«Я был шалун, драчун, бедовый мальчишка». [495] Старшего брата, Иосифа, добродушного увальня, он покорил себе, как раба. Маленький «Разбойник», «Рабульоне», царапал, щипал, кусал брата, и, прежде чем тот успевал опомниться, сам же обидчик жаловался на него матери. [496] «Буйство мое укрощала мама Летиция». – «Строгая в нежности, наказывала она и награждала нас с одинаковой справедливостью; зло и добро, нам все зачиталось». [497]

Однажды он заупрямился, не захотел идти в церковь и, только получив от матери пощечину, понял, что хорошие мальчики должны ходить в церковь. В другой раз, когда он просился с нею в гости, а она его не взяла,– уже довольно далеко от дома идучи по крутой тропинке, под гору, она обернулась и увидела, что он идет за нею; подбежала к нему и ударила его по лицу так, что он упал и покатился вниз; кое-как удержался, встал, плача и вытирая глаза кулаками; а мама Летиция, не обращая на него внимания, пошла дальше. [498] Знала, что делает: с меньшею суровостью нельзя было усмирить Разбойника.

«Я был только упрямый и любопытный ребенок»,– вспоминает Наполеон. [499] Любопытный и задумчивый. «С самого раннего детства он был необыкновенно задумчив»,– говорит Стендаль о своем герое, Жюльене Сореле, двойнике Наполеона. [500]

Буен, резв, а потом вдруг тих и задумчив. Уже остер не по годам. «Я прочел „Новую Элоизу“, когда мне было девять лет, и она вскружила мне голову». [501] В восемь влюбился в семилетнюю школьную подругу свою, Джьякоминетту. Вспоминал потом всю жизнь эту первую и, может быть, лучшую свою любовь. Джьякоминетта была одной из двух возлюбленных, а другой – Математика. Занимался ею так страстно, что жалко было ему мешать: выстроили позади дома дощатую келийку, где проводил он целые дни, погруженный в свои исчисления, а по вечерам выходил из нее, рассеянный, задумчивый, и шел по улице, не замечая, что чулки – кальцетты – сползли у него до самых пят. Уличные дети дразнили его:

Милый друг Джьякоминетты, Подыми свои кальцетты!

Большею частью он не обращал на них внимания, но иногда вдруг останавливался, как будто проснувшись от глубокого сна, и грозил им палкою, швырял камнями или кидался на них с кулаками, не справляясь о числе своих противников. [502]

Вот когда уже начал погружаться в свою «летаргическую задумчивость», в свой «магнетический» сон. [503]

В 1777 году Шарль Бонапарт, благодаря покровительству французского губернатора Корсики, графа Марбёфа, избран был депутатом от корсиканского дворянства в Генеральные Штаты Франции, что помогло ему пристроить на королевские пенсии обоих сыновей: Иосифа – в духовную школу в Отене (Autum), a Наполеона – в военную в Бриенне.

15 декабря 1779 года Бонапарт выехал с сыновьями из Айяччио в Марсель, и, через несколько дней благополучного плавания, десятилетний Наполеон впервые ступил на землю Франции, а 1 января принят был с Иосифом в Отенскую школу, где больше трех месяцев учился французскому языку, на котором тогда еще не говорил ни слова. Отец уехал ко двору в Версаль, и чужие люди отвезли Наполеона, в середине мая, в Бриенн.

II. Школа. 1779—1785

После солнечно-розовых гор и темно-фиолетовым огнем горящих заливов Корсики плоская, тусклая, меловая Шампань казалась ему краем света, царством Киммерийской ночи.

Школьники обступили новичка.

– Как тебя звать?

– Напойоне, – произнес он имя свое по-корсикански.