УЖЕ ГОВОРИЛОСЬ, что платинские отцы не жалели своего времени, знакомя молодежь с классической музыкой. Сегодня, увы, уже не только молодежь нуждается в музыкальном образовании. Родители их тоже воспитаны на грубых, жестоких современных ритмах.

Во время традиционных Паломничеств собравшиеся знакомились с высотами христианской культуры, слушая магнитофонные записи отцов. В 1979 году, когда о. Серафим рассказывал о пророчествах Даниила, он поставил запись «Валтасарова пира» Генделя, основанного на Книге пророчеств Даниила. А в 1981 году, читая лекции по Книге Бытия, он давал послушать «Ораторию творения» Гайдна. Отец Герман знакомил паломников со своими любимыми композиторами, особенно Моцартом. Один 19–летний паломник вспоминает: «До паломничества 1981 года я слушал исключительно поп- и рок–музыку. В монастыре состоялось мое знакомство с музыкой классической. Отцы объяснили, что рок — это музыка плоти, классическая — музыка души, а церковная — музыка духа (высшей части души). И чтобы нам приобщиться царства духа, нужно подняться над плотским, телесным и подготовить душу. После этого я понял, почему некоторые отдают предпочтение классической музыке. Не забуду, как о. Герман дал нам послушать 24–й фортепианный концерт Моцарта — так тронул он душу, самые сокровенные уголки ее. Я даже и не подозревал, что способен так чутко откликаться на музыку.

Вернувшись в колледж, я не сразу расстался с моими недавно любимыми пластинками и записями. Мало–помалу стал я приобщаться музыки серьезной и народной. Соседи по общежитию слушали «Рол линг Стоунз», Дэвида Брауи, Брюса Спрингстона. Я же — Римского–Корсакова, Сибелиуса, кельтскую арфу. Понемногу и другие ребята стали интересоваться: что же я такое замечательное нашел? Просили дать послушать. Им тоже приелась «музыка плоти»».

Для образования души о. Серафим прибегал и к современнейшему из искусств — кино. Он пояснял: «Некоторые родители, жалуясь на ужасный мир, даже не пускают детей в кино, дескать, нечего им набираться скверны, пусть растут в чистоте. Но детей рано или поздно всё равно ждет столкновение с жестоким миром. И если они не получили достаточно душевной пищи, то недолго и отравиться тем, что предлагает мир сей. Поэтому так важны фильмы, в которых не царит зло, которые не толкают ко греху».

В 1980/81 гг. сразу же после Рождества отцы взяли напрокат кинопроектор и тщательно отобрали фильмы для молодежи: «Гамлет», «Николас Никольби», «Рождественская сказка», «Записки Пиквикского клуба», «Школьные годы Тома Брауна».

Не следует забывать, что в молодости отношение о. Серафима к Диккенсу было иным, пренебрежительно–насмешливым, он, подобно тому молодому богоискателю с Афона, называл его романы «викторианской сентиментальщиной». С годами сердце о. Серафима умягчилось, обретя с Православием первозданность чувств, он наконец оценил «Записки Пиквикского клуба», вернулось незамутненное детское восприятие — ведь когда‑то он зачитывался этим романом, по ночам пряча книгу под одеяло. За год до смерти он увидел экранизацию романа и растрогался как дитя: то смеялся, то плакал, сопереживал каждую минуту действия.

Однажды его спросили о фильме, в котором бы показывались христианские добродетели. «Их предостаточно, — ответил о. Серафим, — только новых как‑то не видно. Совсем мало, наверное, снимают. А старые картины, особенно экранизация классики, очень хороши, и в них заложен глубокий смысл. Диккенс тому пример: он «насквозь» христианский. Хотя имени Христа и не упоминает. Но каждый его роман исполнен любви. Так, мистер Пиквик, что бы ни случилось, неколебимо верит людям. Даже в долговую тюрьму попадает по доверчивости. К нему приходит обидчик, соблазнивший его родственницу и засадивший его самого в тюрьму, а мистер Пиквик сокрушается о нем, и еще дает денег, чтобы тот купил себе еды. Смотришь на преступника, беззастенчиво обманывающего людей, и плакать хочется. В конце концов мистер Пиквик преодолевает все невзгоды, потому что не утратил веры в людей. Он побеждает, ибо на глазах умягчаются сердца людей.

Много старых фильмов показывают людские страсти, невинность, христианские добродетели. Все романы XIX века достоверно изображают обычную христианскую жизнь, борьбу со страстями человеческими. Это не богословский или высокодуховный уровень, простой, человеческий, но показанное в этих фильмах христианское понимание жизни так благотворно. Подобных новых фильмов назвать не могу. Наверное, всё же где‑то изредка снимаются и хорошие кинокартины, но в основном показывают всякие ужасы. Если Диккенс с сердечной теплотой показывает нашу повседневную жизнь, то, например, новый фильм «Е. Т.» проникнут сердечностью к какому‑то чудищу, представленному чуть ли не спасителем людей. Думаю, что стоит покопаться в старых фильмах и показать некоторые в своем приходе, особенно молодежи.

Помимо кино о. Серафим выбирал время, чтобы сводить монастырскую братию в театр. Отец Серафим широко и свободно использовал все духовные средства для образования молодых душ. Отец Алексий Янг пишет по этому поводу: «Несколько раз о. Серафим заезжал к нам по пути в Эшланд (штат Орегон) или на обратной дороге он возил братию на спектакли шекспировского фестиваля. Однажды летом (незадолго до смерти) он ездил с ребятами смотреть «Ромео и Джульетту», предварительно прочитав и обсудив с ними пьесу. Я удивился: как это будущие монахи будут смотреть такую пьесу? Отец Серафим ответил: «А что, собственно, мешает? Они живые люди и чувства у них такие же, как и у всех. Лучше показать им всё, объяснив и растолковав, нежели предоставить биться со страстями в одиночку».

В том же духе наставлял он меня, когда на лето приехал Феофил: «Пусть смотрит телевизор, даже всякие пустые комедии и мелодрамы, если хочет. Води его в кино. Пока Феофила чарует и привлекает мир сей и пока не поздно, нужно его от этого отучить. Смотри с ним всё подряд, объясняй, обсуждай, чтобы он мог оценить всё с позиций духовности». Мне такой подход показался разумным. Некоторая доза мирского действует как вакцина, помогающая выработать иммунитет к «мирским чарам». Раз он попросил меня свозить Феофила в Сан–Франциско на моцартовского «Дона Джованни», потом — в Эшланд на спектакль по пьесе Марлоу «Доктор Фауст». Отец Серафим назубок знал эти вещи и даже подсказал мне, какой «урок» я должен извлечь и преподать Феофилу. Всякий раз после он требовал подробного отчета: как Феофил (или кто иной) воспринял пьесу, понял ли смысл и т. п.

Помню, как настоятельно советовал он Майклу Андерсону[74] читать Платона и других философов, дотошно обсуждал с ними прочитанное, показал, как связана философия древности с Православием и святоотечеством.

То же и с музыкой: на заре нашего знакомства я говорил ему, что коль скоро мы помышляем о духовном росте, нам придется забыть о Моцарте и прочих светских композиторах. «Бедняга!» — только и воскликнул он. Я до сих пор слышу это восклицание. Потом он объяснил мне, какое место занимает прекрасное в духовном мире и сколь значима роль высокого искусства в создании нашей личной духовности. Ранее мне такого слышать не доводилось. Много позже я обнаружил схожие мысли у святых Отцов, принял их и разделил потом со многими людьми. До этого у меня сохранялось совершенно пуританское отношение к искусству.

Уже несколько времени после того, как о. Серафим покинул нас, я нашел в Новом Завете строки, точно определяющие его подход к жизни (по крайней мере то, что видел я): «Ибо дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви, и целомудрия» (2 Тим. 1:7). В общем, каждый, открывший душу перед о. Серафимом (хотя таких было мало), получил неоценимое сокровище — мудрые наставления. И мало кто оценил это при его жизни».

Как и всякий духовный наставник, о. Серафим болел душой за своих детей. У каждого (названного или неназванного в этой книге) были свои душевные раны и увечья. Один вырос без любви, без отеческой руки, с психопаткой–матерью. Другой вроде бы из хорошей семьи, с любящими родителями, да сам в себе разобраться не может: выпорхнув на волю из‑под родительского крыла, ощутил беспомощность и пустоту. Третий — из неблагополучной семьи, сбежал из дома, изболевшись душой. Четвертый пришел в монастырь из мрачного мира наркотиков, преступлений, черной магии, и «шрамы» мира сего еще долго бередили душу.