Не от мира сего

Проехав семь часов при сорокагрудусной жаре на машине–развалюхе, о. Герман предстал перед разъяренным старым архиереем. От злости тот задыхался и заикался. Посадив крамольного игумена перед собой, он зловеще спросил:

- Что вы натворили! В какое унизительное положение меня поставили. Мой сосед, Владыка Лос- Анжелесский, попенял мне на плохое руководство епархией: я, оказывается, знать не знаю, что творится у меня под самым носом. Вы же знаете правило: ни одна американка из Западной Америки не может быть пострижена вне обители игуменьи Ариадны. А вы, даже не спросив моего благословения, решились на такое своеволие! Да и не дал бы я ни что благословения! Потрудитесь объяснить, почему вы постригли эту женщину? Вы отдаете отчет, что вы наделали?!

Отца Германа речь эта скорее насмешила, чем напугала. Поэтому он нашел достойный ответ:

- А что такого в том, чтобы приобщить пустынничеству душу, уже десять лет готовящую себя к этому?

Архиепископ лишь твердил о «неканоничности» всякого женского монастыря, кроме русской обители в Сан–Франциско (расположенной в скверном шумном районе, с улицы постоянно доносится громкая «современная» музыка). Тут сердце о. Германа возгорелось праведным негодованием и, взывая к Владыке, он воскликнул:

- Как Вам не стыдно! Вам бы благодарить меня за то, что вытащили женщину из трясины современного общества, что дали ей возможность стать монахиней и заниматься миссионерской работой, что она живет на лоне природы, возрастает в монашестве на родной земле и служит примером для других! А то бы маялась в Сан–Франциско среди трущоб, среди русских женщин, ни слова не знающих по–английски. Она всего этого насмотрелась и не захотела начинать свою монашескую жизнь подобным образом. Слава Богу, что я помог ей обрести свободу.

Архиепископ не ожидал такого ответа. Он так и сел. Потом произнес то, что подсказало сердце:

- Спасибо! Да благословит ее Бог!

И сразу переменил тему разговора, предложив о. Герману пива (!)

Так мирно и счастливо закончилась эта не сулившая ничего хорошего встреча. Прощаясь с о. Германом, архиеп. Антоний спросил: — Одного не понимаю, почему вы дали ей такое ужасное имя?

Отец Герман смекнул, что Владыка не только не знает св. Бригитту, но и вообще западных православных святых — из‑за узости своего мировоззрения он стал пленником своих же пустых страхов.

НЕСМОТРЯ НА БЛАГОСЛОВЕНИЕ, архиеп. Антоний в душе не признал скита блаж. Ксении. Ни разу не поговорил с сестрами по душам, не включил их скит в список епархиальных монастырей.

Впрочем, скит прекрасно жил и без архиепископского признания. Под водительством матери Бригитты, четко представляя цели монашества, обитель блаж. Ксении бурно пошла в рост. Сестры достроили церковь (в традициях Северной Фиваиды), там проходили ежедневные службы, на литургии приезжали отцы Серафим и Герман. В 1981 году туда приехала 17–летняя новообращенная, возжелавшая посвятить свою жизнь Богу, потом сестер еще прибыло. Построили себе бревенчатые кельи, сами валили деревья, заготовляли дрова, ухаживали за огородом, держали кур и коз, изготовляли четки и продавали — на те деньги и кормились. А случалось пойти на почту или в магазин, брали с собой «вьючную козу» и так шли лугом и лесом.

Некоторые паломники не понимали, зачем нормальные, студенческого возраста американки избрали такую жизнь. Не раз их обзывали «пуристками». Местная газета преподнесла следующее известие под сенсационной «шапкой»: «17–летняя девушка вынуждена строить себе жилье». Но сестры, подобно мудрым евангельским девам, спокойно продолжали трудиться во имя Господа, не обращая внимания на молву.