Любовь, что благородным сердцем рано Овладевает, овладела им К недолговечной прелести моей, Так у меня похищенной жестоко, Что мы и здесь, как видишь, неразлучны.

Кто это говорит, – Франческа, в аду, или Беатриче, на небе? Может быть, обе.

Любовь, что никому, кто любит, не прощает, Там, на земле, мной овладела так, Что мы и здесь, как видишь, неразлучны.

Смерть и ад победила их любовь, земная; победит ли небесная любовь Данте и Беатриче?

...О, сколько Сладчайших мыслей и желаний страстных Нас довели до рокового шага!.. От жалости к тебе, Франческа, плачу...

Может быть, не только от жалости, но и от зависти?

Поведай же: во дни блаженных вздохов, Каким путем любовь вас привела К сомнительным желаньям?

Их – привела; но не привела Данте и Беатриче. «Страшного владыки», бога Любви, он испугался, остановился и, как евангельский богатый юноша, «отошел с печалью».

И мне она сказала

(кто «она», – Франческа, в аду, или Беатриче, на небе?), —

...нет большей муки, Чем вспоминать о прошлых днях блаженства, Во дни печали...

Кажется, под бременем этой именно муки Данте и склоняет лицо к земле, как под бременем вины неискупимой.

...Читали мы однажды повесть О Ланчелоте и его любви. Одним мы были, и совсем без страха. И много раз от книги подымали Глаза, бледнея... Но погубило нас одно мгновенье: Когда прочли мы, как любовник страстный Поцеловал желанную улыбку, — То он, со мной навеки неразлучный, Поцеловал уста мои, дрожа... И в этот день мы больше не читали... Меж тем как говорил один из духов, Другой, внимая молча, плакал так, Что я, от жалости, лишившись чувств, Упал, как мертвый падает на землю[6].

Может быть, от жалости не только к ним, но и к себе, – от угрызенья и раскаянья: понял вдруг, как бесполезно погубил себя и ее. Так Орфей, выводя Евридику из ада, недолюбил, недоверил, усомнился, – оглянулся, и потерял любимую.