Не следует отучать от страхов, решительно закрывая дверь и не обращая внимания на плач, беспокойство, мольбы попить, поесть, сходить в туалет. Необходимо найти золотую середину, стараясь не выказывать раздражения, а быть как всегда заботливым. Полезно почитать на ночь нестрашную сказку, рассказать придуманную тут же историю с оптимистическим, победным концом. Все это более действенные меры, чем крики и угрозы, от них ребенок еще дольше не может заснуть.

Какие же сказочные образы способны так интенсивно воздействовать на развивающееся воображение детей? В 2 года это Волк — зубами щелк, способный причинить боль, загрызть, съесть, как Красную Шапочку. На рубеже 2—3 лет дети боятся Бармалея. В 3 года у мальчиков и в 4 года у девочек «монополия на страх» принадлежит образам Бабы Яги и Кощея Бессмертного. Не нужно считать перечисленных персонажей только отрицательными по своему психологическому значению и не читать сказок, где они фигурируют, чтобы предохранить детей от страхов. Знакомство с этими образами как раз необходимо и полезно, подобно прививке от болезни, в нашем случае от чувства беззащитности и излишней доверчивости. Все эти персонажи могут как раз познакомить детей с отрицательными, негативными сторонами взаимоотношений людей, с жестокостью и коварством, бездушием и жадностью, как и опасностью вообще. Вместе с тем жизнеутверждающий настрой сказок, в которых добро одерживает победу над злом, жизнь над смертью, дает возможность показать ребенку, как можно преодолеть возникающие трудности и опасности.

Как раз чаще боятся те дети, родители которых мало читают сказок, не участвуют в играх, зато любят поучать и угрожать, слишком рационально подходят к эмоциональной жизни детей. Наоборот, страхов меньше у тех детей, которым читают разные сказки, предоставляют свободу и самостоятельность в играх. Родители участвуют в этих играх, меняют роли по усмотрению детей. Меньше страхов и там, где нет излишнего беспокойства и чрезмерной опеки со стороны взрослых.

Следует отметить, что в ряде случаев образы Бабы Яги и Кощея, как своеобразная «семейная» пара, представляются своеобразным антиподом родительского тепла, любви и признания.

О том, что это так, говорят следующие фразы, обращенные к матери: «Что ты на меня ругаешься, как Баба Яга», «А ты не превратишься в Бабу Ягу?» Действительно, иногда крикливый голос матери, раздражение и нетерпение, угрозы и наказания, недостаток отзывчивости и доброты напоминают детям этот образ. В свою очередь, отсутствие искренности, нечуткость, эгоизм, строгость и недоступность отца могут ассоциироваться у ребенка с образом Кощея.

Возрастные страхи, к которым принадлежат и страхи сказочных персонажей, в большинстве случаев проходят сами, отражая особенности развивающейся психики, в том числе эмоций и мышления. Как же дети преодолевают страхи?

Вскоре после того как в 2 года появляется образ Волка, начинается неустанная борьба с ним, как одна из форм подчеркнутого в этом возрасте утверждения своего «я». Своего апогея она достигает в игре, когда охотник убивает Волка. Мальчики даже ночью иногда не расстаются с «оружием» — пистолетом, саблей, ружьем, которые защищают их формирующееся чувство «я» от внешних опасностей, собирательным образом которых и является образ Волка. Утвердить себя помогает мальчику и борьба с отцом. Ребенок предлагает отцу «драться на кулаки». Нельзя игнорировать эти предложения, так как в символической форме они могут служить средством «выяснения» отношений с отцом. Следует незаметно подыгрывать, стоя на коленях или лежа на полу. Главное — создать уверенность у детей, что они сильные и бесстрашные и смогут всегда выйти победителями в игре. В отличие от мальчиков девочки в большей степени рассчитывают на прямую помощь отца. «Папа, ты убьешь Волка?» К 3 годам Волк побежден, и ребенок, вспоминая, может произнести: «Помнишь, как меня Волк съел». Вскоре он начинает выходить победителем и во сне, объединяя Волка с собакой: «Снится пес, я его схватил и выбросил через окно», а также может угрожать сам: «Я Волку выбью зубы».

Почти одновременно с появившимся в 3 года страхом Бабы Яги начинается и противоборство с ней: ребенок представляет себя на месте Бабы Яги, воспроизводя ее образ действий и овладевая образом в целом. Именно в этом возрасте дети предлагают родителям: «Давай я буду Бабой Ягой, а ты Змеем Горынычем», «Ты будешь Йвашечкой, а я — Бабой Ягой». Роли здесь задают они сами, и игра позволяет им эмоционально отреагировать на все, что связано со сказочными персонажами, со страхом перед ними. Причем условность игры очевидна и для детей, манипулирующих сказочными образами по своему усмотрению. В подвижных играх много шума, смеха, нарочитых ужасов, особенно когда дети и взрослые прячутся и по очереди пугают друг друга. Ценным как раз и является возможность максимально выразить эмоции не только и даже не столько страха, сколько гнева, агрессивности и враждебности, присущие отрицательным сказочным персонажам. К тому же игра интересна для детей, она захватывает воображение, они — ее творцы и главные герои. После таких эмоциональных игр исчезает внутреннее напряжение, скованность и страх. Уходит ореол необычности, недоступности, таинственности сказочных персонажей. Произошло как бы овладение их чувствами, замыслами, и, побывав в их роли (в «шкуре волка»), ребенок вырабатывает соответствующие навыки защиты, развивает уверенность и решительность в своих действиях и поступках. Тогда уже нет места для страхов, и мальчик 3 лет храбро заявляет: «Я застрелил Бабу Ягу» или: «Ха–ха, я — Баба Яга». Достается на орехи и Кощею, и Змею Горынычу. Последний становится настолько привычным, «своим», «прирученным», что вызывает снисходительное отношение. Более того, начинает проводиться и определенная «воспитательная» работа: «Это хороший дракон, он был плохим, а я его исправил», «Змей Горыныч теперь мой друг». И Баба Яга может стать на время хорошей, «потому что она никого не заколдовала». Только Кощей из–за своей жестокости, безнадежной скупости не поддается изменению, но не вызывает уже страха, хотя остается отрицательным образом в представлении детей. Кроме игры на него есть и еще одна «управа». В 3 года появляется, пока еще неустойчивый, интерес к рисованию, и этим можно воспользоваться, нарисовав схематически Кощея как переплетение линий, образующих контур фигуры. Вскоре дети с гордостью говорят отцу: «Я научился рисовать Кощея, как ты». При этом рисунок затушевывается, зачеркивается, после чего следует утвердительное «он исчез», т. е. растворился, пропал, ушел из сознания. Следует отметить, что «борьба» с Кощеем у детей более успешна при поддержке отца, а с Бабой Ягой — при участии в игре и рисовании матери.

Уже в 3,5 года мальчики (девочки на год позже) в ответ на вопрос, снилось ли им что–нибудь страшное, с уверенностью отвечают: «Я их всех прогнал». Тем самым отрицательные сказочные персонажи перестали действовать, как раньше, на воображение; вызывают только интерес, как все сказки и игра в целом. Гордость за одержанную победу над силами зла звучит в словах «Я сильнее Бармалея», «Я смелый». К 4 годам мальчики и к 5 девочки уже не вспоминают о Бабе Яге, Кощее и Бармалее, ставших, таким образом, «отработанным материалом» в сознании детей.

Помимо рассмотренных страхов есть еще один абстрактный страх или источник беспокойства (тревоги) у младших дошкольников. Это страх «быть никем», т. е. не значить, не представлять никакой ценности, быть как бы пустым местом. Его предпосылкой является страх отсутствия матери в 7 месяцев, когда ребенок начинает осознавать себя как одно целое с ней, испытывая чувство привязанности (единения). И теперь, в 3 года, он боится потерять прежде всего мать, как наиболее эмоционально близкого человека. Поскольку мать и он уже составляют группу, то в более широком контексте это означает и страх потери групповой поддержки, принадлежности к группе, страх остаться одному, в изоляции, как и страх быть отвергнутым со стороны окружающих людей. Поэтому детям в данном возрасте, как ни в каком другом, требуется эмоциональная поддержка, любовь и признание. Иначе отмеченное чувство беспокойства легко превращается в страх (опасения), который сопровождается нередко компенсаторно–заостренной потребностью в признании, стремлением обратить на себя внимание любой ценой. Проявляется это в виде капризов, плача, повышенной обидчивости, неустойчивости настроения, эгоцентрической фиксации на болезненных ощущениях, различных страхах, особенно перед сном, приобретающих к тому же все более устойчивый и выраженный характер. Этим ребенок как бы выражает свое страдание, душевную боль, нереализованную потребность в признании и поддержке, словно говоря: «Пожалейте меня, обратите внимание, поговорите нежно, приласкайте, успокойте». Если вместо этого родители выдерживают принципиальную линию поведения, бескомпромиссны в своих требованиях, слишком сосредоточены на своих проблемах, то налицо риск появления серьезного эмоционального расстройства в виде истерического невроза. Тогда непроизвольно фиксируются неприятные чувства и переживания, болезненные ощущения и страхи, сами чувства выходят из–под контроля, и ребенок начинает любить себя больше, чем других, прежде близких для него лиц. Уменьшается чувство отзывчивости, сострадания, зато болезненно заостряется чувство «я» и потребность признания, что создает трудности во взаимоотношениях со взрослыми и сверстниками. Все это, как и противоречивость чувств, испытываемых к родителям, приводит к появлению постоянного внутреннего напряжения или конфликта. Устранить его, как и помочь детям в целом, можно, только изменив собственное отношение, пока не сформировались патологические черты в их характере.

Как помочь детям, если страхи беспокоят их, вызывают нервозность, искажают поведение? Прежде всего нужно расширить их сферу общения, наполнить жизнь детей жизнерадостными, позитивными переживаниями. Главное — действовать: совместные походы, экскурсии, посещения кукольных представлений, концертов, аттракционов, езда на велосипеде, катание на коньках, лыжах, санках, в том числе с горок, разнообразные игры с мячом, кеглями и т. д. Нужно отказаться и от чрезмерной принципиальности в отношениях с детьми, постоянного беспокойства по поводу возможных несчастий, неудач, ошибок, что нередко способствует их внушению. Все это способно привести к большему эффекту, чем назначение успокаивающих средств и односторонне понимаемого «лечебно–охранительного» режима как тотальных запретов и устранения всякой активности.

Больше активности, движений, эмоций, разнообразия в жизни, постепенного приучения к преодолению препятствий, равно как и похвал, одобрений, собственного примера!

И мы, врачи–психотерапевты, используем для преодоления страхов все те же игры и радости, которые есть в изобилии у здоровых, общительных и жизнерадостных ребят. Подобно им, мы играем в игры, в которые играли и еще играют некоторые дети, — пятнашки, прятки, казаки–разбойники, устраиваем «сражения», стрельбу из лука, фехтование на детских саблях, придумываем поочередно с детьми различные «страшные» истории и совместно разыгрываем их в группе сверстников. Всем этим ребенок возвращается в свое детство с его эмоциональностью, жизнерадостностью, озорством и проказами.

Глава 4. «Я иду в школу!»