Теми же почти словами говорит Данте о ней, какими Символ Веры говорит о Христе:

Ради нашего спасения сошла Она на землю[21].

Смертную женщину, никому, в те дни, еще не известную девушку, Биче Портинари, возносит он выше всех святых, – может быть, выше самой Девы Марии[22]. Это «ересь» и «кощунство», если нет «Третьего Царства Духа», а если оно есть, то это новый, в христианстве небывалый, религиозный опыт, уже по ту сторону христианства, – не во Втором Завете, а в Третьем.

О, тихий Свет Христов, вознесся Ты на небо, Чтоб слабых глаз моих не ослепить. И в тот цветок, на небе пламеневший, Единственный, чье сладостное имя Я призываю вечером и утром, — Я погрузил всю душу... И между тем, как та Звезда живая Все затмевала так же здесь, на небе, Как некогда затмила на земле, — Сошедший с неба, огненный венец Обвил ее, вращаясь в чудном блеске, И музыка тишайшая земли... И для души сладчайшая, громами, Что раздирают начетверо тучу, Казалось бы пред тою тихой песнью, Что славила Божественный Сапфир, В чьей синеве еще синее небо. И так звучала песнь Святого Духа: «Я – вечная Любовь, венец блаженства, Которым дышит девственное чрево, Обитель Сына Божья на земле». И повторяли все Огни: «Мария!» И вознеслась на небо Матерь к Сыну. И, как дитя, напившись молока, У груди матери, к ней простирает руки, Так все они простерлись к Ней с любовью... И хором пели все: Regina coeli, — Так сладостно, что не забуду ввек[23].

Может быть, Беатриче, ушедшая в Белую Розу, снова выходит к Данте Девой Марией, так же, как Мария, ушедшая к Сыну, выйдет снова Матерью-Духом. Как бы две «Дамы Щита», Donne di Schermo: Беатриче скрывает от Данте Деву Марию, а Дева Мария скрывает от него Духа-Мать.

Ближе всех святых к Данте – Бернард Клервосский (1090—1153), потому что больше всех любит Землю Мать, так же как Матерь Небесную.

Я – Девы Марии верный служитель[24].

Кажется иногда, что над ними обоими, святым Бернардом и грешным Данте, совершилось нежнейшее чудо любви – «кормление молоком» Богоматери, lactatio. В 1111 году, когда юный Бернард молился ночью в пустыне Сэн-Ворльской (Saint-Vorle), в часовне Девы Марии, перед Ее изваянием, и произнес слова:

Матерью тебя яви, Monstra te esse matrem, —

изваяние вдруг ожило, и Царица Небесная сжала один из пречистых сосцов своих так, что брызнувшие из него капли молока упали в полураскрытые от восхищения уста Бернардо[25].

О clemens, о pia, О dulds Virgo Maria, —

эта сладчайшая песнь могла родиться только на этих устах, вкусивших божественной сладости того молока, которым был вскормлен Младенец Христос. Горькою полынью кажется Ангелам, по сравнению с нею, и мед райских цветов. Только на тех же устах могла родиться и эта молитва святого Бернарда за грешного Данте:

О, Дева Мать, дочь Сына своего, Всей твари высшая в своем смиреньи... Услышь мою молитву! Горячее Я не молился никогда И за себя, чем за него молюсь... Спаси его, помилуй... Видишь, сколько К Тебе Блаженных простирает руки, Со мной и с Беатриче, за него![26]

Так же, как первый, подземный вождь Данте, Виргилий, исчезает, только что появляется на пороге Земного Рая вождь его, второй, небесный, – Беатриче, – исчезает и она, только что св. Бернард появляется на пороге Света Неизреченного – молнии Трех.