Из разговора по телефону:

– Наталья Леонидовна, Вы не возражаете против того, чтобы опубликовать присланные записки?

– -

– — Нет, пожалуйста, они же такие смешные.

 ЖИЗНЬ КАК БЛАГОДАРНОСТЬ

Беседу вела Е. Калашникова

19)«Вопросы литературы», № 4 за 2002 г.

Наталья Леонидовна Трауберг — известная переводчица с английского, французского, испанского, португальского, итальянского. Из своих собственных любимых переводов она назвала: с испанского — Мигель Делибес, Камило Хосе Села, Ана Мария Матуте; с португальского — Эса де Кейрош; с французского — Жан–Батист–Анри Лакордер, Эжен Ионеско; с английского — Пэлем Гренвил Вудхауз, Гилберт Честертон, Клайв Степлз Льюис; с итальянского — Луиджи Пиранделло.

— Наталья Леонидовна, ваш отец — известный режиссер. А кто‑нибудь из семьи был связан с литературой?

— Мои родители из сравнительно интеллигентных семейств. Папа из одесской буржуазной семьи. Дедушка Захар Трауберг, сын бухгалтера, в юности ушел из местечка, работал в газете, а впоследствии переехал с семьей в Питер, стал было издателем, вернее, совладельцем массового издательства “Копейка”, но не тут‑то было… Он был верующим (видимо, иудаистом), веселым, милым человеком. Мамина семья никакого отношения к литературе не имела, если не считать того, что бабушка Мария Петровна была классной дамой и преподавала русскую литературу в хорошей женской гимназии. Она была верующей, любила Лескова. Дедушка был чиновник.

— А где вы учились?

— Моя мама была очень властной: “Иди учиться на физический факультет”. Я пискнула, но пошла поступать на физическое отделение Ленинградского университета. А поступив, поняла, что там мне совершенно неинтересно. Потом я перешла на романо–германское отделение, хотела стать медиевистом.

— Вы читаете на испанском, английском, французском, немецком, португальском… А где вы учили языки?

— В детстве у меня были учительницы французского и немецкого. Мама считала, что меня надо воспитывать так же, как ее воспитывали. В 11 лет я поняла, что раз мои любимые книжки (“Маленькие женщины”, “Маленькая принцесса”) написаны по–английски, то я буду читать их в оригинале. К тому времени я уже знала французский и отчасти немецкий, к 16–ти легко читала по–английски. А учила его уже позже. Какое‑то время я не могла получить чисто английский диплом, для того чтобы преподавать в школе, потому что мне не давался англосаксонский. Потом в университете я увлеклась испанским, мы его учили “с нуля”. Но любимый язык — английский. Немецкий я, как ни странно, забыла.

— А кто ваши любимые авторы? Или это некорректный вопрос, так как вкусы со временем меняются?

— Как‑то в Оксфорде меня спросили: “Если бы вам не надо было зарабатывать деньги, кого бы вы переводили?” В таком случае я бы переводила только Вудхауза и Честертона. Это мои любимые авторы, они написали детские книги, которые воскрешают райскую жизнь не как иллюзию, а как благодарность.

После трагических событий в Америке мы видим, что такое священность свободного нетронутого обыкновенного человека, не интеллектуала и не фанатика, а, например, обыкновенной женщины, которая идет в магазин. Многие говорят: “Но ведь американцы и их культура такие отвратительные”. Ничего не поделаешь — таков человек, и его мучить нельзя. Теперь мы видим, чту противостоит такому человеку: не добрая старина, а чудовищность.

Вудхауз и Честертон близки к этому: человек — отчасти ребенок, его жалко, он священен. Сейчас человечество переживает юношеский возраст, именно в последнее время стало видно, что люди не умеют пользоваться свободой, но это все же лучше, чем жестокость.

Вудхауз — ангел простого, свободного, мирного человека. Бывает ли такой человек на земле? Да, и не только перед лицом столь страшной смерти. Да, он порождает Бог знает что и кого, в том числе и фанатиков. Но представьте его с маленьким ребенком или с кошкой. Ему хочется вкусно поесть, посмеяться… С Вудхаузом все просто — не зря говорили, что он лучший писатель XX столетия. Его идиотская рожа, торчащие уши, детская душа противостоят любому фанатизму. С Честертоном дело грустнее: он сам прошел по нитке между Сциллой и Харибдой.