Не послушав совета о. Серафима, они таки «взяли на вооружение» Иисусову молитву (которая, очевидно, не мешала им «удобно» жить) и даже написали о ней статью.

ИЗ–ЗА ТОГО, что «Православное Слово» так решительно и бескомпромиссно отстаивало Православие, некоторые люди просто боялись ехать в монастырь, полагая, что подвергнуться там нападкам «правых» (по их мнению) православных. Конечно, это было досадным недоразумением, ибо отцы с готовностью помогали всякому желающему глубже укрепиться в вере, независимо от его отношения к православной Церкви. Некоторые из паломников принадлежали к так называемой «некононической юрисдикции», т. е. их не признавали «официальные» православные Церкви, либо потому, что эти новые группы только что народились, либо — что бывало чаще — они чем‑то не угодили иерархам, не уместились в прокрустово ложе «общепринятых взглядов». Если отцы видели, что их гости оказывались в таком «гонимом» положении из‑за собственного упрямства, они, конечно, мало чем могли помочь. Но если участь гонимых зависела от обстоятельств (например, непонимание со стороны чуждой духовной верхушки или собственное непонимание православных традиций), отцы давали всё, что было в их силах. Некоторых паломников так притесняли и гнали, что, слушая их рассказы, отцы скорбели всем сердцем. Один из них, священник «неканонической юрисдикции», остался с приходом лишь в пять человек. «И он не знает, что делать, — писал о. Серафим, — то ли оставаться священником, а на жизнь подрабатывать в каком‑нибудь отделе социального обеспечения, то ли «стать монахом», то ли еще что. Он изголодался по общению, по хорошему разговору с теми, кто испытал нечто подобное. И мыслями, и духом он чувствовал себя одиноким. В Бостоне и Джорданвилле он уже побывал. С «Православным Словом» познакомился в 1970 году в нашей книжной лавке, его тогда привлек портрет Царя Николая II на обложке — теперь такой же висит у него на стене, и батюшка чтит Царя Николая как мученика. Дух Платины его, похоже, растрогал, однако одному Богу известно, что ждет его в будущем. На меня он произвел благоприятное впечатление — он истинный, честный американец, в душе его может укорениться Православие. Но лишь Богу известно, осуществиться ли это».

Куда менее обнадеживали о. Серафима те, кто пребывал в «официальных, правильных» Церквях — в них он видел больше самонадеянности и гордыни. Сознавая свою «правильную линию», они не ведали страданий изгоев. Об одном паломнике, поступившем в семинарию, он написал: «После лет, проведенных в Американской Митрополии, обретя ее образ мышления, он стал ревностным слугой. Синоду (другими словами, Русской Зарубежной Церкви), мы же видим в нем лишь самомнение, он совершенно не чувствует пульса жизни нашей Церкви сегодня»

ПОМИМО ИСКАТЕЛЕЙ духовности забредали в скит и те, кто пытался найти просто нормальную жизнь: наркоманы, бывшие преступники, люди психически неуравновешенные, потерявшие себя в этом мире, не умеющие к нему приспособиться. Всемирный каталог подсказал и им путь к монастырю, впрочем, много было гостей и из православных семей, прихожан православных церквей.

«Не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Мф. 9:12), Господь проводил много времени, наставляя изгнанных и отверженных, а мир платил ему непониманием. Так и платинские отцы много сил и времени отдавали, чтобы вдохнуть силы и надежду изгоям общества. В начале монастырской жизни о. Серафим предвидел, что к ним потянутся больные духом и телом, во многом из‑за того, что больно само наше время и из‑за того, что религия исцеляет. Потому увечные и толкутся у храмов. Отец Серафим даже подумывал: а не в этом ли особое призвание Братства преп. Германа? Ему вспоминалось, что храм возле книжной лавки величался иконой Богородицы «Всех скорбящих Радосте». Он также проводил сравнение меж трудами Братства и его основателя — блаж. Иоанна: он тоже привлекал и врачевал души многих неблагополучных людей, зачастую их направляли к нему другие иерархи Церкви. Но о. Серафим понимал, сколь опасно Братству общаться с таким «контингентом», и поэтому решил не привлекать кого‑то особо. «Но если пришли, мы обязаны им помочь всемерно. Кто знает, может, наше Братство — не своими силами, конечно, ибо мы в этом талантов особых не имеем — сделается последним прибежищем для тех, кто не нашел его в таких «нормальных» обителях, как монастырь Святой Троицы в Джорданвилле.

Да, мы не наделены ни талантом врачевания, ни знаниями психологии или духовным прозрением. Всё, что мы можем дать, — это наш труд на винограднике Божием, Истину Православия — тем, кто готов ее принять. Работа, молитва до изнеможения не позволят дьяволу свободно вторгнуться в нашу душу, и ему придется прибегать к средствам более грубым (пожар или стихийное бедствие, которое порушит всё нами созданное) и прямолинейным, с чем также прямо можно и бороться».

Подвиг помощи бедствующим редко вознаграждаем, а иногда — когда встречаешь нрав свирепый — и опасен. Но долгие годы, проведенные о. Серафимом в одиночестве и страдании, обострили его чуткость к тем, кто пострадал в жизни. Ведь он сам познал, что значит быть если не изгоем, то чужаком в обществе.

Все приходящие к нему в страдании чувствовали: он найдет для них время. И о. Серафим жертвовал отдыхом, драгоценным уединением, засиживался в церкви после вечерних служб с какой‑нибудь заблудшей душой при скудном свете свечей.

Однажды погостить неделю–другую к ним приехал из другого монастыря человек, по словам о. Серафима, «душа неспокойная и помраченная», с глубокой раной в сердце, но с личиной непроницаемости. Послушания он выполнял как робот, иной раз вскрикивая, оттого что «бесы бьют».

- Что будем с ним делать? — недоумевал о. Герман.

- Я займусь им, — ответил собрат.

Отец Серафим пытался «разговорить» гостя, но лицо того словно окаменело, жесты однообразны, как у механической куклы, ответы односложны. Через два дня удалось добиться от него живого человеческого отклика: он улыбнулся. Но потом вдруг сбежал, оставив чемодан и несколько книг. Напрасно ждали его отцы: беглец так и не вернулся. «Один Бог знает, как помогать таким, — с тяжелым сердцем писал о. Серафим. — Но если подобные ему будут приезжать, мы должны попытаться сделать всё».

ИНЫЕ ПРИЕЗЖАЛИ в Платину после встречи с отцами в миру — тем изредка приходилось отлучаться из монастыря. Вот характерный пример. Как‑то весной 1974 года молодой бородач по имени Гэри сидел в публичной библиотеке города Рединга. Было ему 23 года, он возвращался из Мехико в Вашингтон — из очередного скитания в поисках смысла жизни, на что потратил пять лет. Все его пожитки — рюкзак, оставленный на автобусной станции, да пакет с бананами (кто‑то из жалости сунул ему в магазине). Денег у него почти не осталось. Он понуро подпер голову руками, облокотившись на стол: видно, ни одна из прочитанных философских и религиозных книг не дала ответы на его вопросы.

Минут через десять он увидел длинноволосого и долгобородого человека в поношенной черной рясе — тот прошел к стеллажам и начал просматривать книги. На вид он был еще беднее, чем Гэри. Тогда Гэри подошел, протянул ему пакет с бананами: «Для вашей общины или, может, вы по- другому как называете».