Хотя почти всю жизнь я ходил в церковь таясь, оглядываясь, делая, как заяц, петли, запутывая след, о том, что я там бываю и молюсь, знали не только в нынешнем МГБ, но еще и в НКВД и даже, пожалуй, в ГПУ. И высокое начальство знало. Однако терпели. Я ведь ни с кем не «общался», нигде не «собирался». Криминала не было. А найти его, этот криминал, очень, по-видимому, хотели.

Однажды, если не ошибаюсь, в начале 60-х годов, уже в Ленинграде, пришла ко мне женщина... Я был дома один, дверь на звонок открыл сам. Стоит передо мной, нос к носу, пожилая особа, этакая сваха из комедии Островского. Черная кружевная шаль, в руках, прижимая к животу, держит большой кожаный ридикюль. И первое, что она делает, — открывает, расстегивает этот ридикюль. Он смотрит на меня своей черной разверстой пастью, и у меня тут же мелькает мысль: «Магнитофон!»

Спрашиваю:

— Что вам угодно?

— Пантелеев Алексей Иванович здесь живет?

— Да, здесь. Это я.

— Здравствуйте. Я приехала из Москвы. Хочу с вами поговорить.

— О чем?

— О митрополите Николае.

— О каком Николае?

— О Николае, митрополите Крутицком и Коломенском. Мы там о нем книгу собираемся выпускать. Ведь вы знакомы с ним были?

— Нет, вы ошибаетесь. Я не был знаком с митрополитом Николаем. Она усмехается.

— Что это вы, ленинградцы, такие пугливые! Зайти-то к вам можно?

— Да. Прошу вас. Заходите.

Веду эту маскарадную салопницу — на кухню. Садится. Ридикюль стоит у нее на коленях, все так же зияя своей черной пастью. Сажусь тоже. Спрашиваю:

— Прежде всего, позвольте поинтересоваться: где вы узнали мой адрес?

— Адрес ваш? Адрес ваш мне в Никольском соборе дали.

— Простите, но вы говорите неправду. В Никольском соборе не могут знать моего адреса. И вообше в этом соборе я не был лет пять.

Опять усмехается.

— Ну, хорошо. Так и быть. Скажу вам правду. Мне Александра Иосифовна Любарская дала ваш адрес.

— Ах, вот как! Любарская?

Как раз в это время или минутой раньше вернулась домой моя жена[44]. Когда я вышел в коридор, она спросила:

— С кем ты там?

Я сделал знак, которым в нашей семье уже очень давно обозначают присутствие какой-нибудь специфического характера опасности.

— У нас гостья, — сказал я громко. И совсем тихо добавил: — Побудь с нею.

А сам прошел к телефону и позвонил Александре Иосифовне Любарской. Нет, конечно, никто у нее моего телефона не спрашивал.

— А в чем дело? — интересуется она.

Сказав: «Объясню позже», вешаю трубку и возвращаюсь на кухню.