Самое кошмарное впечатление от этой больницы — женщины, бродящие по аллеям. Такие лица и фигуры я видела лишь на картинах Гойи... Особенно страшны они на фоне цветов, зелени и яркого, почти весеннего солнца, как, напр<имер>, сегодня...

[Неожиданное появление св<ященника> Георгия Цебрикова [99]. Почти год мы его не видели и не знали, где он и что с ним... Приехал из Вены после бурного столкновения с иерархической властью... Сейчас — без средств, почти на улице. Весь вечер говорил о том, что он пережил за это время, не желая идти по пути компромиссов и приспособлений на религиозной почве. Это душа мятежная, бурная, из тех, кот<орые> в бореньях и муках прокладывают себе путь в мире сем. Это не чиновник, как большинство, а солдат Христов.]

Воскресенье, 11 ноября 1934

Утром, просматривая газеты, Ни говорит: «Ложь! Все ложь! Ты знаешь, эта мысль меня преследует... Я напишу статью на тему о лжи... В этой статье я разовью мысль о том, что вся жизнь этого мира основана на лжи, есть как бы кристаллизованная ложь... И если б кристалл этой лжи вдруг растворился, то мир перестал бы существовать». С этими словами Ни уходит на почту и, вернувшись, говорит: «Статья уже вполне закончена во мне, остается только написать» [100].

За завтраком Ни говорит: «Я разбирал письма и очень устал, а от писанья не устаю. И это потому, думаю, что процесс писанья у меня не сознательный, а бессознательный. Источник его в бессознательном... Современная психология подтверждает мою мысль, говоря, что источник бессознательного никогда не иссякает...»

Затем, не помню по какому поводу, разговор перешел на огромное значение спорта, парадов и манифестаций в современной жизни. Я высказала мысль о том, что правительства очень хитро поощряют это, чтобы отвлекать массы от иных выявлений своих страстей, им мало выгодных.

Ни: «Русское самодержавие было так глупо в этом отношении, что вместо того, чтобы давать выход накопляющейся энергии, оно душило ее и этим направляло по руслу революций, бунта, восстаний».

44//45

К 5 ч. у нас собираются, как обычно по воскресеньям. Первым пришел милый Л. И. Шестов, затем Gabriel Marcel [101], приехали из Медона Раиса Маритэн [102] с сестрой Верой (Жак — в Канаде), Марина Цветаева [103], Елена Извольская [104], Карпов [105], г-жа Гавронская (адвокат) и молодой голландец (с письмом и рекоменд<ациями> от А. Ремизова [106]). Вечер прошел в оживленной беседе. М. Цветаева читала стихи. Р. Маритэн рассмешила нас, сказав, что она теперь la femme du marin*, т. к. часто ездит морем.

Понед<ельник>, 12 ноября 1934

Ни утром получил каталог антикварных книг. Это день, которого он ждет с волнением. Просмотрев каталог и отметив все более интересное, он собирает книги, ему уже ненужные, чтоб менять с доплатой на другие. Возвращается сегодня с торжеством — выменял на редкое издание St. Martin [107]. Радуется как ребенок... Как много в нем детского! И мама, и сестра нездоровы... Погода туманная, дождь...

Вторник, 13 ноября

Мама плохо переносит не болезни, а старость. У нее очень молодая душа, она слишком полна интереса к жизни, она боится умереть... По поводу этого отношения мамы к смерти мы опять говорили с сестрой о старости. Она сказала: «Есть две старости: темная и светлая. В темной концентрируются, как в фокусе, все отрицательные свойства человека. И это запечатлевается и на лицах. Все греховное как резцом высекается на старческом лице. Вот почему большинство старых лиц так уродливо. Наоборот, светлая старость носит на себе какой-то отблеск преображения, и в такой старости даже некрасивые лица делаются более красивыми».