Иереи святого того храма просили его, говоря: “Господин, не делай так, потому что это храм Божий, не оскверняй его и не вводи верблюдов туда, где стоит святой престол”. Сарацин же, как человек бесстыдный и своенравный, не пожелал внять просьбам пресвитеров [500] и сказал по-арабски рабам своим: “Почему вы не исполняете мое повеление?”. Тотчас рабы его сделали, как он приказал. И вот введенные в храм верблюды по воле Божией внезапно все рухнули на землю и испустили дух. Увидев несказанное чудо, сарацин удивился и приказал слугам своим вытащить [403] павших верблюдов и бросить подальше от храма. Так они и сделали.

День тот был праздничный, и подходило время божественной литургии, [501] и священник готовился совершить святую проскомидию, [502] но весьма опасался, как в присутствии сарацина он прикоснется к бескровной жертве. [503] Другой иерей, сослуживший ему, сказал, заметив, что он медлит приступить к священнодействию: “Будь спокоен. Разве ты не знаешь, что удивительное чудо свершится. Чего же ты боишься?”. Тогда упомянутый иерей бесстрашно приступил к святой проскомидии. А сарацину, глядевшему на это, хотелось узнать, что будет дальше. Когда же иерей, приступив к свершению святой проскомидии и взяв хлеб, собирался принести бескровную жертву, сарацину почудилось, будто тот руками своими заклал младенца, налил кровь его в потир,[504] а тело разъял на куски и положил на дискос. Увидев такое, сарацин пришел в изумление и, исполнившись на иерея гнева и ярости, хотел убить его. Когда же пришло время выхода, [505] сарацин снова еще явственнее увидел на дискосе младенца, разъятого начетверо, и кровь его в потире. И снова пришел в изумление и гнев. А божественная литургия близилась к скончанию, и некоторые христиане подошли, чтобы причаститься святых тайн, а иерей произнес: “Со страхом Божиим и верою приступайте”, и все в церкви набожно склонили головы, а иные подошли причаститься, а сарацину в третий раз почудилось, точно иерей из лавуды причащает их кровью и плотью младенца.

А так как, покаявшись во грехах, прихожане причастились плоти и крови младенца, сарацин и на [404] них исполнился гнева и ярости. После скончания божественной литургии иерей снял с себя священное облачение и, разделив между всеми христианами антидор, [506] дал от лучшего хлеба, который остался, также и сарацину. А тот спросил по-арабски: “Что это?”. Иерей ответил ему: “Господин, это остаток хлеба”. Сарацин с гневом сказал: “Разве хлебы брал ты, грязный пес, нечестивец и убийца?! Неужто я не видел, как заклал ты младенца, кровь его вылил в потир, а тело разъял и часть за частью положил на дискос? Что ли не видел я всего этого, убийца? Не видел, как ты ел от плоти и пил от крови младенца, и давал вкушать окружающим? Теперь во рту их кровавое мясо”. Иерей, услышав эти слова, в изумлении сказал: “Господин, я — грешник и не могу зреть подобных таинств. А раз твоя милость узрела, Бог свидетель, ты — великий муж”. Сарацин сказал: “Того, что я видел, значит, нет?”. И иерей ответил: “Есть, господин мой, но я — грешник, и потому не дано мне зреть подобное, но только хлеб и вино, и мы, христиане, веруем во хлеб этот и вино и почитаем их, и жертвуем как плоть и кровь Господа нашего Иисуса Христа. Великие и пречудные отцы, светочи и учители церкви, каков был святой и великий Василий, преславный Златоуст и Григорий Богослов [507], не видели страшного этого и ужасного таинства. Как же могло оно открыться мне?”.

Сарацин, услышав это, изумился и приказал рабам своим и всем стоявшим покинуть храм; он взял иерея за руку и сказал: “Как я вижу и убеждаюсь, вера христианская имеет великую силу. Если будет на то воля твоя, отец, окрести меня”. [405] Иерей говорит ему: “Господин, мы веруем и исповедуем Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия, пришедшего в мир ради спасения нашего. Веруем во святую, единосущную и нераздельную Троицу, Отца, Сына и Святого Духа, единое божество, веруем в Приснодеву Марию, Матерь Света, родившую плод жизни, предреченного Господа нашего Иисуса Христа, деву до чадородия, в чадородии и после чадородия деву. Веруем во всех святых апостолов, пророков, мучеников, святых и праведников, ибо они — слуги Божий. Знаешь ли ты, господин мой, что нет веры истиннее, чем вера православных христиан?”. Снова сарацин говорит: “Прошу тебя, отец, окрести меня”. Иерей говорит: “Да не будет так, ибо я не могу сделать этого. Если сделаю, а родич твой, амерумн, о том прослышит, он убьет меня и разрушит храм. Но если ты задумал креститься, ступай на гору Синайскую, и тамошний архиерей тебя окрестит”.

Сарацин поклонился пресвитеру и вышел из храма. После первого часа ночи он снова пришел к иерею и, сняв золотые царские одежды, надел грубое вретище, и бежал, и скрылся без вести. Придя на гору Синай, он воспринял там от архиерея крещение.

Через три года сарацин этот на память знал Псалтирь и каждодневно говорил стихи ее. Однажды он сказал архиерею: “Скажи, владыка, что мне сделать, чтобы узреть Христа?”. А архиерей сказал: “Молись с истинной верой и в один из дней по желанию своему узришь Христа”. Вновь бывший некогда сарацином сказал: “Дозволь мне, владыка, пойти к иерею, наставившему меня, когда мне было страшное видение в храме преславного [406] мученика Георгия”. Архиерей сказал: “Иди с миром”. С его согласия сарацин пошел к иерею, пал в ноги ему, поклонился и сказал: “Узнаешь, отец, кто я?”. Иерей сказал: “Как я могу узнать человека, которого никогда не видел”. Снова бывший некогда сарацином говорит: “Разве я не тот сарацин, родич амерумна, введший во храм верблюдов, которые все пали, не тот, кому во время божественной литургии было страшное видение?”. Иерей взглянул на него, поразился и восславил Бога, увидев, что араб, прежде лютый волк, стал кроткой овцой в стаде Христовом, и приветствовал его с любовью, и пригласил его в келию свою подкрепиться хлебом.

Некогда бывший сарацином сказал: “Прости, отец, я желаю и жажду зреть Христа”. Иерей сказал: “Ступай к своему родичу, объяви ему веру Христову, хули и проклинай сарацинскую веру, лжепророка сарацинского Магомета и бесстрашно возвещай истинную христианскую веру — тогда узришь Христа”.

Сарацин, услышав это, с радостью отправился во дворец и ночью громко постучал в дверь родича своего сарацина. А стражи ворот и дома амерумна спросили: “Кто кричит и бьет в двери?”. Тот сказал: “Это я, родич амерумна, некогда бежавший и скрывшийся без вести. Теперь я хочу увидеть моего родича и поговорить с ним”. Стражи ворот этих тотчас сказали амерумну: “Господин, пришел родич твой, некогда бежавший и скрывшийся без вести”. Амерумн стал стенать, говоря: “Где он?”. Они сказали: “У дверей дворца”. Амерумн велел слугам своим с факелами и светильниками выйти [407] ему навстречу. И все они сделали по велению его, и взяли за руку монаха, бывшего некогда сарацином, и привели к амерумну, его родичу. А амерумн, увидев его, весьма возликовал и, обняв родича со слезами, говорит: “Что случилось? Где жил ты до сих пор? Нет, ты не мой родич?”. Монах сказал: “Ты не узнаешь своего родича? Ведь теперь, как видишь, я — христианин и милостью всевышнего Бога монах, и жил в пустынном месте, чтобы унаследовать Царствие Небесное, и, уповая на несказанное милосердие вседержателя Бога, унаследую царство его. Зачем ты медлишь — прими святое крещение православных христиан, дабы унаследовать жизнь вечную”. А амерумн, засмеявшись и покачав головой, сказал: “Что ты болтаешь, несчастный, что болтаешь? Что приключилось с тобой, несчастный, что с тобой приключилось? Увы тебе, увы тебе, жалкий! Как мог ты оставить прежнюю жизнь свою, и отказаться от власти, и ходить, подобно нищему, в зловонной овчине!”. Монах возразил, говоря: “Милостью Божией все, что я имел, когда был сарацином,— закон и наследие диавола, а то, во что облачен ныне,— слава, гордость и залог грядущей и вечной жизни. Я предаю проклятию веру сарацин и лжепророка их”. Тогда амерумн сказал: “Выведите его отсюда, ибо я не знаю, что он говорит”. Его вывели, и поместили где-то во дворце, и дали ему еду и питье, и там он пробыл три дня. Он не ел и не пил, но от души и с верой молился Богу и, преклонив колена, говорил: “На Тебя, Господи, уповаю, да не постыжусь вовек, да не восторжествуют надо мной враги мои”. [508] И еще: “Помилуй меня, Боже, по великой [408] милости Твоей и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои”. [509] И еще: “Просвети очи мои, Христос, Боже мой, да не усну я сном смертным, да не скажет враг мой: „Я одолел его". [510] Господи, укрепи сердце мое, чтобы я восстал на заблуждение сарацинское, чтобы не растоптал меня диавол и я не устрашился умереть во святое имя Твое”. И, сотворив крестное знамение, он сказал: “Господь свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь крепость жизни моей: кого мне страшиться?”. [511] И снова возвысил голос, говоря к амерумну: “Амерумн, прими святое крещение и обретешь вечное и славное Царствие Небесное”. А амерумн снова велел ему предстать перед собой, приготовил для него весьма красивые одеяния и сказал: “Радуйся, несчастный, радуйся и ликуй на царство свое и не губи своей жизни и цветущей молодости, по безумию своему не ходи в рубище, как последний нищий. Увы тебе, несчастный, каковы мысли твои?”. Монах рассмеялся и говорит амерумну: “Не печалься об этом. Ибо я думаю о том, как свершить дело Христа моего и пославшего меня отца, того иерея, который наставил меня. Одежды же, что ты приготовил мне, продай на подаяние нищим, откажись от бренного скипетра бренной своей власти, чтобы получить скипетр жизни вечной, оставь упование на нынешнее ради упования на грядущее, отрекись лжепророка Магомета, нечистого и презренного исчадия погибели, уверуй в распятого назарянина Иисуса Христа, уверуй в Отца и Сына и Святого Духа, единосущную и нераздельную Троицу, единое божество”. Амерумн опять рассмеялся и говорит собравшимся [409] во дворце вельможам: “Он безумен, как нам с ним поступить? Выведите его и прогоните отсюда!”. Восседавшие с амерумном сказали: “Намерение его — оскорбить и попрать сарацинскую веру. Разве ты не слышишь, как он хулит и проклинает великого пророка нашего?”. А монах, бывший некогда сарацином, громко вскричал: “Я скорблю о тебе, амерумн, ибо ты, несчастный, отвергаешь спасение. Уверуй в распятого Господа нашего Иисуса Христа и отвергнись, подобно мне, сарацинской веры и ее лжепророка”. Амерумн сказал: “Выведите его, как я вам приказал, ибо он безумен и не ведает, что говорит”. Восседавшие с амерумном сказали: “Он бесчестит веру сарацинскую и хулит великого пророка, а ты утверждаешь: „Он не ведает, что говорит". Если ты не предашь его казни, мы тоже станем христианами”. Амерумн говорит им: “Я не могу казнить его, потому что он мой родич, и мне жаль его. Сами сделайте с ним что желаете”. В сильном гневе схватив монаха, вельможи совлекли его из дворца и подвергли всяческим пыткам, чтобы обратился к прежней своей сарацинской вере. Он же не соглашался и поучал всех во имя назарянина Иисуса Христа, чтобы они уверовали и спаслись. Тогда сарацины повлекли его за город и там каменовали этого святого монаха, нареченного Пахомием.

В ту ночь звезда с небес пала ко стопам святого мученика, и все видели ее сорок дней лежащей перед ним, и многие обратились. По заступничеству святого мученика и Пречистой Богоматери приснодевы Марии и всех святых да отпустятся нам грехи наши. Аминь.

[410]

8.

Другое чудо великомученика Георгия о закланном мечом воине.