Пишу это, "отлынивая" от горы неотвеченных писем, на которые решил ответить, да вот – все никак не могу начать. Поехал для этого в семинарию. Не дали: два часа телефонов, разговоров, бесконечных "можно к вам зайти на минуту?"… Перелистал, ища в столе эту тетрадку, записи 1974 и следующих годов. Все те же жалобы на заедающую, уничтожающую меня жизнь, суету. Но это действительно страшное бремя моей жизни, и не знаю – как от него освободиться и нужно ли?..

Все эти дни тяжесть от исповедей, от невольного прикосновения к маленьким, но нудным "драмам", которыми, увы, изобилует семинарская жизнь. Есть, действительно есть в Америке какая-то подспудная, но все время прорывающаяся violence[1136] наряду с детскостью, простотой и т.д. Страх? Самозащита в соревновании? Не дается тут тишина: "да тихое и безмолвное житие поживем…". Если человек гуляет, то потому, что ему это прописал доктор или он вычитал об этом в газете. В сущности – полное неумение наслаждаться жизнью бескорыстно, останавливать время, чувствовать присутствие в нем вечности… Американец, по-моему, боится довериться жизни: солнцу, небу, покою: он все время должен все это иметь under control[1137]. Отсюда – эта нервность в воздухе… И тоже эта постоянная направленность внимания на других, какая-то слежка всех за всеми.

Великая среда, 26 апреля 1978

Последняя Преждеосвященная, последние постные поклоны. Трехчасовая служба, но вот, только что, как будто начало "расплавляться" сердце, конец службы и… кабинет и одни за другими – Негребецкий и обсуждение деталей "юбилейного" банкета, коптский священник с женой (хлопочет о коптском студенте), телефоны: от Amnesty International[1138]: просьба подписать что-то в связи с Аргентиной, от Bill Coffm'a (по тому же делу), Митрополит, канцелярия. И уже почти ничего не осталось от ритма, от света службы. В перерывах все пишу письма, а гора неотвеченных как будто не уменьшается… И вот уже четыре часа дня! Так, изнемогая, убегает время.

Письмо от Максимова, в ответ на мое с предложением статьи о Варшавском. Очень дружественное. Моя статья – пишет – привлечет к "Континенту" новых читателей, которых-де у меня в России великое множество…

Великая пятница, 28 апреля 1978

Ожидание и исполнение. Кажется, никогда не кончится пост, не сдвинутся с места эти бесконечные сорок дней… Затем в Лазареву субботу – "несбыточной" кажется Пасха… Но вот всегда приходит и всегда застает врасплох. Вот уж действительно: "Се жених грядет в полунощи…". Чувство такое, что совсем и не ждал и не готовился, что все равно безнадежно вне чертога…

Великий четверг вчера – и всегдашнее чувство, что времени нет. Что это тот же самый Великий четверг, в который в детстве мы с Андреем шли по rue Legendre, а затем под распустившимися платанами Boulevard de Courcelles – на "Dam", или, может быть, еще более ранний… Что это не он к нам приходит, а мы возвращаемся к нему, снова в него погружаемся, что он снова дается , даруется нам. "И Я завещаю вам, как завещал мне Отец, Царство…"[1139]. Что вся сила "литургии" Церкви именно в том и состоит, что она дает нам возможность этого возвращения, этого погружения… И, наконец, что "духовная" жизнь в том, чтобы там быть, а не только к "там" иногда, и притом символически, прикасаться… "На горнем месте высокими умы…"

Разговоры, в эти дни, с несчастными. В среду – с Д.Т., которую бросил жених, или, вернее, тот, о котором она думала как о женихе. Вчера с Г.Т. – в острой, страшной депрессии. Чувство полного бессилия, маловерия, невозможности помочь. Слова, теряющие всякий смысл и силу.

Смотрел сегодня на объявление о новом "высотном" здании, нарисованном Дали и воздвигнутом в Париже. Все из каких-то кубов и т.д. И в голову пришла простая мысль. В чем ужас нового искусства, архитектуры, живописи, литературы? Всякое, самое пошлое, самое "викторианское", сусальное, разукрашенное колоннами и амурами здание прошлого – все-таки "символично". Ибо даже пошлость относит к чему-то другому, карикатурой на что она является. Все все-таки, так или иначе, о другом . "Новое" искусство по-настоящему хочет только одного: эту "отнесенность", этот символизм разрушить или, точнее, – разоблачить . Оно как бы говорит: смотрите – за этим ничего нет . Это начал уже сюрреализм, который, хотя он очень много болтал о rкve[1140], на деле являл этот rкve либо как абсурд, либо как грязь и бессмыслицу, как какой-то тусклый "зуд". Самый пошленький, самый слащавый романс таит в себе какую-то возможность. От него можно куда-то подняться, он все-таки "человеческий мир". От того, что порождает эти кубические дома, хода нет никуда. И я потому вспомнил об этом в связи с вчерашними разговорами, что тут все связано. Тупик такого рода несчастия – это то, что жертва его в наши дни сама себе все может объяснить, проанализировать при помощи "психотерапевтической" терминологии. Однако именно этот анализ, это мертвое знание о живом страдании и о реальном зле и делает исцеление невозможным. Ибо исцеляться-то "некуда…". А к старым, на самом деле вечным, живым и целительным символам доступ закрыла сама "религия". Страстная неделя стала "дискурсивным рассказом" о том, что две тысячи лет назад произошло со Христом, а не явлением того, что совершается сегодня с нами. Это византийское, риторическое "сведение" счетов с Иудой, с иудеями, наш праведный, "благочестивый" гнев, направленный на них… Как все это звучит жалко после первого Евангелия[1141]. Великая пятница, день явления зла как зла, но потому и разрушения его и победы над ним, стал днем нашего маленького человеческого смакования собственной порядочности и торжества благочестивой сентиментальности. И мы даже не знаем, что мы, в конце концов, "упраздняем крест Христов".

Светлый понедельник, 1 мая 1978

Пасха. Вчера, после пасхальной вечерни, в Нью-Йорке – у Трубецких и затем у Хлебниковых (из-за Ксаны). Там встречаю о. А. Киселева, который преподносит мне первый номер "Русского возрождения". Читал вечером в пасхальной усталости. Еще хуже, чем я думал. Хуже потому, что журнал пронизан некоей "подлинкой", так сказать, "инсинуацией". Это "анти-Вестник" прежде всего. Не говоря уже об убожестве своего собственного "религиозно-национального" идеала. Подумать только, что все эти "клише" я слышал с десятилетнего возраста и что с тех пор в этом направлении не сделано ни шага вперед.

Такого пасхального дня – по солнечности, прохладе, легкости воздуха – как будто никогда не было…

Разговор с Сережей по телефону.