Светская власть должна подчиняться власти церковной, потому что происходит от нее; «император и папа – два неравных светильника, меньший и больший, luminare majus et luminare minus; тот заимствует свет от этого, как луна – от солнца», – так учит Церковь и школа-схоластика Средних веков[10]. Нет, римский Император и римский Первосвященник – два светильника равных, или некогда были и будут равными, – учит Данте.

Два солнца освещают два пути, Мирской и Божий; но одно другим Потушено, —

власть императора ослаблена или уничтожена властью папы.

...И с пастырским жезлом Соединился меч; но быть тому не должно. ...И, смешивая обе власти, Церковь, Себя и ношу оскверняя, в грязь, Как вьючное животное, упала[11].

Чтоб Церковь поднять из грязи, надо снова разделить две смешанные власти, светскую и церковную, потому что «сам Христос, перед лицом Пилата, отрекся от власти земной: „Царство Мое не от мира сего“[12]. „Основание Церкви – Христос... а основание Империи – закон человеческий“[13]. – Римский Первосвященник, „наследник Петра, – может разрешать и связывать все... кроме законов государственных“[14]. – „Римская Империя уже имела всю свою власть в то время, когда еще не было Церкви... Следовательно, земная власть императора исходит, без всякого посредства, из самого источника всякой власти“ – Бога[15]. – „Против этой истины восстают и Верховный Первосвященник, и все пастыри стада Христова... одушевляемые, может быть, не гордыней, а истинной ревностью о Церкви“. – «Но мы должны слушаться их не так, как Христа, а лишь как Петра»[16]. Это значит: если Церковь хочет подчинить себе Государство, то мы не должны ее слушаться вовсе. Эта мысль о возможном непослушании Церкви, будучи доведена до конца, сделается началом Преобразования в Церкви Реформации и могла бы сделаться началом Переворота, Революции.

Два пути, Божеский и человеческий, церковный и государственный – две параллельные, некогда прямые, а потом искривившиеся линии; надо снова их выпрямить. Это и делает или хочет сделать Данте в «Монархии».

Два Бога на небе. Две святыни на земле – Римская Церковь и Римская Империя: так можно бы договорить или додумать главную мысль «Монархии». Та же мысль и в «Пире»: римляне – «святой народ... избранный Богом». Сила его не в силе, а в ведущем его, «Божественном Промысле»[17]. Лучшие граждане Рима, от Брута старшего до Цезаря, «не людям, а богам подобные, возвеличили Рим не человеческой любовью, а божественной, что не могло быть... иначе, как по наитию Свыше и для особой, Богом самим поставленной цели» – спасения мира[18].

От Иудеев спасение (Ио. 4, 22), —

говорит Иисус. – «Спасение от римлян», – говорит Данте.

Начатая в «Пире» мысль о «святости» Рима продолжается в «Монархии». Сам Христос освятил Римскую Империю, пожелав в ней родиться и умереть. «Сделавшись человеком, Сын Божий записан был, как человек, в единственную перепись всего человеческого рода, бывшую во дни Кесаря Августа»[19]. Римскую Империю освятил Христос и смертью своей: «грех Адама не был бы (справедливо) казнен, если бы Римская Империя не была законною... ибо должно было Христу пострадать, по приговору того, кто имел право судить весь человеческий род, чтобы он весь был казнен во Христе. Но Кесарь Тиберий, чьим наместником был Пилат (судивший Христа), не мог быть законным судьею всего человеческого рода, если бы Римская Империя не была законною»[20].

Так освящается «народ Божий», римляне, гнуснейшим из всех на земле совершенных злодеяний – убийством Сына Божия. Вот когда «черный херувим» мог бы напомнить слишком искусному логику, Данте:

А я ведь тоже логик![21]

Римский орел – не менее «святое знамение», sacrosancto segno, чем Крест[22].

Данте увидит в раю, в шестом небе Юпитера, бесчисленные, рдеющие, подобно рубинам, искры – души святых, не только христиан, но и язычников, образующие тело Римского Орла: