Данте

Когда говорил Данте бог Любви:

Наш род – от вечного гранита, Noi, che semo dell’eterna rocca, —

и когда благословлял он изгнание свое, – он знал, что ему позавидуют некогда лучшие люди в мире.

О если б я был им! С такою силой духа, Как у него, – за горькое изгнанье, За все его бесчисленные муки, Я отдал бы счастливейший удел! —

скажет великий о величайшем, Микель Анжело – о Данте[54].

Вот почему тебя я надо всеми Короною и митрою венчаю[], —

скажет Виргилий, на вершине «святой горы Очищения»: Данте будет увенчан короною, выше всех царей, и митрою – выше всех пап – это он знал наверное. Вот каким сокровищем владел он, в нищете, и какою славою – в позоре.

Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть царство небесное (Мт. 5, 10).

Всех изгнанных за правду, бездомных и нищих скитальцев, всех презренных людьми и отверженных, всех настоящего Града не имеющих и грядущего Града ищущих вечный покровитель – Данте-Изгнанник.

ДАНТЕ И КЕСАРЬ

В 1308 году избран был в императоры Священной Римской Империи, под именем Генриха VII, маленький германский владетельный граф, Генрих Люксембургский. В следующем году послы его, прибыв в Авиньон, ко двору папы Климента V, возвестили ему, что государь их желает принять корону Кесаря из рук Его Святейшества, в Риме. Папа согласился на это и объявил нового императора в торжественной энциклике Exultat in gloria[1] избранником Божиим, посланным для того, чтобы установить мир всего мира[2].

«Генрих был человек великого сердца... мудрый, благочестивый... и праведный; был доблестный воин», – вспоминает летописец, Дж. Виллани[3], – «Богу Всемогущему угодно было пришествие Генриха в Италию для того, чтобы совершилась в ней казнь всех тиранов... и чтобы самовластие их было навсегда уничтожено», – вспоминает и другой летописец, Дино Кампаньи[4]. Вот почему, по свидетельству Виллани, «не только западные, но и восточные христиане, и даже неверные следили за походом Генриха с таким вниманием, что можно сказать: не было в те дни события, равного этому»[5].

Мир, затаив дыхание, ждал от нового императора, «посланника Божия», торжества человеческой совести там, где она всегда бывает поругана больше всего – в делах государственных. «Скажет праведник: есть Бог, судящий на земле» (Пс. 57, 12), – на это надеялись от Генриха все лучшие люди; но, может быть, никто не надеялся так, как Данте.