Статьи и интервью

Но голос зовет сквозь годы: «Кто хочет еще свободы?

Кто хочет еще победы? Идите домой!»

(Пер. А. Якобсона)

Тут удивился Мэкки. Для него дом и свобода всегда совпадали.

Это понятно, если понимать под свободой не «волю», а под Честертоном — не бездумного эксцентрика, апологета беззаконной игры. Кем–кем, а им он не был. Для него необычайно важна четкость, отделенность от хаоса. Потому и существует противоположная ошибка — его считают поборником сколь угодно жесткого порядка. Но об этом много писали и, надеюсь, соблазн развеян, если речь идет не о совершенно глухих людях. Сейчас и здесь важно другое: как ценна для него та особая защищенность, о которой он пишет в «Диккенсе»:

«Рождество — один из бесчисленных европейских праздников, суть которых — в соединении веры и веселья. Однако оно типично, особенно в Англии, и весельем своим, и даже верой. Его отличие от прочих праздников — скажем, Пасхи в других странах — сводится к двум чертам: с земной, материальной стороны в нем больше уюта, чем блеска; со стороны духовной — больше милосердия, чем экстаза. Уют же, как и милосердие, — очень английская черта. Больше того: уют, как и милосердие, — английская добродетель, хотя нередко он вырождается в тупость, как вырождается милосердие в попустительство или ханжество.

Идеал уюта — чисто английский, и он очень присущ Рождеству, особенно Рождеству у Диккенса. Однако его на удивление плохо понимают. Его Бал у мистера Феззивига («Рождественская песнь») плохо понимают в Европе, еще

хуже — в современной Англии. На континенте нас кормят сырым мясом, словно дикарей, хотя старинная английская кухня требует не меньшего искусства, чем французская. В Англии царит новоявленный патриотизм, наделяющий англичанина всеми не английскими свойствами — китайским фатализмом, латинской воинственностью, прусской сухостью, американским безвкусием. И вот Англию, чей грех — слабость к знатным, а добродетель — добродушие, Англию, хранящую традиции веселых и великих елизаветинских вельмож, представляет во всех четырех концах света чудовищный образ мрачного невежи (во всяком случае, его мы видим в религиозных стихах Киплинга). Трудно создать уют в современном пригороде, и потому эти пригороды объявили его грубым и слишком материальным. На самом деле уют, особенно рождественский, прямо противоположен грубости. В нем больше поэзии, чем в саду Эпикура, больше искусства, чем во Дворце Искусств. Искусства в нем больше, ибо он стоит на контрасте — огонь и вино противопоставлены холоду и непогоде. Поэзии в нем больше, ибо в нем слышна вызывающая, почти воинствующая нота — он связан с защитой: дом осадили град и снег, пир идет в крепости. Тот, кто назвал крепостью дом англичанина, не подозревал, насколько он прав. Англичанин видит свой дом как снабженное всем необходимым, укрепленное убежище, чья надежность, по сути своей, романтична. Ощущение это особенно сильно в ненастную зимнюю ночь, когда спущенная решетка и поднятый мост не дают ни войти, ни выйти. Дом англичанина священней всего в те часы, когда не только королю заказан вход, но и сам хозяин не может выбраться на улицу.

Отсюда следует, что уют — отвлеченное понятие, принцип. Закрывая все двери и окна так, что в доме нечем дышать, наши бедняки страдают за идею. Любитель чувственных услад не мечтал бы, как мы, о зимних празднествах в маленьких комнатах — он предпочел бы вкушать плоды в прохладных и просторных садах. Простая чувственность хотела бы ублажить все чувства. Для наших же добрых мечтателей необходим фон мрака и опасности; наше высшее наслаждение — радость, бросающая вызов, припертая к стене. В сущности, тут подойдет только слово «уют», а никак не «удобство». Слово «уют» говорит о том, что маленькое предпочитают большому и любят именно за то, что оно мало. Тому, кто справляет праздник, нужна хорошая комната — он бы и гроша не дал за хороший материк. Конечно, в наше тяжелое время приходится бороться за пространство. Мы жаждем не эля с пудингом, а чистого воздуха. В ненормальной жизни иначе нельзя — нервным людям необходим простор. Но в наших отцах было достаточно широты и здоровья, чтобы жить по–человечески и не думать о гигиене. Они были достаточно крупные, чтобы уместиться в маленьких комнатах».

Дойдя до зимнего уюта, многие вспомнят не только Диккенса, но и Андерсена или Туве Янсен, очень уж все это подходит к северным странам. Но Честертон не ссылается на скандинавов, поскольку с ними случилась беда, они — протестанты. Об этом сейчас и поговорим, но до этого, словно картинки к главе, советуем прочитать те эссе, где особенно ясно описан мир Франциски.

2. Пир Бабетты