием к подобному при подобных обстоятельствах и делаются как бы путеводною рукою имеющим душу благородную, мужественную и не устрашаемую трудностями пути. Ибо ничто не может так окрылить душу, убедить ее пойти посреди затруднений и выказать непоколебимую твердость в опасностях, как существование многих предшественников и подражание примерам, чтобы не оказаться в чем‑нибудь ниже их твердости и устойчивости. Это могут испытывать и настоящие иконописцы пред подлинными картинами; ибо соревнование в прекрасном есть признак честного характера, благородного ума и свободной и высокой мысли. От сего прославился как весь прочий лик святых, так и предлежащие нам ныне к прославлению мужи, благочестивою жизнью и чистым житием уподобившиеся Богу, неустанными трудами и подвигами усилившиеся взбежать на твердыню благ и [154] запечатлевшие свой бег прекрасною мученическою кончиною; что в суровой жизни самое трудное, малодоступное и для изнеженных никоим образом не достижимое. Но надо рассказать посильно, кто они были, из какого отечества происходили, какую цель жизни себе поставили и как ее достигали, в какие времена воссияли и совершили мученический подвиг. Мы не будем украшать сказания художественными и изящными речениями (ибо мученикам вместо всякой раскраски и украшения достаточны их страдания и подвиги), но представим изложение простое и краткое.

2.