Дорогой Александр Сергеевич!

Ваше письмо от 14-го получил. Если нужно будет оказывать давление на Сытина, напишите, я попрошу князя, а мои собственные шансы там, судя по некоторым признакам, равны нулю.

Мельникова я рекомендовал Вам совсем не "о Шмидт" (я на этот счет нахожусь с ним в прямых сношениях), и не для духовных разговоров с этим ленивым увальнем, но как красочное бытовое явление в Вашем вкусе (то, что в Кожевникове Вас отчасти пленяло) с массой воспоминаний и наблюдений, жизненных и литературных, тоже в вашем вкусе. Одним словом, я хотел Вас развлекать в вашем одиночестве летнем, и только всего.

Ваши слова о "романе" с Шм<идт /> психологически очень метки и, вероятно, в известном смысле и верны. Только, как вы увидите, это и ответственнее, и страшнее, чем все мои другие "романы", так что один я, не разделив это бремя с о. Павлом, не знаю, подъял ли бы. Особенно все ответственно становится на фоне событий, ею предвиденных в общем. Почти все уже напечатано, — прочтете осенью, будет и маленький вступительный биографический очерк. Вы меня осудите, я знаю, но, когда будете судить, мысленно поставьте себя в мое положение и ответственность.

Живется и по поводу хода войны, и по причине, как никогда осознанного своего бессилия и ненужности, трудно и порой сверхмучительно (как будто смерть заживо), но порою благодатно и как-то освободительно. Очень бы хотелось с Вами видеться и обменяться мыслями и чувствами на тему, Вам известную и нам общую, и с небывалой конкретностью теперь ставшую в душе. Неужели же и это "роман"? Господи, спаси и сохрани! Здесь до сентября. Авва в Посаде, Эрн, кажется, в Анапе, — не писал. Привет А.С.Мишенькину, жду от него письма.

Христос с вами!

Ваш С.Б.

585.     М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1745] <лето 1915 ? Михайловское — Бегичево ?] />

<… /> Мне рассказал Петровский, что в имении Сухотиных существует альбом, где сам Соловьев написал, что его любимый писатель Гофман и его любимая вещь "Золотой горшок"[1746] <… />

586.     Г.А.Рачинский — М.К.Морозовой[1747] <24.07.1915. Бобровка — Михайловское>

<… /> Моя племяница, ее муж — химик и их родные и друзья, живущие здесь с нами, все очень добрые и хорошие люди, но все, за исключением только, и то не вполне, художницы Остроумовой-Лебедевой[1748], реалисты и либералы отвлеченно кадетского закала; о религии и настоящей, как мы ее с Вами понимаем, любви к России и помину нет. Так что многие из своих мыслей и чувств приходится держать про себя во избежание бесполезных и только раздражающих споров. А теперь более, чем когда-либо, надо "иметь горé сердца"[1749]! Известия с театра войны в уныние меня не приводят, но чувствую, что только теперь началась настоящая "трагедия" и мы подходим к действительной Голгофе, после которой нас будет ждать светлое воскресение Руси. Зима эта будет для всех нас многознаменательна: надо неустанно продолжать дело духовной проповеди, не бросать того, что начато было в нашем Религиозно-философском обществе и в "Войне и культуре". Чтобы бороться, как следует, нужна надежда на светлое будущее и глубокое и верное понимание его. А этого все еще так недостает в квази-интеллигентном обществе.

Я писал об этом Евгению Николаевичу.

Я очень рад, что Дурылин принялся вплотную за своего Лескова; думаю, как уже писал Вам, что книга выйдет хорошая, только не насовал бы он туда полемики, а убрать ее будет трудно: человек он упрямый и, когда захочет, умеет, как уж, из рук выскакивать. Я очень его люблю и ценю, несмотря на ведомые мне недостатки его, и боюсь влияния на него Самарина и Новоселовского кружка, вкупе с епископами и черносотенным духовенством.

В Самарине, Новоселове и их друзьях очень много хоршего, и я не без пользы для себя бываю в их обществе; но Дурылин склонен брать от них не это глубокое и доброе, а полемический задор и миссионерскую манеру видеть в чужих верованиях только черное и без критики превозносить свое. Вот это-то и страшно и опасно. Я оттого так свирепо и обрушился на него во время его доклада о св. Софии[1750], что он мне говорил и исал, что полемики в докладе не будет, а Булгакову, который мне случайно показал письмо, писал, что его доклад отчасти направлен против Трубецкого. Ну да может быть все это еще молодость, и пермелется, Божия мука будет!