Тане пришлось вернуться в Москву. Однако вскоре, 25 января 1933 года, в день ее Ангела, она была арестована и после нескольких месяцев пребывания на Лубянке и в Бутырской тюрьме отправлена в ссылку в Бийск (Алтайский край). Вернулась она оттуда уже в 1936 году, без права проживания в столице. Она поселилась в Загорске[102], в домике, когда‑то предусмотрительно купленном для нее отцом Георгием.

Во время многолетнего отсутствия Татьяны мезонин сдавался внаем молодому учителю физики, Тихону Тихоновичу Пелиху[103]. Познакомившись с хозяйкой, Т. Т. Пелих, глубоко верующий человек, не усомнился в том, что она — его судьба. И, действительно, их брак оказался на редкость счастливым и гармоничным.

Ко времени знакомства с архимандритом Вениамином в семье Пелихов было уже двое детей — Катя и Сережа. Их также стали водить на исповедь к отцу Вениамину. И в дальнейшем его письма из ссылки неизменно содержали строчки, адресованные детям.

После своего возвращения в октябре 1954 года отец Вениамин ни разу не выбрался в Загорск. Да и жить ему оставалось уже меньше года. Поэтому многие наставления, которые он давал в письмах членам семьи Пелихов, выглядят как завещание.

В целом же письма архимандрита Вениамина из ссылки, несомненно, являются свидетельством верности пастырскому долгу, избранному иноческому пути, своему народу, в муках его вавилонского пленения, а главное — верности Кресту Христову, который дается каждому христианину, но по его мере. Мера же владыки Вениамина оказалась весьма велика, как и предрек ему саратовский затворник:"Я бы взял тебя, раб Божий, да ты уж очень высок…"[104]. Поэтому и тяжесть испытаний, выпавших на его долю за семнадцать лет лагерей и ссылок, далеко превышает меру современного человека.

***

Дорогие о Господе![105]

Прежде всего радуюсь случаю написать Вам, хотя пишу в казахской юрте[106], сидя на земле. Теперь жнива и казахи кочуют, я, по обстоятельствам своего положения, вынужден участвовать в колхозной работе. Посылку Вашу получил. Горячо благодарю за теплое участие и память о мне. Письма Ваши читаю со всем сердечным вниманием и душой живу Вашими радостями и скорбями. Пишите и далее, если не затруднитесь. Меня до 15 августа, если мне не предстанет возможности писать в юрте, извините за молчание.

Заочно призываю на всю Вашу семью Божие благословение, вся она родная мне. Простите за почерк. Пишу на коленях, отчего неудобно выводить буквы. Жалко, что похлопотать в Москве за меня трудно. Если бы поближе к Вам жил и с русскими — было бы легче. Господь с Вами.

22 июля 1949 г.

Дорогие о Господе!

Как я порадовался письму от Вас. В первый раз услыхал о Ваших жизненных новостях, которые мне весьма интересны. Благодарю за любовь Вашу ко мне. Ее я помню всегда и ношу в сердце. Не огорчайтесь некоторыми неувязками из‑за невозможности сделать мне добро, какое хотите. Я и так это глубоко чувствую.

Мне нужны рабочие рукавицы, бумага, конверты, вообще канцелярские принадлежности, гречневая крупа, сухари, рыбий жир. Живу в юрте на жниве. Сильно устаю на работе. Это письмо пишу ощупью, поздно вечером у юрты. Весь я в грязи. Стирка белья невозможна. Вообще быт тяжелый. Но все надобно терпеть ради Христа. Шлю благословение Божие всем вам. К[атю] и С[ережу][107] также всегда помню, как своих родных. Простите.