В субботу – Литургия в голубом, богородичном, тихая, которую не столько служишь, сколько только "являешь" – до такой степени она совершается там …

Днем – у Ани с детьми. Мне кажется, что я не знаю более счастливого дома, более счастливой семьи.

Вчера – последнее воскресенье Великого Поста. Исповеди, полная церковь, несмотря на отсутствие двух третей студентов.

У обедни Павел Литвинов и его belle-mere[687], бывшая жена Копелева-Рубина.

Продолжаю все с тем же восторгом "Гоголя" Синявского. И все те же размышления – о плененности русского сознания мифами , о неспособности – из-за этого – разобраться в "русской проблеме", о подспудной нелюбви к правде. Вчера, после обеда, за кофе в семинарии заговорили об этой книге. Харитонов (наш последний семинарский "диссидент", "русит"): "Это грубый пасквиль на Гоголя, на Россию…" И с какой злобой! (А сам добрейшая Божия коровка…) Типичная реакция: позволили себе затронуть "миф", критиковать, анализировать, сомневаться. Все то же – "в Россию можно только верить"[688]…

И потому и солженицынский призыв к раскаянию звучит, в сущности, почти нестерпимой гордыней, звучит фальшиво. До раскаяния и биения себя в грудь нужно смириться и принять правду во всей ее беспощадности. Какие странные и неестественные отношения у русских с Россией…

Сегодня нашему Сереже тридцать один год! А как будто только вчера была эта весенняя ночь в Кламаре, когда, после очень быстрых и удачных родов, мы открыли окна и сидели, переживая радость рождения мальчика.

Разговор с Л. сегодня за кофе о "церковности". Мы выросли в ней. Но все сильнее чувствуем, что эта православная "эстетика" рассыхается, распадается, что она все-таки "культура" прошлого. И такой острый вопрос, поэтому: что же, собственно, передавать ? И как ? Передавать можно только жизнь, живое. А сейчас передается уже "архаика", не столько "вызывающая" мир, сколько из него уводящая. Уже мы слушали византийское и русское великолепие в "камерном" переложении, уже для нас это было романтикой. А теперь!

Скрипт, вчера, о Фоме Неверном, о "блаженни не видевшие и уверовавшие"[689]. Вера в воскресение Христа начинается с веры во Христа, а не наоборот. Те, кто не верили в Него, не поверили, не узнали воскресшего. Воскресение Христа не чудо. В него невозможно поверить, если не сказать: "Никогда не говорил человек так, как Этот Человек"[690], если не принять Христа. Принять же Христа – это знать , что Он воскрес. Мы верим во Христа, мы знаем , что Он воскрес.

Вторник, 13 апреля 1976

Рано утром вчера – автомобильная катастрофа: двенадцать студентов, возвращавшихся из Питтсбурга. Каким-то чудом никто не убился, но двое в госпитале, остальные в печальном виде… Весь день из-за этого волнения. Как страшно близки мы всегда к какой-то страшной черте.

Вечером звонок от Зои Юрьевой: у мужа инфаркт, у сына сегодня операция. Просит помолиться…

Кончил Синявского. Продолжаю думать, что он ближе всех подошел к "тайне Гоголя", и подошел потому, что начал не с "априорности", не с того, что нужно доказать, а – с вслушивания, вдумывания, вчитывания… Заодно подошел и к мучившему русскую культуру вопросу об искусстве. Мне думается, что искусство (с "христианской точки зрения") не только возможно и, так сказать, оправдано, но что в плане христианского "едино же есть на потребу", может быть, только искусство и возможно, только оно и оправдано. Христа мы узнаем – в Евангелии (книга), в иконе (живопись), в богослужении (полнота искусства). Образ Его и присутствие только тут адекватны (не в "богословии" же с примечаниями и ссылками на немцев!). Но на глубине нет грани между искусством "религиозным" и "светским". Подлинное искусство все из "религиозной" глубины человека, "гений" и "злодейство" несовместимы. И т.д., и т.п. Все это, как будто, прописи, и, однако, нечувствие этих прописей губит искусство и "религию": Гоголь, Толстой, а с другой стороны – litterature engagee[691]. В пределе же нужно не (еще оно) богословское оправдание искусства, отеческое и милостивое его допущение. Само богословие подсудно искусству, ибо должно им стать и его в себе "исполнить", но этого не делает, предпочитая выдавать себя за "науку".

Четверг, 15 апреля 1976