Но возразят: почему апостолы не вдруг поверили радостной вести о воскресении Своего Учителя, если они его ожидали? Неверие это весьма естественно нашему сердцу. Смерть Учителя произвела в них сильную печаль; свойство же сердца человеческого таково, что радостное впечатление всегда превозмогается печальным. Мы труднее верим тому, кто говорит, что за настоящей нашей печалью последует радость, нежели тому, кто говорит: веселие твое кончится сетованием. Притом, неверие учеников в этом случае не было неверие в строгом смысле сего слова, а то расположение души нашей, с каковым мы обыкновенно принимаем весьма радостные вести. Таково было неверие Фомы, несмотря на то, что оно многими проповедниками представляется в виде совершенного безверия. Правда, что надежда на воскресение Иисуса Христа в учениках Его была весьма слаба; но что ее могло ослабить? Во-первых, могла ослабить смерть Иисуса Христа. С другой стороны, она же, кажется, должна утвердить их в сей истине, ибо воскресение составляло содержание второй половины того пророчества, которого первую половину составляло предсказание о смерти. Но вот первая половина уже сбылась: Христос умер, - тому нельзя не верить; почему же не верить и тому, что сбудется и вторая половина, что Христос воскреснет? Потому, как мы сказали, что настоящая печаль сильна была подавить будущую радость. Это свойственно нашему сердцу! Во-вторых, надежда их могла быть слабой еще потому, что пророчества Иисуса Христа не совсем были для них понятны, ибо Он в этом случае употреблял метафоризм, сравнивал Себя с Ионою, со змием, вознесенным на древо, и прочее. Скажут, что ученики, видя буквальное исполнение первой части пророчества, могли принять в буквальном смысле и вторую. Но в ответ им скажем, что этого основания было мало. Притом, смерть Иисуса произвела в умах их некоторого рода смешение мыслей, и потому они подобны были в этом случае человеку отчаянному, который не может ни говорить, ни здраво судить о чем-либо. До сего времени они плотским образом думали об Учителе своем; теперь потрясся весь образ их мыслей. Надобно было, поэтому, составить о Нем новый образ мыслей, а для этого нужно было довольно времени. Кроме того, можно допустить, что пророчества сии отчасти могли быть ими забыты. Они могли забывать; Иисус Христос, между прочим, говорит: Дух «Святый... воспомянет вам» (Ин. 14; 26). Наконец, можно сказать, что на иносказаниях они удобнее могли остановиться, ибо Иисус Христос употреблял такой образ речи. Так, говоря о бедствии Иерусалима и его падении, Он говорит о явлении на небе знамения Сына Человеческого и этим выражает не более, как ту славу, которая в то время должна явиться.

Еще Божественность Иисуса Христа доказывается Его воскресением. Что Иисус Христос умер, в том нет сомнения, ибо смерть Его совершилась не в каком-либо темном углу, но перед лицом всего Иерусалима; гроб Его запечатан печатью синедриона и стража приставлена Пилатом; а что Он воскрес, о том свидетельствуют апостолы, люди добрые, наставленные Святым Духом. Но спросят: "Почему Иисус Христос не явился Иудеям по воскресении Своем? Ему, кажется, надлежало бы явиться им, тем более, что они распространили о Нем ложную молву по Иудее?" Но для чего бы Он явился? Для доказательства Своей Божественности? Она доказана чудесами, совершившимися во время Его страданий и воскресения, и теми, которые творили апостолы: таковы, например, исцеление хромого перед вратами храма, также обращение Павла, совершенное Самим Иисусом Христом, явившимся ему сперва в храме, а потом на пути. Доказательства эти равносильны явлению Самого Иисуса воскресшего и, может быть, еще действительнее. Итак, цель явления, предположенная нами, достигнута другими средствами; следовательно, самое явление Иисуса было не нужно. Между тем, были очень важные причины, по которым воскресший Спаситель мира не должен был являться Иудеям. Ибо где, на сколько времени, с чем и в каком виде явился бы Он? Явился бы в Иерусалиме синедриону, фарисеям, саддукеям и народу: как бы они Его приняли? Сказали бы, что Он не умер, что украден, и попечениями друзей оживлен, тем более, что так думали некоторые даже из христиан. Разве бы Он для доказательства и удостоверения их вознесся перед ними? Но это значило бы взгромождать чудо на чудо, и это походило бы на нечто декорационное. Притом, в последнем случае они могли бы сказать, что Ему помогает злой дух. Судя строго, надобно сказать, что явление в Иерусалиме Иисуса Христа было бы менее сильно, нежели явление двенадцати (а потом и более) учеников, вооруженных силою чудес. Первому явлению и апостолы, - люди добрые, и притом ожидающие сего, - не скоро поверили.

Есть, кроме того, внешние доказательства Божественности Иисуса Христа. Они находятся в "деяниях Пилата", правителя Иудейского народа. Пилат доносит Тиверию, что в Иудее составилась новая религия и явился некто Иисус, человек необыкновенный. Тиверий посылает дело это в сенат, не утверждая мнения Пилата, который думал и предлагал включить Иисуса в число Римских богов, а ссылаясь на мнение сената. Сенат не подтверждает мнения Пилатова - или из угождения Тиверию, или желая выказать свою свободу. Эти деяния Пилата исчезли еще во II веке, но они были, ибо на них ссылаются апостолы, Тертуллиан и Иустин. Некоторые критики наводят на это сомнение. Говорят: "Поскольку Тиверий умер в тридцать девятом году нашей эры, а Пилат в это время сослан был в ссылку, то так как от смерти Иисуса до сего времени протекло не более четырех лет, невозможно было в столь короткое время распространиться христианству так, чтобы распространение это столько подействовало на Пилата". Еще говорят: "Как мог Пилат доносить таким образом об Иисусе, когда он предал Его смерти? Это значило бы доносить на самого себя". Но против первого должно сказать то, что слух о христианской религии мог распространиться в Риме весьма удобно. Апостол Петр первой проповедью собрал три, а второй - пять тысяч, большей частью, пришельцев. Не могли ли эти пришельцы быть из Рима, и потому не могли ли об этом донести важнейшим Римлянам? Притом писаны были послания синагогам - Римской и другим. Что касается второго возражения, то в опровержение его можно сказать, что такое донесение об Иисусе для Пилата нимало не могло быть опасным. Ибо он мог сказать, что к обвинению сего Праведника он был приведен необходимостью, опасаясь возмущения. Если у Иудеев был закон: «уне есть единому человеку умрети» (Ин. 18; 14), и Каиафа не стыдится произносить его, то тем более должно поверить существованию такого закона у Римлян. Притом, уверенность в Божественности Иисуса не тогда была сильна в Пилате, когда Иудеи привели Его связанного по рукам, а тогда, когда Он воскрес; следовательно, Пилат мог оправдаться неведением.

Божественность христианства по отношению к апостолам. Божественность религии Иисуса Христа основывается на божественности Его учеников. В Евангелиях находим много такого, чего писатели сами не понимали, и поэтому весьма легко может родиться мысль: "Преподали ли апостолы религию как должно?" Как бы думал тот, кто, не зная совершенно книг христианской религии, прочитал бы одно наше Евангелие? Он сказал бы, что ученики Иисуса не все, нужное для них, знали, и даже сожалел бы о них. И действительно, ученики Иисуса заражены были некоторыми предрассудками; следы оных видны даже и по воскресении Христовом. Так, они вопрошали у воскресшего своего Учителя: «Господи, аще в лето сие устрояеши царствие Израилево?» (Деян.1; 6). Не знали, принимать ли в христианство язычников, и столько в рассуждении сего недоумевали, что нужно было особое откровение. Петр сперва переуверен был явившейся ему плащаницею с различными гадами, а потом, в доме Корнилия, явлением Святаго Духа, Который просветил умы язычествующего Корнилия и находящихся с ним (Деян. 10; 11-48). В первом, втором и третьем веках были христиане иудействующие, которые не принимали язычников. Судя по такому состоянию умов апостольских, мысль - изложили ль они верно то, что им преподал Спаситель, весьма естественно может родиться. Есть в других странах партии христиан, которые даже держатся сей мысли и силятся распространить ее повсюду. Но верность учения Апостольского и Божественность их самих видна, во-первых, из ниспослания и нисшествия на них Святаго Духа, и, во-вторых, из чудес, ими совершенных. Иисус Христос обещал дать силу творить чудеса во имя Его, то есть для подтверждения истины; следовательно, если бы евангелисты изменили в истине, то сила чудес от них отступилась бы. Притом, в сем случае ручается за верность их учения и самое наставление их Иисусом Христом. Правда, апостолы, кажется, мало учились у Иисуса Христа. Он не успехи истребить в них многих предрассудков национальных, вековых. Но этот догматический неуспех не важен. Во всех других отношениях Он успел весьма много, и особенно со стороны нравственной, что всего важнее. В Евангельской истории успех сей не виден. Ибо это было семя, имеющее произрасти плод после.

Божественность апостола Павла. Иисус Христос учит три года в Иудее, не пишет Своего учения - оно остается в одних устах апостолов. Эти двенадцать проповедуют устно, или же и письменно, но не так, чтобы проповеди их излагали всю полноту религии. Нет, этого они не делают. На это призывается враг христианства - Савл. Вот, какой удивительный план Божия смотрения! Апостол Павел довершает все то, чего не сделали прочие ученики Христовы, так что учение теперешнее христианства есть, так сказать, учение Павлово, ибо большая часть догматов христианских изложена Павлом. Божественность сего апостола доказывается тем же, чем доказана Божественность прочих апостолов. Притом, апостол Павел сам оставил самые резкие черты своей Божественности; в целой всемирной истории нет человека, который бы оставил столь много полезного. Что значат те труды его, которые подъял он для основания стольких Церквей, которые и доселе прославляют преподавшего им Христа? Есть ли что-либо сему подобное? Как обратился он и какие творил чудеса, об этом можно узнать из его посланий.

Какие еще можно найти доказательства Божественности христианства? Еще может служить Божественности чудесное его распространение средствами естественными и сверхъестественными. В Риме была религия, любимая и уважаемая сенатом и народом; у Иудеев также была своя религия; у других народов тоже. Между тем, двенадцать выходцев из Иудеи обращают целый мир к проповедуемой ими религии. Каково это? Даже ныне, когда фанатизм религиозный в меньшей силе, они не могли бы того сделать, без особенной на то воли Божией. В этом деле могло бы пособлять им оружие, но они его не употребляли; все оружие было обращено против них; могли бы быть отчасти действительны мистерии (таинства), посредством коих составились теперь многие тайные религиозные общества, но это для них было чуждо. Слово и пример - вот их образ распространения! Этот путь нравственного убеждения может быть надежен у знатоков, глубоко знающих историю стран и народов, а они не знали этого. Притом, какое дело они предприняли? Всеобщее: переменить всех людей и граждан, и ученых и прочих, и переменить их по отношению к религии, что весьма трудно, ибо религия есть нечто вековое, принятое нами с молоком матери. Требуется, чтобы боги были попраны и идолы их были бы уничтожены; что же дается взамен сего? Что поставляется на месте величественного Юпитера? Крест, знак поносной смерти, на который Римляне смотрели так, как мы теперь смотрим на виселицу. Требуется, чтобы роскошный Римлянин или какая-либо наложница кесаря не только оставили свою негу, но еще претерпели бы страдания и смерть. Видя таковые требования, и потом, через пятьдесят или же сто лет, видя исполнение всего этого, нельзя не видеть действия силы Божией на апостолов. Впрочем, не должно думать, что апостолы везде действовали чудесным образом. Допускать одни только сверхъестественные средства было бы излишним, так же как говорить, что религия христианская распространена средствами только естественными (сей последней мысли многие держатся в Англии). Одних естественных средств было бы никак не недостаточно: Павел мог действовать средствами естественными: мог действовать своим умом, своими знаниями, твердостью своей воли; но если бы при всем этом он не употреблял средств сверхъестественных, то в действиях его были бы такие промежутки, которых ничем нельзя наполнить.

К доказательствам Божественности христианской религии можно отнести еще нравственное действие - исправление жизни. Христианство пришло на помощь человечеству, и вот уже восемнадцать веков прошло со времени его появления; следовательно, благодетельное действие его должно быть замечено. Посему история всемирная должна быть спрошена: что христианская религия сделала доброго? Это самое верное доказательство ее Божественности, и его можно рассматривать в двух отношениях: что сделала христианская религия по отношению к человечеству и целым народам, и что по отношению к частным лицам? История лиц христианских весьма удовлетворительно доказывает благотворное действие христианства на жизнь лиц частных. Конечно, их подвиги зависели и от других причин, но важнейшее участие имело в сем случае христианство. Оно произвело мучеников, подвижников и пастырей Церкви. В приложении к народам это показать довольно затруднительно. Надобно обозреть состояния народов и различие этих состояний; надобно отделить то, что принадлежит христианству, от того, что произошло от других причин, и поскольку известное влияние простирается на несколько веков, то надобно, так сказать, следовать за ним: все это требует большого труда; впрочем, общие черты понятны для всякого. Наконец, последним доказательством Божественности религии христианской может быть собственный опыт каждого. Ибо, если религия сия от Бога, то должна делать нас Божественными. Этого доказательства не столько мы требуем от нее, сколько она от нас. Кто, вполне удовлетворяя требованиям сей религии, не чувствует в себе никакой доброй перемены, тот пусть отстанет от нее. Но первое невозможно; следовательно и последнее. На это особенно должно обращать нам внимание. Прочие доказательства мы должны знать на случай - для других, а это - единственно для себя. И кто не знает и не употребляет его, тот чужд христианства, для того оно бесполезно.

Еще мы забыли сказать об одном доказательстве Божественности христианское религии, именно о пророчествах Ветхозаветных. За пятьсот, по крайней мере, лет до Рождества Христова начали существовать иудейские Священные книги, в которых предрекается о Христе. Это доказательство затрудняется своими подробностями, но оно может быть представлено и без подробностей - в общем итоге, и тогда оно будет легко идти к делу.

Посмотрим теперь кратко доказательства Божественности христианской религии. Какие они? Во-первых, отрицательные (от слова «отрицаюсь»). Разум требует, чтобы в откровении не было ничего не достойного Бога и несообразного со здравым умом. Это и есть в христианском откровении. Во-вторых, положительные. Оно должно изъяснить, усилить и пополнить естественную религию. Христианство это сделало - оно пополнило естественную религию трактатом об искуплении рода человеческого ходатайством и смертью Сына Божия. В-третьих, внешние, открываемые в лицах и делах посланников. Что касается первого, то христианские посланники выдерживают в строгом смысле характер Божественных посланников как со стороны умозрительной, ибо были люди простые, неученые, так и со стороны нравственной, ибо были люди добрые, бескорыстные. Что касается дел их, то и с этой стороны выполнены все требования ума: есть чудеса, есть пророчества, есть, наконец, благотворные плоды как по отношению ко всему роду человеческому, так и по отношению к частным лицам.

Может ли учение о Божественности христианской религии иметь употребление гомилетическое? Может. Но должно знать, как употреблять, ибо в этом случае возможны великие промахи. Мы сказали, что все эти доказательства нужны нам на случай - в случае сомнений. Сомнения эти существуют между христианами Церквей иностранных; но они посредством книг могут вкрадываться и в наше общество. В таком случае пастырь Церкви должен разогнать мрак сомнения светом доказательств. Но не могут ли и кроме этого истины сии являться на церковной кафедре? Могут. Но в таком случае должно говорить о них ограниченно и умеренно, и притом показывать только светлую их сторону, а не темную - опускать сомнения. Так излагали их Бурдалу, Соррень и многие английские проповедники. Христианину приятно видеть твердость принимаемого им учения. Кроме того, у каждого могут быть минуты сомнения, не предполагающие никакой злости сердца. Кто читал историю аскетов, тот найдет, что сии святые мужи часто сомневались даже о важнейших истинах. Это доказывает, что знание доказательств Божественности христианской религии для всякого и всегда полезно. А лучшее средство у аскетов против сомнений было: бросать созерцания и обращаться к практике - к занятиям физическим; не тревожиться, а спокойно говорить самому себе: "Теперь я не вижу, но впоследствии я найду это, или в моем уме, или же в уме другого".

Мы доказывали Божественность христианской религии в частности; но к христианскому откровению вообще принадлежит и религия иудейская, религия патриархов и Моисея. Этих религий мы не касались, хотя и их Божественность должна быть нами доказана. Она может быть доказана таким же образом, как и Божественность христианской религии. Так, характер Моисея и дела могут убедить нас, что преподанная им религия Божественна. Правда, древность иудейской религии затрудняет способ рассматривания ее; особенно религию патриархальную трудно провести по всем признакам ума, ибо мы не имеем всех исторических памятников; но вместо всех доказательств для ума здравого в этом случае может служить одно следующее: "Возьмите реку времен и смотрите, как течет бытие народов; вы увидите там, что все народы в идолопоклонстве, и один только Израильский народ ведает Бога истинного - чтит Иегову. Естественно ли это? Можно ли не назвать сего чудом? И это неравенство народа Израильского в сравнении с другими, этот перевес представится вам еще чудеснее, когда вы увидите, что в гражданском быту прочие народы превышали народ Еврейский; не есть ли это сильное для ума здравомыслящего доказательство Божественности иудейской религии? И как теперь бедно то возражение, что Моисей заимствовал религию у египтян! В египетской религии было многобожие, как же в занятой от них Моисеевой религии явилось единство Бога?

Обратимся теперь к источникам христианского откровения. Религия откровенная дана роду человеческому в известное время и в известном месте; время нисшествия ее с неба на землю продолжалось не более двадцати пяти или, по другим источникам, шестидесяти лет, начиная с того времени, как Иоанн Креститель отдан был под стражу, до смерти Иоанна евангелиста. Между тем она предназначена для всех времен. Теперь спрашивается: где и как она будет сохраняться? Откуда потомки узнают ее? Мы сказали, когда говорили об откровении вообще, что способы к сохранению его суть следующие: 1) повторение каждому порознь; 2) восстановление по эпохам известных мужей; 3) предание; 4) письмо; 5) сословие избранных лиц. Больше сих способов разум представить не может. Какие из этих путей избраны Промыслом для передачи христианского откровения? В рассуждении сего предмета существуют разные мнения. Начнем с мнений других Церквей и, наконец, изложим мнение нашей Церкви.

Католики думают, что христианство должно сохраняться: во-первых, через предание, во-вторых, через письмо и, в-третьих, через известное сословие лиц или через непогрешимость представителей Церкви; протестанты не принимают никаких других способов, кроме письма; некоторые мелкие христианские общества утверждают, что христианское откровение должно повторяться каждому через Святаго Духа. Такова секта шведенбергетов, которые думали, что Шведенберг есть основатель Ветхого Завета. Наша Церковь принимает Писание и предание. В рассуждении предания наши богословские системы разногласят между собою. Одни, увлекаясь учением протестантов, почитают одно Писание источником религии христианской, а предания, по их мнению, служат только историческим пособием. Так думают Прокопович, Ириней, Сильвестр. В других книгах, как например, в Катехизисе Петра Могилы, в "Камне веры" Яворского, в формуле проклятия в Неделю Торжества Православия, в архиерейской присяге, в чине принятия протестанта, и в прочих, содержащих в себе учение собственно Греко-Восточной Церкви, предания принимаются за источник христианского откровения. В формуле Православия изрекается проклятие на не принимающих предания, согласные с Писанием. Церковь наша считает также необходимым способом к сохранению учения сословие пастырей Церкви. В сем случае она, согласно с Католической Церковью, думает, что условие сие установлено Самим Богом, что эта цепь простирается от апостолов, что действие Духа Святаго на них не прерывается. Но отличается от Католической Церкви тем, что не приписывает им дара непогрешимости. Наша Церковь думает, что дар сей должен быть во всей Церкви, но показать, сколько этого дара в такой-то Церкви или в таком-то ее представителе, невозможно: численная точность в этом случае не может быть указана. В Истории Церковной нет ясного учения касательно сего предмета. Есть нечто касательно Вселенских Соборов: "Камень веры" признает их непогрешительными. Но о прочих сословиях, о непогрешительности патриархов и о догматической важности нынешнего нашего Святейшего Синода ничего не находится. Из соображений видно только то, что дар непогрешительности должен выражаться в пастырях тем более, чем важнее бывает их дело. В таком случае Дух Святый должен действовать в них явственно. Устраняет ли Церковь наша те два способа, чтобы христианская религия повторялась каждому, и чтобы воздвигались по эпохам известные мужи? Строго судя, можно видеть, что она их не устраняет. Апостолы наставляли христиан обращать себя самих к Святому Духу. Это значит, что они не считали себя единственными органами откровения, а хотели всех сделать достойными принимателями его от Святаго Духа. Но касательно этих двух способов нет у нас общего учения, а есть только отдельные мнения у проповедников: Димитрия Ростовского, Тихона Воронежского, и других. Поверим их самым делом. Что в них есть истинное?

Начнем с первого способа: с откровения частного. Этого способа нельзя нам ожидать, ибо этим умножены должны быть без нужды чудеса; кроме того, христианство никому не обещает такого откровения, какое было апостолам. Следовательно, этот способ, как несогласный с Промыслом и с высочайшей Премудростью, не достоин Бога. А посему те, кои водятся внутренним откровением, суть мечтатели. Но часть этого способа обещана и употребляется в дело. Именно: религия христианская не может употреблять оного в целом составе своем; ибо для сего нужны были бы такие чудеса, какие происходили с апостолами. Но Дух Святый не перестает действовать в христианстве умереннейшим образом и может делать откровение каждому так, что тот даже не христианин, если не видит благодатного действия Святаго Духа. Следовательно и сей источник, то есть внутреннее озарение Святаго Духа, существует в христианстве. Но что можно почерпать? То, что обещано. Не обещано, чтобы сие озарение было прямым руководителем: такой руководитель есть Писание. Цель сего озарения есть практическая - исправление себя, а может быть и других, но отнюдь не всего рода человеческого, так как это сделали апостолы. Поэтому, ежели бы кому представилось в уме, что он, по какому-то внутреннему откровению, должен сообщить новые истины религии всему роду человеческому, то он должен сказать себе и другим, что это ложь, обман. Впрочем, если бы было кому откровение частное, имеющее только цель практическую, то может ли он поверить, что это Дух Святый открывает ему? Может. Ибо такое откровение обещано, и, можно сказать, ни мало не отступая от истины, что этим собственно способом и сохраняется истинное практическое христианство; прочими способами сохраняется только христианство историческое. Итак, этот спорный для многих путь, с одной стороны, заключает в себе все, ибо кто не ощущает в себе действий Святаго Духа, тот не имеет христианства, но, с другой стороны, путь сей зыбок, непостоянен, неопределен, ибо зависит от свойства и характера лиц.