3) пороком этим заражены суть те, которые, будучи казначеями или какими приставниками, утаивают приходы или приписывают большие расходы, или своим небрежением делают приходам упущение;

4) таковы те, которые ложные притворяют духовные и неподлежащие присвояют имения, или сказываются умершего близким родственником и его делаются наследниками;

5) те, которые наняты будучи за довольное награждение, неверно и нерадиво работают и время проводят в праздности;

6) нищие, которые или будучи здоровы притворяют себе немощи, или, имея довольствие, притворяют нищету, или некоторые вымышляют нужды, будто разорились от пожара или ограблены от разбойников, или просят милостыни на имя других ложно, например, на богадельню, на искупление пленников или на подать и проч., и тем самым и у бедных, вправду нищих, отнимают подаяние;

7) те лицемеры, которые под видом притворной святости или беззаконным вымышлением мощей, будто святых, или икон, будто чудотворных, простой народ соблазняют к подаянию;

8) ласкатели и ябедники, которые получаемое за ябеду крадут;

9) картежники, похищающие своим искусством достояние ближнего или желающие его».

Исчислив виды хищения, очевидно указывающие на современные пороки общества, святитель убеждает хищников: «Отдай всем все, у кого ты неправедно что присвоил, лучше убогому и нищему в Царствие Небесное войти, нежели богатому страдать в пламени геенском, да и богатым никто от мира сего не исходит, но все равно как наги входим в мир сей, так наги и отходим. Тогда надобно будет и нехотя попрощаться всякому с вотчинами, которые каким-нибудь неправедным способом себе присвоил; надобно оставить те отягощенные сундуки, которые от слез братии своей наполнил; надобно быть вынесену из тех чертогов, которые от слез братии своей построил; надобно совлещись тех виссонов, которые из неправды сшил; надобно лишиться тех вин, которыми со слезами вопиющих на небо наслаждался; надобно удалиться от той музыки, которую с воплем рыдающих бедных приятно слышал, а едина токмо срачица, ради прикрытия наготы, един гроб, едины три аршина земли нужны будут» [8].

Душу святителя Тихона возмущало нехристианское препровождение торжественных дней и праздников церковных [9]. Общественные гуляния, общее невоздержание и нескромные игры он сравнивал с общим пожаром, на котором души человеческие беззаконием, как пламенем, поедаются [10]. Особенно сильно восставал он против увеселений в Сырную неделю. Еще в 1763 г. он убеждал священников, чтобы они везде и всячески старались истреблять этот душепагубный обычай [11]. После того нередко он обличал его в устных беседах. В 1765 году в Воронеже произнес слово, в котором увещевал народ оставить увеселения и пиршества, особенно неприличные времени, назначенному Церковью для приготовления к покаянию. В этом слове, изобразив непристойное поведение христиан в Сырную неделю и указав, какое значение имеет она по назначению святой Церкви, ревностный пастырь, от лица Церкви, взывает к народу: «Сыны родих и возвысих, тии же отвергошася Мене. Сыны родих купелью пакибытия, напоих молоком Божия слова, воспитав таинства веры, одеях одеждою нетления, утвердих надеждою вечного живота. Слыши небо и внуши земле! Сыны родих и вознесох, тии же отвергошася Мене. А как отвергошася сыны сии матери своея, слышите: она приказывает в те дни более благоговеть, а тии более бесчинствуют; она приказывает воздерживаться, а тии более страстям предаются; она определяет пост, а тии более объедаются и пьянствуют; она приказывает очищать телеса и души, а тии более оскверняют; она приказывает страсти отлагать, а тии более прилагают»... Изобразив далее важность дней, которыми окружена Сырная седмица, из коих одни нам предлагают плач, а другие муку вечную за грехи представляют, свт. Тихон снова обращается к своим слушателям: «Внимай сему, грешниче, и паки говорю: внимай, да не тебе сия постигнет». Пламенные убеждения ревностного пастыря сделали то, что празднование масленицы надолго было оставлено в Воронеже. Уже во время пребывания Преосвященного Тихона на покое в Задонске опять начались бесчинные увеселения. Услышав об этом, он сказал: «Горестно слышать, как изменяется народ; надобно молить Господа, чтобы просветил и наставил его на путь истины».

Другой народный праздник, возмутивший благочестивое сердце пастыря и возбудивший его пастырскую ревность, был какой-то остаток языческой старины в Воронеже, называвшийся праздником ярила. Он начинался в среду или пяток после Троицына дня и оканчивался в понедельник Петрова поста. К этому дню народ готовился как бы к какому-нибудь великому празднику. Все городские и окрест­ные сельские жители сходились на бывшую в Воронеже за старыми московскими воротами площадь и устраивали род ярмарки. Выводили молодого человека, которого обвязывали цветами, лентами и колокольчиками; на голову надевали колпак из бумаги, раскрашенный и развязанный лентами; лицо намазывали румянами, в руки давали позвонки. В таком наряде ходил он с пляской по площади и назывался «ярилом». Везде были игры, пляски, лакомство, пьянство и кулачные бои. В 1765 г. с 25 мая началось это празднество. Святитель, узнав о сем игрище, в понедельник Петрова поста, 30 мая, из загородного дома приехал на самую площадь. «Я увидел, — так писал он сам,— что множество мужей и жен, старых и младых и малых детей из всего города на то место собрались. Между сим множеством народа я увидел иных почти бесчувственно пьяных, между иными ссоры, между иными драки; иных раненых, иных окровавленных; приметил плясание жен со скверными песнями». Он, въехав в самую средину бесчинствующей толпы, начал обличительное и трогательное слово. Устыженный присутствием святителя народ прекратил свои игрища. Многие от стыда тотчас разбежались по домам, другие, обличаемые совестью, оставались выслушать слова пастыря. Одушевляемый пастырской ревностью, он обличал, умолял, советовал и потом, с угрозой отлучения от Церкви, повелел прекратить это игрище и успел заставить народ при себе же разломать все игрищные и торговые шалаши. На другой день, 31 мая, созвал он к себе в загородный Троицкий дом все городское священство и лучших граждан и начал изъяснять им безобразие и бесчиние сего праздника, умоляя оставить его навсегда, и истребовал от них в том обещание. В следующий воскресный день назначил в Воронежском Благовещенском соборе всеобщее собрание для нового увещания. Он сказал при сем проповедь.

И когда? В такое время, в которое, по указанию Церкви Христовой, общей нашей матери, истинные христиане пост начали; в такое время, в которое не успела Церковь святая отпраздновать праздник Святой Пятидесятницы, праздник установленный в благодарение Господу Богу нашему, — в такое, говорю, время, в которое всякой христианской душе должно благоговеть, сей совершают праздник!.. И кто же празднует так! Христиане, с давнего рода люди — рода Христова люди, род избран, царское священие, язык свят, люди обновленные; они-то сей совершают праздник и с таким усердием и горячностью. Но увы ослепления! Христиане забылись, что они христиане суть; устами Христа исповедуют, а делом отмещутся Его; словом прославляют Бога, а бесчинными делами хулят имя Его пресвятое. Я вам самим отдаю на рассуждение, слышатели! Сами рассудите, какой се праздник есть: собираться на пустое место в великом множестве, упиваться бесчувственно, производить пляски, игры бесчинные, возносить кличи и вопли богомерзкие, друг с другом сквернословить, браниться, ссориться, друг с другом биться, друг друга ранить, друг друга окровавлять и прочее сим подобное делать, которых слух души целомудренной не может стерпеть». Он объясняет, что сей праздник есть бесовской, и как гибельно отвергаться Христа и воздавать Ему за любовь ослушанием и неблагодарностью, отдаваться произвольно в плен греховный, который несравненно тяжелее плена Вавилонского, и в котором пленники более достойны слез, нежели порабощенный Израиль. В горести и болезни сердца, пастырь с плачем умолял всех истребить зло. «Священники, — говорил он,— пастыри словесных овец Христовых, стражи дому Господня! Ангелы, возвещающие волю Отца Небесного! По своей должности настойте, умолите, запретите; пощадите души, порученные вам от Пастыреначальника Иисуса Христа, кровью Его искупленные. Господа командующие, которым от благочестивейшей монархини поручен меч на устрашение злодеев и нечествующих! Устрашайте мечем сим и пресекайте бесчиние и соблазны людей, противящихся слову истины. Честные отцы и матери! Удерживайте от того детей своих всяким образом. Господа! Воспящайте продерзость рабов своих. Честною сединою и житием непорочным красящиеся граждане! Советуйте благообразным советом». Потом, опровергнув все говоримое в защиту праздника и возбудив презрение к самому имени «ярило», недостойному слуха целомудренного и приносящему бесчестие городу, он дает последнее наставление: «Празднуйте Единому Триипостасному Богу Отцу и Сыну и Святому Духу, в Него же креститесь и во всяком месте прославляйте величествие Его». Сим словом, дышащим пастырской ревностью, он произвел глубокое впечатление. В церкви все собрание рыдало, и частые стоны слушателей заглушали иногда даже самое слово. Все прониклись глубоким раскаянием. Слово это в то же время прочитано было по всем приходским церквам и еще более распространило всеобщее чувство раскаяния. Многие, приходя в загородный дом, где жил святитель летом, припадали к ногам своего пастыря и просили у него прощения за ту скорбь, какую причинили его сердцу. Пастырь давал им здесь новые увещания. Наконец совесть их была успокоена, навсегда был прекращен этот бесчинный праздник в Воронеже, и пастырь славословил Бога за успех своей ревности по христианскому благочестию.

Этот успех святителя Тихона тем более замечателен, что нельзя сказать, чтобы в жителях Воронежа он находил почву благоприятную для сеяния слова Божия. Святитель Тихон часто должен был терпеть злоречие и осуждение за свою благочестивую ревность. Немощным людям не нравилось иногда то, что святитель во время общего бедствия налагал особые посты на граждан. Только страх оскорбить, в лице святителя Тихона, угодника Божия, за которого могло постигнуть наказание Божие, заставляло иногда повиноваться ему. Граждане Воронежа, увещевая друг друга повиноваться советам, наставлениям или приказаниям Преосвященного Тихона, говаривали: «Он Богу пожалуется». И точно, были случаи, когда Господь явно наказывал наносивших оскорбление святителю Тихону. В 1764 г. он ехал для погребения одного помещика по московскому тракту через село Хлевное. Здесь грубые жители продержали его долгое время, не давая лошадей и отзываясь неимением их, хотя были богаты ими. После этого случая все лучшие лошади в селе стали падать, и жители пришли в бедность. Они прямо увидели здесь карающую десницу Божию и говорили, что святитель Тихон наложил проклятие на их село, и потому лошади падают, и хлеба нет. В 1780 г. они отправились просить святителя Тихона в Задонск о снятии будто бы изреченного им проклятия. Тихон лежал тогда больной в постели, лично принять их не мог, но сказал: «Я не проклинал их, но Бог за непочтение и оскорбление пастыря Своего наказует», и приказал объявить им свое прощение.

Заботы о благе паствы не давали отдыха святителю Тихону, имевшему от природы чувствительнейшее сердце и деятельный дух. Неутомимость его простиралась до того, что он никогда не был празднен. Если было у него много епархиальных дел, то часто целые ночи проводил без сна и не мог успокоиться, пока не окончит своего дела. По утру обыкновенно занимался письменными делами; выслушивал просьбы и жалобы с живейшим участием, с виновными иногда обращался строго. После обеда, по кратком сне, он занимался почти всегда до полуночи сочинением поучений, наставлений и увещаний духовенству и народу. Вместо отдыха, читал писания святых отцов, преимущественно Златоуста, которого особенно любил. Потому-то дух Златоуста и его язык повсюду видны в сочинениях сего пастыря. На беседу с приезжающими к нему он менее всего употреблял времени. Самые беседы большей частью состояли из благочестивых рассуждений. Но когда нужно было, он с заботливостью вникал, сколько возможно было, и в частную жизнь членов своей паствы. Здесь он особенно старался внушать миролюбие и взаимную любовь христианскую. Если же слышал о какой-либо ссоре или вражде, спешил видеть враждующих, чтобы примирить их, или писал к ним. Так, во второй год управления Воронежской паствой, он писал одному обиженному и мстившему за обиду: «Как молиться будете Богу: остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим, — если сами не оставляете? Брат наш, такой же как и мы, — он словом обесчестил нас, оскорбил, а мы черви, земля и пепел, грязь смрадная Бога создателя своего, Господа великого и страшного, Которого сами силы небесные ужасаются и трепещут, на всяк день столько раз прогневляем. Вот посылаю вам пресвятой Образ Спасителя моего и твоего; чрез сие Имя молю вас. Сие Имя ангелам дивно, апостолам, мученикам, святителям и преподобным любимо, нам грешным сладко, понеже о Нем нам только надежды и упования. Оставьте памятозлобие. Сия моя худая бумажка и недостойная мне во свидетельство вам в изобличение будет на страшном суде Христовом» [12].

Для людей бедных и нищих всегда был свободный доступ к святителю Тихону. Вспоможение бедным и утешение скорбящих были самым приятным делом для его чувствительного сердца. Не довольствуясь частым приниманием нищих в своем доме, он имел обыкновение каждый праздник Пасхи, Рождества Христова и в иные некоторые случаи, как то: в неделю сыропустную и во все дни заговенья — рассылать по несколько денег в богадельни, в острог и к другим заключенным. Иногда даже сам, переодеваясь в простое монашеское платье, по вечерам в эти дни приезжал в жилища несчастных, как бы посланный от имени архиерея, и, подавая милостыни, делал словесные наставления к терпению, увещания и утешения. Темнота ночи сперва не позволяла узнавать сего милостидавца и утешителя. Но когда, по слуху народному или сладким увещаниям, стали узнавать его, он на некоторое время прекращал свои приезды, а вместо себя посылал подчиненных своих монахов, но милостыни не прекращал. Он называл нищих, по слову Златоуста, Христовой и своей братией.