Усталость. Не физическая, а какая-то другая. Усталость от всего того, что все время "съедает" отрывки жизни. Сегодня – мой единственный день в Нью-Йорке, вечная мечта – засесть за стол, за "Литургию". Но просыпаешься и вспоминаешь: утром – радио "Свобода", в полдень – панихида по Гартман на 2-й улице, в час – завтрак с К.Лютге, а затем когда-то днем – свидание с Ю.Хлебниковым и его невестой. И вот день заранее "съеден", и на душе – уныние. Уныние – я знаю это – всегда греховно. Но оно и оттого тоже, что, за исключением "Свободы", все остальное перечисленное выше не нужно, то есть я для этого не нужен. О.А.Гартман не ходила в церковь и была одним из вождей движения "гурджиевцев". Хлебников женится и без меня. Лютге тоже "случаен"… Но день убит, и не первый, а тысячный, я неделями ничего, что мне кажется нужным , не делаю… И потому всегдашнее уныние, которое я стараюсь "заговорить" такого рода мыслью: а может быть, не нужно (в очах Божиих) именно "нужное" мне и я должен смириться и, как говорят, "принимать" все это? Л. всегда говорит: "Ты не умеешь говорить "нет"". Но это было бы, возможно, добродетелью, если бы это было от любви – от пастернаковского "Я ими всеми побежден, и только в том моя победа"[1265]. Однако нет, никакой любви я не чувствую, чувствую, напротив, раздражение. И вот скоро – шестьдесят лет, а я все как-то "петушком, петушком". И еще одно: я совсем не знаю, чем бы я был, если бы Бог дал мне эти, кажущиеся мне вожделенными, "одиночество и свободу". Ceci dit[1266], надо "начинать день", то есть ехать на радио "Свободу".

Купил на вокзале [газету] "Le Monde". Статья Ганса Кюнга "Jean P. II: une interrogation"[1267], из каковой interrogation явствует, что Кюнг недоволен Папой со всех точек зрения, ибо Папа – en rйsumй[1268] – "est un defenseur doctrinaire des vieux bastions"[1269]. Чего Кюнг не сознает и не чувствует – это невозможности для Католической Церкви принять его программу, его богословский метод, его понимание Церкви и т.д. Кюнг – это конец католичества, и у Папы просто нет другого выхода, как звать обратно. Кюнг, в сущности, проповедует и готовит новую реформацию , и этого Папа, ясно, допустить не может. Таков тупик католичества. Единственное, что оно может, – это периодически "выделять" из себя реформацию: в XVI веке – Мартина Лютера, в XIX -Lamennais, затем – старокатоликов, в XX – модернистов, а теперь Кюнгов и К°. Как не понять, что "непогрешимость", то есть абсолютный авторитет ех sese, не ex consensu Ecclesiae[1270], это не случайность, не девиация, а "норма" и, отступая от нее, Римская Церковь начинает распадаться…

Суббота, 20 октября 1979

В связи с лекцией, в следующий понедельник, о Толстом . Он живая и трагическая иллюстрация "отпадения" как неблагодарения … Его искусство было насквозь пронизано благодарением. И когда он перестал "благодарить" (суть гордыни), он ослеп.

Из письма C.S.Lewis'a: "…it being the rule of the universe that others can do for us what we cannot do for ourselves and one can paddle every canoe except one's own. That is why Christ's suffering for us is not a mere theological dodge but the supreme case of the law that governs the whole world; and when they mocked him by saying "He saved others, himself he cannot save," they were really uttering, little as they knew it, the ultimate law of the spiritual world" (The letters of C.S. Lewis to Arthur Graves. "They Stand Together", ed. Walther Hooper, Macmilbn, 1979, p.514)[1271].

Понедельник, 22 октября1979

Крестины в субботу очередного "диссидентского" ребенка (Петр Орлов, десять лет). До этого разговор с П[етром] Винсом, сыном баптистского пастора, высланного из России вместе с Гинзбургом и др. Хорошее, "тихое" лицо, что-то во всем облике светлое…

Вторник, 23 октября 1979

Читаю письма C.S.Lewis'a к его другу, 1917-1918 годы. Революция в России. В письмах – ни одного слова о ней. Только Англия, только английская литература, Оксфорд… Разорванные миры, их самодовлеемость.

Лекции. Они почти всегда дают радость. Вчера вечером – о Толстом. Сегодня – на литургике – о Духе Святом. Почему мне сравнительно легко говорить и, говоря, рождать мысль – и так трудно писать?

Невероятная для этого времени года жара.

Что самое страшное в общественной деятельности, администрации, "власти"? Постепенно разрастающееся равнодушие, некая пассивная жестокость. Чтобы так или иначе удовлетворить всех , нужно "ограничивать" каждого , сводить свое отношение к нему до минимума и до безличия. Ибо каждый требует всего. Тайна Христа: отдача себя целиком каждому…

Среда, 24 октября 1979

В солнечном одиночестве нью-йоркской квартиры. И, как всегда, – так трудно одиночеством воспользоваться, стряхнуть с себя наросшую за предшествовавшие дни суету, погрузиться в работу.