Не сдерживали слез и все, кто был рядом. Не хотели, да и не могли. Особенно когда просить прощения к о. Серафиму подошел Феофил. Перед самой болезнью наставника юноша повздорил с ним, чем только усугубил состояние болящего. Теперь же Феофил говорил о своей любви к нему, благодарил за отеческую заботу.

Тяжко было видеть страдания о. Серафима, но и покинуть его невозможно. Лишь по настоянию медсестры всем пришлось уйти из палаты. Никто и не предполагал, что их бдение продлится пять ночей.

На Успение должны были крестить Джона. Отец Герман, полагая, что благодать крещения поможет и о. Серафиму, решил сам провести обряд. В сопровождении четырех братий он отправился в монастырь, пообещав о. Серафиму отслужить для него тем же днем литургию. Ручей на Благородном кряже играл солнечными бликами. Когда новокрещенный вышел из воды, луч радости согрел опечаленные сердца присутствующих.

Измученные дежурством в больнице и долгой службой, они пытались хоть немного отдохнуть. Но тревожное ожидание не давало уснуть. Как там о. Серафим, жив ли еще? Со слезами молились перед иконой Богоматери «Скоропослушницы». Одновременно молились перед тем же образом и афонские монахи. Перед обратной дорогой в Рединг позвонили в больницу. В напряженном ожидании сердце, казалось, вырвется из груди. Состояние больного немного улучшилось — можно перевести дух.

Трогательно было видеть, как в минуты просветления о. Серафим старался приветить посетителей сердечной улыбкой. Вошел новокрещенный Джон, прямо в крестильной рубахе. Отец Серафим просиял, крепко сжал руку юноше, и жест этот в духовном осмыслении был особенно прекрасен, ведь болящий буквально сотрясался всем телом от боли.

Вспоминает его духовная дочь: «В тот вечер в больнице собралось еще больше людей. Появилась робкая надежда, врачи давали чуть больше шансов на выздоровление.

Рано поутру сиделки разрешили гостям подольше пребывать с больным. Те, у кого доставало времени, молились, читали Евангелие у постели о. Серафима. Им не забыть этого трезвенного настроя. То было время задуматься: о смерти, витавшей рядом, о страданиях ради Христа, о том, как много это значит. Отец Серафим лежал беспомощный неподвижный — его привязали к постели, чтобы от боли он не рвал повязки, оплели проводами с датчиками, от рук тянулись трубки к капельницам, дышал он через кислородную маску — воистину о. Серафим был распят, и мы все лицезрели мученичество. Сам он так часто говорил о страданиях и их пользе для христианской души. Он так болел сердцем и восторгался страждущими православными за железным занавесом. Может, поэтому Господь сподобил его приобщиться подобных страданий».

ПОСЛЕ ВОСКРЕСНОЙ ЛИТУРГИИ вечером над больным совершили елеосвящение. Духовная дочь о. Серафима вспоминает: «Каждый чувствовал, что своими грехами причастен болезни о. Серафима. Каждый, приняв елеосвящение во излечение души и тела, покаялся и вознес истовые молитвы: «Услыши нас, Боже! Услыши нас, Владыко! Услыши нас, Святый!» После чего о. Герман поехал в больницу.

Для всех близких о. Серафима то были тяжкие испытания — и душевные и физические, и духовные. Со всех концов страны звонили люди, справлялись о здоровье болящего и молились о нем. И у нас, и за рубежом в истовой мольбе припадали люди к престолу Господню, просили избавить о. Серафима от его участи — не ради него самого (ибо сам он уже давно приготовился к этому часу), а ради тех из нас, кто нуждался в его попечительстве о спасении души. Редкий молитвенник, светильник во мраке безбожия и хаоса. Не может Бог лишить нас столь яркого светоча так несвоевременно!

Нестерпимо медленно ползет время. Зазвонит телефон, зайдет доктор или медсестра — и снова вспыхивает надежда, равно и самые худшие опасения. Приемный покой превратился в молельню. Акафисты и каноны читались один за другим. Так долго и так истово почти никто из присутствующих никогда не молился».

Во вторник утром состояние о. Серафима вновь ухудшилось. Обзвонили всех знакомых, испрашивая еще более усердных молитв. Побыть со своим духовным сыном приехал еп. Нектарий. Он пробыл в больнице несколько дней, совершил не одну службу, моля о милости. Однако о. Герману шепнул: «Готовьтесь, отец Серафим видимо приспел для Царства Небесного».

В полночь в больничной часовне неподалеку от реанимационного корпуса отслужили литургию. Тесная клетушка без окон, низкий потолок — обстановка почти катакомбной церкви. В часовню набилось много народа, в основном американцы–новообращенные — они помнили всю литургию наизусть. Сердечная общая молитва прибавляла духовных сил, сплачивала людей, объединенных общей целью. Отец Герман сказал: «Будто потолок церкви раздвинулся, и мы предстояли перед Небесами». А собрат его тем временем уже стоял у врат смерти.

Отец Герман как мог сдерживал душевную боль, окунувшись с головой в хлопоты, молитвенные бдения, богослужения. Но когда он утешал рыдающих посетителей, некоторые чувствовали, что и у него что‑то надломилось в душе. Ведь о. Серафим для него и друг, и собрат, и критик, и советчик, и вместе с тем духовный сын; их связывали мечты, безграничное доверие, ведь сказал же ему о. Серафим некогда судьбоносные слова: «Доверяю тебе». Однажды он также сказал ему, что надеется умереть раньше отца Германа, потому что не представляет, как жить без собрата. Теперь же сокрушался о. Герман: как‑то выстоит Братство без о. Серафима.

Отец Герман также исповедал умирающего друга, напомнил ему о греховных помыслах, словах и делах. Говорить о. Серафим уже не мог, он лишь кивнул, когда о. Герман спросил, раскаивается ли он.