«подобие» – «символ»: в этом согласен с Данте противоположный двойник его, Анти-Данте, Гёте[9]. В двух мирах оба живут, с тою лишь разницей, что Гёте хочет двух, или не может выйти из них, а Данте хочет одного, соединяющего два – в Третьем, и действительно входит в Третий мир. Сын Дантовой «Комедии», восстающий на мать и ее убивающий, – «Фауст». Душу свою продает дьяволу Фауст, а может быть, и сам Гёте; душу свою искупает Богу Данте. Но что можно душу искупить или продать, спасти или погубить, – знают оба.

Очень редкие люди, обладающие верною памятью снов, помнят, что верхние, к яви ближайшие слои их относятся только к здешнему миру и потому «вещественны», «реалистичны» (res – вещь), и непроницаемо тусклы так же, как образы искусства, видящего только здешний мир; а нижние, от яви самые далекие слои относятся к миру нездешнему, и потому прозрачны – «символичны», и чем ниже, тем прозрачнее: это «вещие сны», те, что наяву исполняются и так же действительны, как явь, или еще действительней.

Данте – великий сновидец: полвека длится его сновидение – Ад, Чистилище, Рай, – и даже тогда, когда он просыпается, бодрствует, явь не прерывает сна, потому что проходит сквозь него, как твердое тело – сквозь облако. Ниже, чем Данте, никто не сходил к тем глубинам сна, где, может быть, зияют прорывы из этого мира в тот, и никто не был памятливей к этим прорывам, чем он. Можно сказать, что все творчество его есть не что иное, как вещая символика снов. Вот почему и о бытии мира нездешнего свидетель несомненнейший – он.

Самый глубокий и прозрачный, символичный, оба мира наиболее соединяющий из всех языков человеческих – язык Иисусовых притч.

...И вошел в лодку и сидел на озере; а весь народ был на земле у озера. И учил их притчами много (Мрк. 4, 1—2).

«Притча», по-гречески, ainigma, «загадка» или parabolк, «сравнение», «подобие», от parabalilen, «перекидывать»: притча-парабола – как бы перекинутая сходня с лодки на берег – из того мира в этот, из вечности во время. «Притча», по-еврейски, агода, «повествование», «рассказ» о том, что было однажды и бывает всегда; а «притча», maschal, – «иносказание», «подобие», в смысле гётевском: «Все преходящее есть только подобие», «сравнение», «символ», – как бы из того мира в этот поданный знак, перекинутый мост[10].

«Все, что у вас, есть и у нас»; это я уж тебе по дружбе одну нашу тайну открываю, хоть и запрещено», – скажет черт Ивану Карамазову[11]. «Все, что у вас», – в здешнем мире «есть и у нас», – в мире нездешнем. Притча – подобие, соответствие, согласие, созвучие, символ – симфония того, что у нас, с тем, что «у них». Тот мир отвечает этому, как звенящей на лютне струне отвечает немая струна. Все, что «у них», обратно-подобно всему, что у нас (первое на земле слово Иисуса, из того мира к этому: «обратитесь», strafute – «перевернитесь», «опрокиньтесь»); тот мир опрокинут в этом, как небо – в зеркале вод; и стоящие на берегу люди, и лодка в озере, и сидящий в лодке, сказывающий притчу, Иисус, – как бы два ряда противоположно-согласных отражений, совпадений, символов: один ряд – в слове, другой – в действии.

Узами подобий, символов, как звеньями золотой, с неба на землю опущенной, цепи, возносится душа человеческая от земли к небу, в неощутимых для нее полетах, как бы в исполинских астрономических «параболах» (то же слово для притчи, parabolк, как для движения небесных тел).

Мир сей как бы пленяется, соблазняется в притчах его же собственным мирским соблазном; уловляется в его же собственные мирские сети[12].

Отплыви на глубину, и закиньте сети (Лк. 5, 4).

Сети – притчи, символы; мир – глубина[13].

Лучше этого никто не понял и не сделал, чем Данте; в большую глубину мира, для большого лова человеческих душ, никто не закидывал сетей своих – символов-притч. Это делали и святые в церкви; но Данте, может быть, первый после Иисуса и ближайших к Нему учеников, сделал это в миру.

О, вы, имеющие здравый ум, Поймите тайное мое ученье, Сокрытое в стихах необычайных![14]

Явное учение Данте – от Школы и Церкви – от Фомы Аквинского и Аристотеля; «тайное» – от него самого и от Духа. «Дух душит, где хочет, и голос Его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит» (Ио. 3, 8). Дантова «Святая Поэма» есть впервые услышанный людьми не в Церкви, а в миру, голос Духа.