Я верую
Хотя почти всю жизнь я ходил в церковь таясь, оглядываясь, делая, как заяц, петли, запутывая след, о том, что я там бываю и молюсь, знали не только в нынешнем МГБ, но еще и в НКВД и даже, пожалуй, в ГПУ. И высокое начальство знало. Однако терпели. Я ведь ни с кем не «общался», нигде не «собирался». Криминала не было. А найти его, этот криминал, очень, по-видимому, хотели.
Однажды, если не ошибаюсь, в начале 60-х годов, уже в Ленинграде, пришла ко мне женщина... Я был дома один, дверь на звонок открыл сам. Стоит передо мной, нос к носу, пожилая особа, этакая сваха из комедии Островского. Черная кружевная шаль, в руках, прижимая к животу, держит большой кожаный ридикюль. И первое, что она делает, — открывает, расстегивает этот ридикюль. Он смотрит на меня своей черной разверстой пастью, и у меня тут же мелькает мысль: «Магнитофон!»
Спрашиваю:
— Что вам угодно?
— Пантелеев Алексей Иванович здесь живет?
— Да, здесь. Это я.
— Здравствуйте. Я приехала из Москвы. Хочу с вами поговорить.
— О чем?
— О митрополите Николае.
— О каком Николае?
— О Николае, митрополите Крутицком и Коломенском. Мы там о нем книгу собираемся выпускать. Ведь вы знакомы с ним были?
— Нет, вы ошибаетесь. Я не был знаком с митрополитом Николаем. Она усмехается.
— Что это вы, ленинградцы, такие пугливые! Зайти-то к вам можно?
— Да. Прошу вас. Заходите.
Веду эту маскарадную салопницу — на кухню. Садится. Ридикюль стоит у нее на коленях, все так же зияя своей черной пастью. Сажусь тоже. Спрашиваю:
— Прежде всего, позвольте поинтересоваться: где вы узнали мой адрес?
— Адрес ваш? Адрес ваш мне в Никольском соборе дали.
— Простите, но вы говорите неправду. В Никольском соборе не могут знать моего адреса. И вообше в этом соборе я не был лет пять.
Опять усмехается.
— Ну, хорошо. Так и быть. Скажу вам правду. Мне Александра Иосифовна Любарская дала ваш адрес.
— Ах, вот как! Любарская?
Как раз в это время или минутой раньше вернулась домой моя жена[44]. Когда я вышел в коридор, она спросила:
— С кем ты там?
Я сделал знак, которым в нашей семье уже очень давно обозначают присутствие какой-нибудь специфического характера опасности.
— У нас гостья, — сказал я громко. И совсем тихо добавил: — Побудь с нею.
А сам прошел к телефону и позвонил Александре Иосифовне Любарской. Нет, конечно, никто у нее моего телефона не спрашивал.
— А в чем дело? — интересуется она.
Сказав: «Объясню позже», вешаю трубку и возвращаюсь на кухню.