Свое детище Алексей назвал «Никодим» в честь святого, которому Христос сказал: «Если кто не родится свыше.» Выходил самодельный журнал раз в три месяца и рассказывал в основном о заботах мирян и «рожденных свыше», т. е. тех, кто приобщился Православия. Отец Серафим много помогал Алексею: переводил статьи, сочинял рецензии, в письмах к Алексею наставлял его в духе православного трезвения.

НА ПРИМЕРАХ миссионерской и издательской работы Владимира и Алексея отцы убедились воочию: зароненные ими семена дают первые всходы самостоятельной православной деятельности. Посетив очередной раз Этну, о. Серафим отметил: «Побеги Православия там принялись хорошо. пока община развивается правильно, являя собой островок Православия».

Этот первый «побег» на древе Братства заставил отцов выработать принципы мирских православных общин в современных условиях. В одной из статей для «Православного Слова» о. Серафим обратился к учению и личности о. Адриана (к тому времени архиепископа), дабы наглядно определить эти принципы: «Суть православной жизни — благочестие, что, по определению оптинского старца Нектария[53], исходившему из прямого значения слова, есть «воздаяние чести тому, что от Бога». Это не просто правильное учение, это проникновение Господа в каждую клеточку повседневности, это жизнь в трепете и страхе Божием. На таком основании строится православный быт, под коим разумеется не только поведение, привычки и обычаи православных, но и сознательная духовная борьба человека, для которого Церковь и ее законы — средоточие всех дел и помыслов. В сознательном приобщении жизни, ритм которой задается кругом ежедневных богослужений, и образуется подлинно православная община, со своим особым ощущением неотмирности, радости и душевного покоя. Непричастным или не полностью причастным Православия трудно вообразить такое, легче отмахнуться: дескать, это субъективное ощущение. Но ни один из тех, кто всем сердцем принял жизнь православной общины, монашеской или мирской, не усомнится в этом православном чувстве».

Вскоре после этого, как эти строки были напечатаны, Алексей показал отцам письмо на ту же тему от некоего православного в Греции. Отец Серафим ответил далекому корреспонденту: «Ваши письма чрезвычайно интересны. Мы немало думали о православной общине и кое–какие мысли изложены в последнем номере «Православного Слова». Однако полностью высказаться на страницах журнала невозможно — читатели наши еще слишком незрелы, а замысел православной общины весьма привлекателен, хотя никто толком не готов к тяготам и лишениям, с коими неизбежно столкнется, отсюда — безнадежность и разочарование после первых же шагов.

Но если смотреть трезво и не ждать от мирской общины того же, что и от монашеской, ею не следует пренебрегать, в наши дни община православных мирян может сыграть очень важную роль. Сегодня приходская жизнь в противоестественно больших городах, среди неслыханных и невиданных ранее искушений, ненормальна для Православия. У нас есть в Нью–Джерси знакомый священник, весьма ревностный православный, у него многочисленная паства, немало молодежи. Он пишет, что ведет неравный бой: молодых прихожан своих он видит час–другой в воскресенье, да в субботу на вечерней службе или занятиях церковной школы. Всю неделю они подвержены влиянию совершенно чуждому: школьной среды, телевидения и пр. совершенно естественно желание создать обстановку, в которой Церковь бы больше влияла на молодежь, в этом нет ничего «странного», ничего от «прелести», как многие полагают».

Верующие из общины в Этне приезжали в Сан–Франциско хотя бы раз в год, чтобы приобщиться святых Христовых Тайн. Для каждодневных «духовных впрыскиваний» они читали духовную литературу и ходили на богослужения в свою домашнюю часовню. Отец Серафим писал, что ежедневные богослужения (пусть и не полный круг) — краеугольный камень православной общины и ее самая приметная отличительная черта.

В серии статей о богослужебном уставе о. Серафим пытался развеять «расхожее и неверное мнение, будто православным христианам не дозволяется проводить богослужения без священника, без него, дескать, верующие беспомощны и «неспособны к молитве», а сегодня всё чаще и чаще паства остается без пастыря». Он привел призыв архиеп. Аверкия ко всем православным: собираться вместе для молитвы, даже когда нет священника, и заключил: «Общая молитва мирян может и должна совершаться как можно чаще и в приходах, лишившихся пастыря, и там, где верующих очень мало и они не в состоянии содержать священника, и в удаленных от церкви местах, где еще не сформировался приход, да хотя бы и в семье, где нет возможности ходить в храм по воскресеньям и праздникам».

Вскоре Алексея стали смущать всё возрастающие пастырские заботы. Отец Серафим в письме с любовью приободрил его: «Не пугайся новых обязательств, новых людей, встречающихся на пути. Господь попустит лишь то, что по силам понести, да и что же нам, бедным христианам, остается, как не помочь хотя бы в малости тем, кто жаждет истины? Так потрудимся же ради других, ведь им порой не к кому обратиться в бесплодной пустыне современной жизни, нас же ждет отдохновение в жизни грядущей, но сперва нужно взрастить и собрать плоды на духовной ниве и сберечь их от зла! Даже в бедах наших и горестях, к коим нужно всегда готовиться, Господь посылает нам, недостойным, превеликую радость!»

Отец Серафим полагал, что маленькая община выстоит благодаря тяготам и заботам, выпавшим в жизни ее братьям и сестрам. В летописи он отметил: «Всем взрослым в общине досталось немало страданий. Это залог их твердой веры в Православии». Поэтому и обратился он к ним однажды со словом о «сердоболии», святоотеческом учении о том, как принимать тяготы и горести, что суть путь ко спасению. Страдание, указывал о. Серафим, есть благорасположение Господне.

КОНЕЧНО, маленькая группа людей, живущая по заветам первых катакомбных христиан и святых Отцов, совершающая богослужения в часовне на водокачке, вступала в противоречие не только с миром сим, но и с укладом «церковных организаций». Отцы понимали: случись новой «пустыни на задворках» объединиться с чиновничьей структурой архиеп. Антония — ей придет конец. Маленькая миссия, пасомая о. Серафимом и о. Германом, взращивалась на принципе катакомбных христиан и только так и могла выжить.

Не желая настраивать Алексея против Владыки, отцы никогда не рассказывали ему о своих конфликтах с архиеп. Антонием. Он был новичок, идеалист, и отцы старались оградить его от церковных интриг и распрей. Похоже, в этом была их ошибка — Алексей оказался неготов к последовавшим потрясениям.

Надо признать, что отцы в общем и целом разъясняли Алексею отличие истинных авторитетов от ложных. Придя в Православие из Римско–католической Церкви, Алексей невольно привнес в свое новое православное сознание прежнее отношение к власть придержащим в Церкви — по- католически, как к папе римскому, но отцы полагали, что придет время и сама жизнь поставит его перед необходимостью пересмотреть свои взгляды. Его вера в непогрешимость церковных авторитетов особенно проявилась в статье о церковной иерархии.

Когда Алексей начал расширять свою часовню, о. Серафим предостерег от попыток добиться признания и одобрения, получить официальный «статус»: «Работайте без оглядки на архиеп. Антония. Конечно, его нужно будет известить, когда вы откроете церковь. Узнай он о вас сейчас, решит, что вы уже готовы открыть церковь — в этом и заковыка, ибо такое вам пока не по плечу. Не торопитесь величать свой обустроенный сарай церковью, не стройте больших планов. Пока вы лишь кучка православных, а не «приход» или нечто «официально зарегистрированное» в епархии».

Несколько лет после смерти о. Серафима Алексей вспоминал: «Отец Серафим решительно противился моему вовлечению в привычную, так сказать, «нормальную приходскую жизнь», даже в Русской Зарубежной Церкви. Не раз он говорил и писал: «Не учите русский язык. Иначе окунетесь во все суды–пересуды и соблазнитесь в них участвовать. И бегите приходских советов! Бойтесь как проказы всяких церковных интриг!» Конечно, он ратовал за то, чтобы мы с семьей ездили причащаться Святых Тайн в разные приходы, но предостерегал от приходской деятельности, которая, как ему казалось, отвлечет меня от истинного «призвания», ниспосланного Господом, — миссионерства печатным словом и проповедничества. В итоге многие русские православные величали меня «старообрядцем»!»