комиться с Ни. Читал его книги и интересуется ими. Живет при общине. Рядом маленькая старинная капелла. Произвел на меня впечатление умного, [симпатичного,] но сухого. Расспрашивал Ни о России, о режиме большевиков. Пишет книгу о проституции и возмущается тем, что фр<анцузское> правительство разрешает это безобразие.

Вернувшись, Ни входит ко мне и говорит: «Из всех священников, кот<орых> я знаю, мне больше всех нравится о. Августин (мой духовник). В нем много человечного, не высушенного чисто формальной добродетелью». Я очень рада была услышать это от Ни, т. к. в нем есть большая чуткость в оценке людей... Лично я, чем больше знаю о. А<вгустина>, тем больше его ценю [благодарю Бога за то, что он послал мне такого духовника]. В нем большая и глубокая вера соединяется с подлинной добротой, сильной волей и большой культурностью.

Суббота, 22 дек<абря>

Была в госпитале Salpêtrière у моего больного. Застала его в лучшем виде, чем 2 недели назад. Он лежит уже 4 года на спине и едва ли встанет. Это одна из бесчисленных жертв войны.. Первый год он был совершенно заброшен, без посетителей, без денег...

Возвращаясь домой, видела вокруг себя веселую праздничную суету Парижа и думала: в праздничные дни все бедные чувствуют себя, конечно, несчастнее, чем в будни. [На фоне праздника бедность выступает особенно ярко и ранит больнее.]

Был Леня (Алексей Чурилин). За обедом говорил нам о новейших открытиях в химии. У него хорошая, чистая душа, и веет от него каким-то успокаивающим спокойствием. Ни это заметил, и я чувствую, что присутствие этого юноши действует на него хорошо. Радуюсь этому, т. к. считаю Леню моим как бы приемным сыном. Живет он сейчас в нищете, но бодр и даже весел, как ребенок.

Воскресенье, 25 декабря

[Счастливый человек не замечает свое счастье, как не замечает воздух, кот<орым> он дышит. Так и я. Оглядываясь на 30 лет жизни с Ни, я вижу, какое это огромное счастье выпало на мою долю. Любовь такой души, как Ни, это воистину

60//61

счастье, редкое на земле. За все эти годы я не помню с его стороны ничего, что бы меня огорчило, обидело, причинило боль... Между тем как я часто упрекаю себя в недостатке заботы или внимания к нему. Меня часто раздражает его нервность, суетливость, педантичная мелочность. С его же стороны напряженное внимание ко всему, что меня касается, бережная охрана меня и в смысле здоровья, и во всех даже мелочах моей жизни. Мне часто приходится скрывать от него свое нездоровье или дурное настроение, зная, как болезненно отражаются на нем и мои болезни и душевные состояния. Да, иметь около себя такого любящего друга — это счастье! Не говорю уже о ценности нашего духовного общения, лишенного чего бы то ни было чувственного, телесного, к которому и я, и он относимся и всегда относились с одинаковым презрением, т. к. и он, и я считаем, что подлинный брак есть брак духовный. И этот-то брак, о кот<ором> я могла только мечтать как о чем-то в земной жизни неосуществимом, и выпал со всеми его дарами на мою долю. Благодарю Тебя, Боже, и прошу помочь мне быть более достойной великой милости, которую Ты послал мне на земном пути моем!]

Вечером у нас: М-г и M-me Pascal ([он бывший коммунист, приговоренный к смерти во Франции, т. к. во время войны перешел на сторону России и стал коммунистом.] В течение 12 лет был в партии, но затем разочаровался и вернулся, благодаря хлопотам за него, во Францию). [И он, и она очень симпатичные. Затем были:] Л. Шестов, Мочульский [132], Лазарев [133], д-р Ильницкий[134], Л. Крестовская [135]. Ни весь вечер вел горячий спор с Шестовым. Спор этот ведется между ними, по словам Ни, уже 35 лет и ни того ни другого не убеждает. [Я называю этот спор: спор Ветхого и Нового Завета. Спор этот длится с сотворения мира и будет длиться и до конца.]

Понед<ельник>, 24 декабря. Сочельник

Утром получила первое рождественское приветствие, мне самое приятное — от моего бедного больного. Затем тоже приятное от двух семинаристов. Это два брата-евреи, кот<орые> приняли католичество и будут священниками.