Мы разрезали куличи — их испек сам о. Серафим. Он, конечно, мастер на все руки, но, скажем прямо, в пекарском искусстве не преуспел. Каждый год пек куличи и каждый год одно и то же: они подгорали снаружи, а внутри не пропекались. Но разве это важно! С нами Бог, святые, мученики, наша пустынь.

Отобедав, я пошел прогуляться и увидел, как из‑под снега тянется к свету первоцвет. В ту минуту счастливее меня не был на свете!»

В последующие годы отцы встречали праздник с новой братией, отчего торжественности прибывало. Отец Серафим написал о Пасхе 1975 года следующее: «Целую неделю шли длинные службы, и наконец шестеро братий собрались на всенощную в Пасхальную ночь перед Христовым Воскресением. А поутру четверо взрослых братий пошли смотреть, как «танцует» солнце (только о. Серафим подоспел вовремя и увидел это), радостно поднимались в гору, не убоявшись колючего ветра и заснеженных склонов (температура тогда была около нуля). Весь день не смолкал колокольный звон, и все пребывали в праздничном настроении. Потеплело. Разъяснилось. Такая погода держалась всю Светлую седмицу, и после утренней службы мы всякий раз совершали крестные ходы к вершине горы, к скитам преп. Серафима Саровского, Илии Пророка, Линдисфарну, новому роднику и вокруг монастырского подворья».

Духовное бдение, строго соблюдаемое Великим постом, продолжалось и на Пасху. Не уследив, легко впасть — после вкушения такой радости — в состояние подавленное, мрачное. Отец Серафим спросил одного юного новообращенного после первой Пасхи, встреченной им в пустыни:

- Понравился тебе праздник?

- Ну, еще бы! Замечательно! — восторженно ответил тот.

- Так сбереги это чувство, — сказал о. Серафим, вторя еп. Нектарию. — Не расплескай по каплям Благодать Божию! Сохрани ее вот здесь, — и о. Серафим приложил руку к сердцу юноши.

Первая неделя Пасхи — Светлая седмица — самая радостная. В 1975 году по ее завершении, в воскресенье Фоминой недели о. Серафим записал: «Как и в прошлом году, день выдался отменный, небо очистилось, хотя вчера шел дождь. Ярко зеленеют проклюнувшиеся на дубах листочки — поздняя в этом году весна, равно и поздняя Пасха. После службы братия пошли крестным ходом на Преображенскую гору, там читали из Евангелия, о. Герман произнес проповедь, предостерег новообращенных от обычных в начале пути ошибок, рассказал, какие плоды должны принести православные. Затем мы продолжили крестный ход к скиту св. Харитона, где и позавтракали, а брат Фома (Томас Андерсон) читал из Евангелия, подаренного ему на именины. Потом прозвучали пасхальные поздравления. Далее взрослые братия спустились с хоругвями к монастырю, в сопровождении игруньи–кошки. Один из паломников пошел к «Валааму» послушать магнитофонные записи священных песнопений. Отец Герман остался на горе с детьми (Фомой и Матвеем) на «пикник»: рисовали, слушали музыку, проповеди. Трогательно было видеть, как все трое внимали голосу любимого Владыки Иоанна с магнитофонной ленты. С Божьей помощью такие праздники принесли достойные плоды! Вдохновенное было время!»

Кульминация Пасхи наступает на 50–й день по Воскресении Христовом в праздник Троицы и Духов день. Как на Рождество и в Пасху, церковь убиралась ветвями деревьев. Поскольку день этот в ветхозаветной традиции соответствует празднику хлебного приношения (Лев. 23:16), стены украшались дубовыми ветвями, а пол посыпался травой. Читались коленопреклоненные молитвы, призывающие схождение благодати Святого Духа.

В монастыре появился обычай потчевать на праздники своими, «местными» яствами. В дни памяти преп. Германа (15/28–го нояб. и 12/25–го дек.) монахи пекли особое печенье–крендельки — таким преп. Герман оделял сирот, и гороховый пирог — известно, что старец выращивал горох на Еловом острове, а пославший его в Америку митроп. Гавриил любил потчевать гостей в Великий пост гороховым пирогом. Готовил его обычно келейник митрополита и друг преп. Германа, старец Феофан. Иногда платинские отцы даже баловали себя сёмгой с Аляски в день памяти преп. Германа.

На праздник сорока Севастийских мучеников (9/22–го марта) в России издавна принято было печь «жаворонков» — олицетворение весны, ее первых вестников. В Платине же гонцами весны были не жаворонки, а ящерицы! Так что в тот день вдобавок к «жаворонкам» о. Серафим пек и «ящериц», что безмерно нравилось детям.

Наконец, годовщина упокоения первого оптинского старца Леонида (11/24–го окт.) издавна отмечалась в самой Оптиной пустыни блинами, даже если выпадал постный день. Последний оптинский старец Нектарий сообщает, что умирая старец Леонид завещал в монастыре поминать его «утешением» для братии (т. е. чем‑то вкусным), поэтому в этот день и пекли блины. Обычай этот после закрытия Оптиной пресекся, пока, к великой радости еп. Нектария, его не возродили в Платине. В 1974 году, в день поминовения старца Леонида, когда поели блинов, о. Герман вдохновенно рассказал всем о первом оптинском старце. «Хроника» о. Серафима откликнулась: «Да хранит Господь яркий поминальный огонь духовности в наших сердцах!»

ПРАЗДНИК БЛАГОВЕЩЕНИЯ 25–го марта/7–го апр. 1975 года о. Серафим описал так: «Пятеро братии пели в холодной церкви — служба была прекрасной и согревающей душу, она включала в себя и нашу будничную службу Великого поста, и поклонение Кресту. Конечно, немалого борения стоит оставаться православными, соблюдать посты, подолгу петь в церкви — зато какая награда ожидает нас!»

Изредка отцы получали знамения Божественного благоволения: духовные утешения, помогавшие преодолевать тяготы, например, блаженное отдохновение после трудов в конце дня. Когда заботы и невзгоды, казалось, вот–вот сокрушат, когда вроде не оставалось сил, вдруг в душе вспыхивал радостный огонек: он возгорался не от каких‑то внешних обстоятельств, а от духовной сути самой жизни, подвига братии, от Божией благодати, явленной в церковных службах.